Зять Бескова и сын Григория Федотова Владимир, сам высококлассный игрок, близко сошелся со Старостиным, когда учился в Высшей школе тренеров. Он частенько подвозил его на своей машине: «С Андреем Петровичем общаться было безумно интересно. Обычно он звонил: „Вольдемар, принц датский, жду вас у подъезда к двум часам“. — „Почему к двум? Матч в семь!“ — „Мы заедем в Домжур, оттуда — на футбол“». В этой мимолетной сценке — весь Старостин: и торжественное с долей юмора обращение «Вольдемар», и традиционный маршрут между рестораном и стадионом.
Но застолье никогда не было для него самоцелью. Недаром Александр Нилин вспоминал, как после презентации книги Эдуарда Стрельцова, где он был соавтором, а Старостин — рецензентом, прозвучало предложение «пойти куда-нибудь, отметить». И Андрей Петрович отреагировал весьма элегантно: «Куда-нибудь, Эдик, я не хожу». А потом пояснил, что держит путь в театр, на творческий вечер Евгения Весника.
А один из эпизодов стал основой для вопроса к участникам телепередачи «Что? Где? Когда?». Знатокам предлагалось взглянуть на портрет Старостина и ответить на такой вопрос: «Однажды Игорь Кио, случайно встретив Андрея Петровича, спонтанно пригласил его в гости. Старостин наотрез отказался — он не мог прийти в дом… Без чего?» Правильным ответом было — «без галстука», для чего и требовалось взглянуть на портрет. Насколько нам известно, вопрос этот был редакторами передачи отсеян, ибо не нес в себе изюминки и проверял не эрудированность, а лишь наблюдательность. Но черта характера Андрея Петровича была подмечена верно.
Если говорить о кино, то Старостин любил советскую классику пятидесятых — шестидесятых годов — «Летят журавли», «Тихий Дон», «Балладу о солдате», «Войну и мир». «С их помощью мир узнал душу нашего человека», — пояснял Андрей Петрович. Не забывал отслеживать и профильные ленты, причем подходил к ним критично, с позиций не только спортсмена, но и эстета. Например, на один из первых цветных фильмов «Спортивная честь» дал такую рецензию: «Достоверности в сочетании документальности с высокой кинопоэтикой в картине не получилось. В ней, на мой взгляд, реализм и вымысел не дополняли, а словно бы мешали друг другу».
Разумеется, он не был аскетом, ханжой, а богемный образ жизни предполагал самые разнообразные ситуации. И отголоски их тоже сохранились в воспоминаниях современников. Вот в ресторане ВТО актер Евгений Весник собрался подраться с каким-то журналистом из компании Андрея Петровича, и надо их утихомиривать. Вот на какое-то торжество артисты из театра «Ромэн» по традиции привели коня и попытались затащить его на пятый этаж…
Как-то раз Никита Богословский, писавший музыку для пьесы Исидора Штока, решил подшутить над автором и отправил ему письмо якобы от имени рядового зрителя: мол, уважаемый товарищ драматург, отрицательный персонаж в вашем произведении назван моим именем, отчеством и фамилией, на меня уже на работе смотрят косо, нельзя ли переделать? Пришел ответ с извинениями, в котором Шток торжественно обещал все поправить. Композитор уже рассказывал друзьям, какой знатный розыгрыш ему удался, но всё было не так просто: ответ был написан в форме акростиха, и первые буквы каждой строки образовывали фразу, весьма для Богословского обидную… А сорвался план композитора благодаря наблюдательности Андрея Петровича: Богословский опрометчиво указал на конверте свои настоящие данные, а Старостин это заметил.
Андрей Петрович всегда был готов прийти на помощь, оказать поддержку другим. Очень бережно относился к писателю Юрию Трифонову, и не только потому, что тот был спартаковским болельщиком. Юрий Валентинович, кстати, первым ввел в обиход термин «интеллектуальный футбол». Как-то раз они с Константином Ваншенкиным и Инной Гофф приехали к Трифоновым в те дни, когда писатель выступил в защиту книги Валентина Катаева «Святой колодец». Вместе сидели за столом, обсуждали его статью.
