Другая горесть: Америка не заметила его книги, была только крошечная заметка критика Бартона Раско в «Букмен дейбук», приложении к нью-йоркской «Трибюн», где мимоходом упоминалось, что другой критик, Эдмунд Уилсон, видел миниатюры Хемингуэя в «Литтл ревью» и что у него, Раско, есть книга «Три рассказа и десять стихотворений», но недосуг ее читать. Уилсон был тонким, умным критиком и серьезным авторитетом; обнадеженный Эрнест написал ему умоляющее письмо:
«Дорогой мистер Уилсон!
В светских и литературных заметках Бартона Раско я прочитал, что Вы обратили его внимание на мои материалы в „Литтл ревью“. Посылаю вам „Три рассказа и десять стихотворений“. Насколько я знаю, в Штатах никто их не рецензировал. Гертруда Стайн пишет мне, что написала отзыв, но я не знаю, сумела ли она опубликовать его. В Канаде никогда ничего не узнаешь. Я хотел бы послать несколько экземпляров для отзыва, но не знаю, следует ли делать на них дарственные надписи, что является обязательным в Париже, или нет. Поскольку моя фамилия неизвестна и книга не выглядит импозантно, она, вероятно, будет встречена так же, как ее встретил мистер Раско, который не нашел за три месяца времени прочитать экземпляр, присланный ему Галантье (он мог прочитать ее за полтора часа)… Надеюсь, что книга Вам понравится. Если она Вас заинтересует, но можете ли Вы прислать мне фамилии четырех-пяти человек, чтобы я послал им книгу для отзыва». Уилсон книгу прочел (уже в ноябре), написал коротенький благосклонный отзыв, но заметил, что «Мой старик» — подражание Андерсону. Автор был не согласен, но благодарил: «Насколько я могу судить в настоящее время, единственное мнение в Штатах, к которому я отношусь с уважением, это Ваше». Он так никогда и не признает влияние Андерсона в рассказе, но Уилсон отныне станет его лучшим критиком и первым в мире «специалистом по Хемингуэю».
Но переписка с Уилсоном завязалась не сразу после приезда. Поначалу было совсем тяжко. Выручали знакомства: Эрнест сошелся с молодыми репортерами Морли Каллаганом и Мэри Лоури, оба пробовали писать беллетристику, показывали Эрнесту, он хвалил, поддерживал. У Мэри был в редакции закуток, куда Эрнест ежедневно приходил обругать Хайндмарша и отвести душу: «Он врывался как ураган, бушевал и хохотал по всевозможным поводам». Часто ходили на задания вдвоем с Мэри — это делало терпимым самое скучное мероприятие. Да и не все задания были скучными: насильственные смерти случаются не только в Испании. Одну из первых совместных с Лоури работ пришлось писать о жертвах землетрясения в Японии — многие из них были американцами, репортерам удалось обнаружить одну спасшуюся семью в Торонто.
«— Что вы делали, когда толчки прекратились? — спросил репортер.
— Мы вышли на берег. Нам пришлось ползти. <…> Мы дошли до здания британского консульства, оно тоже обрушилось. Осело, как печка. <…>
— А люди? Как они себя вели? — спросил репортер.
— Паники не было. Даже странно. Я не видела никого в истерике. Впрочем, одна женщина из русского консульства… Здание русского консульства находилось рядом с английским. Оно еще не обвалилось, его сильно покачнуло. Женщина выбежала из ворот вся в слезах. У чугунной ограды сидели кули. Она умоляла помочь ей вытащить дочку из здания. „Она такая крошка“, — сказала она по-японски. Но они так и остались сидеть. Казалось, что они не могут пошевельнуться. Конечно, никто никому не помогал тогда. Все думали только о себе».
Женщины, мать и дочь, давать интервью не хотели, наша пара их уломала, потом им было стыдно, но и стыд пошел в дело: «Только сейчас репортер понял, почему она не хотела, чтобы у нее брали интервью, и что никто не имел права этого делать и заставлять ее переживать все снова. Ее руки чуть заметно дрожали».
Жили сперва в отеле, потом Грегори Кларк помог найти жилье — Батерст-стрит, 1599, пансионат «Кедровый дол», неподалеку от Коннэйблов, которые взяли молодых друзей под опеку. Приехал Кларенс Хемингуэй, помогал обустроиться, привез свадебные подарки. Невестка ему нравилась. Он сказал, что дети «достигли нового уровня зрелости», надеялся, что они осядут — не в Штатах, так хоть в Канаде. Молодые хотели осесть, даже кота завели, но американская жизнь им не нравилась. Атмосфера провинциальная, по воскресеньям, кроме церкви, ничего не работает, служба противна, начальник дурак. Спасал Крэнстон, публиковавший в «Стар уикли» юморески Хемингуэя на всевозможные темы — о рыбалке в Германии, например: «Если у вас всего две недели на рыбную ловлю, возможно, что все это время пойдет на получение лицензии. Гораздо проще носить с собой удочку и ловить рыбу там, где вам попадется хороший ручей. Если кто-нибудь начнет выражать недовольство, попробуйте всучить ему марки. Если недовольство будет продолжаться, продолжайте предлагать деньги. Если этой политики придерживаться достаточно последовательно, недовольство прекратится и в конце концов вам будет разрешено удить рыбу. Если же, напротив, вы кончите предлагать марки, прежде чем недовольство прекратится, вы можете попасть в тюрьму или больницу».
Он написал для «Уикли» большую статью о европейских монархах, использовав рассказы Уорнелла и других журналистов: аналитика вперемешку с зубоскальством. «В настоящее время король Италии, наверное, самый популярный король в Европе. Он передал свое королевство, армию и флот Муссолини. Муссолини любезно вернул ему всё с торжественными заверениями в верности и преданности Савойской династии. Потом он все-таки решил оставить армию и флот себе. Когда он попросит все королевство, пока неизвестно. <…> На севере живут респектабельные короли: Хокон Норвежский, Густав Шведский, Кристиан Датский. Они так хорошо разместились, что о них никто ничего не знает. <…> Я всегда думал, что Лихтенштейн — это менеджер боксеров-профессионалов из Чикаго, но оказывается, существует маленькая процветающая страна с таким названием, которой управляет Иоганн II».
Отношения с Хайндмаршем достигли накала в начале октября, когда тот поручил встречать в Нью-Йорке бывшего британского премьера Ллойд Джорджа и сопровождать его в железнодорожной поездке по Канаде. Хедли должна была со дня на день родить, Эрнест просил не посылать его, Хайндмарш настоял, жену пришлось оставить на попечение миссис Коннэйбл. Пребывание в Нью-Йорке и поездка отняли четыре дня, Ллойд Джордж вызвал неприязнь — «вздорный, злой, вредный субъект». 10 октября 1923 года, когда Эрнест еще не доехал до Торонто, Хедли родила мальчика, Джона Хедли Никанора, весом в семь фунтов с лишком. Роженице давали наркоз — потом она рассказывала, что «трудности родов преувеличивают».
Муж на другой день примчался в больницу, по воспоминаниям Хедли, едва живой от усталости, но «крэйзи» от счастья. Окружил ее заботой, еще до выписки нашел няню. Докладывал Стайн: «Привет, ребята (он имел обыкновение так называть женщин, включая своих жен и сестер. — М. Ч.)… вчера в два часа ночи родился юный Джон. Все в порядке. Мне говорили, он славный, но лично я нахожу в нем поразительное сходство с испанским королем. <…> Здесь все как в кошмарном сне. Работаю от двенадцати до девятнадцати часов в сутки и к ночи так устаю, что не могу спать. Вернуться сюда было большой ошибкой. Правда, у нас просторная квартира с солнечной стороны на краю оврага, где кончается город, с чудесным видом и холмами, где вы можете, вернее, я могу, кататься на лыжах, если есть снег и свободное время. Хедли и малышу здесь хорошо, и мы можем скопить немного денег, чтобы вернуться в Париж. <…> Нас обоих ужасно тянет назад. Впервые в жизни я понял, как кончают самоубийством просто потому, что накапливается слишком много проблем и дел и им не видно конца».
Едва Хедли окрепла, решили ехать в Париж сразу после Нового года. С заработком помог Крэнстон, согласившийся публиковать в каждом номере «Уикли» по две статьи (часть — под псевдонимом). Эрнест использовал европейские впечатления: Рождество там, Рождество сям, коррида, рыбалка, писал второпях и небрежно, но ниже допустимого уровня не опускался: заготовленные им тексты будут печататься и после отъезда. Незадолго до Рождества он разорвал отношения с ежедневной «Стар». Обстоятельства увольнения неясны: по его версии, поводом было интервью с венгерским дипломатом Аппони: он взял у Аппони на время некие документы и отдал их Хайндмаршу на хранение, а тот их выбросил. Много лет спустя, когда биографы захотели разобраться в этой истории, в «Стар» ее не подтвердили и не опровергли: бухгалтерские документы лишь свидетельствуют, что Хемингуэю в последний раз начислили зарплату в конце декабря.