Поэт Николай Доризо в честь семидесятилетия Андрея Петровича написал стихи, оканчивающиеся строчкой «…сын егеря, женатый на цыганке!». Тогда Старостина пришли поздравить Иван Козловский, Михаил Жаров, Виктор Коршунов, Евгений Симонов, Олег Ефремов, Вячеслав Невинный…
Но, увы, эти осенние торжества прошли уже без Яншина, чье сердце перестало биться летом того же года… Конечно же Старостин навещал друга в больнице, как и в 1979-м ездил поддержать Ваншенкина, лежавшего с инфарктом в ЦКБ на Открытом шоссе.
Андрею Петровичу и самому нередко случалось чествовать людей литературы и искусства. Например, на юбилее поэта Леонида Куксо он торжественно вручал от имени спартаковцев мяч с автографами футболистов. И произнес при этом: «Наши ворота для тебя всегда открыты». Нужно пояснить, что еще в пятидесятые годы на базе в Тарасовке существовала танцевальная веранда, и Куксо в сопровождении джаза пел песню собственного сочинения: «Если победы добиться, дело поправится так, что снова в турнирной таблице первым пойдет „Спартак“». Причем последнее слово хором кричала вся веранда.
Что показательно — ни в одном из рассказов современников о третьем брате нет и намека на его инакомыслие, столь ярко описанное Львом Нетто в воспоминаниях об их норильском знакомстве. Разве что за Гарри Каспарова Старостин болел, когда тот играл матч за звание чемпиона мира по шахматам против Анатолия Карпова. Но это, разумеется, не доказательство.
Спортсменам, да и спортивным деятелям тоже, не привыкать к кочевой жизни. Андрей Петрович не раз выезжал в командировки по линии и сборной, и «Спартака». Его супруга Ольга, артистка театра «Ромэн», тоже постоянно была на гастролях. Режиссеру Олегу Хабалову запомнилось:
«Обычная картина в провинциальном городе: очередь в гостинице к телефону, чтобы позвонить в Москву. Естественно, доводилось быть невольным свидетелем разговоров Ольги с Андреем. Причем, похоже, в основном говорил муж, а жена только вставляла реплики: „А что? А ничего!“ Я решил ей дать в своем спектакле роль — танец городских цыган „Шутишь? Любишь?“. Она же танцовщица, без разговорного жанра, — если имела пять слов в спектакле, то получала удовольствие. Ольгу очень любили животные, на гастролях она постоянно подкармливала питомцев на улице. Помню, как за ней крался камышовый кот… В лагере Ольга возила воду, и к воде у нее была особенная тяга: купалась в Москве-реке с мая по декабрь. А Андрей любил баню».
Действительно, знаменитые Сандуны Старостин посещал едва ли не до последних дней, благо его рабочие кабинеты всегда располагались в центре Москвы. Например, когда трудился в центральном совете «Спартака» в Толмачевском переулке, частенько захаживал в Сандуны вместе с товарищем Евгением Кузнецовым, тренером по легкой атлетике. Естественно, после бани мог и выпить.
Кстати, с парилкой связана и такая история, рассказанная Владимиром Артамоновым:
«Однажды я пришел попариться в Сандуновские бани. Вдруг вижу, стоит одетый в пальто, изрядно подвыпивший, с начатой бутылкой в кармане, небольшого роста, коренастый мужчина лет тридцати пяти. Черные, смоляные волосы и весь его внешний вид выдавали в нем цыгана. Вскоре он запел: „Ми-ла-я, ты услышь меня, под окном стою я-а с гитарою“. Да так здорово, что я невольно подумал: многим нашим профессионалам можно поучиться у него петь! Это было настоящее очарование. Когда он закончил петь, я подошел к нему и стал выспрашивать, откуда он появился, почему не хочет себя попробовать на сцене и тому подобное. Сейчас я уже позабыл, что он отвечал, но я сразу же вспомнил Андрея Петровича и его жену-цыганку, артистку театра „Ромэн“, узнал у этого бедолаги его адрес и телефон и решил ему помочь в реализации его певческого таланта. Вечером того же дня я позвонил домой Андрею Петровичу Старостину и рассказал ему обо всем. Говорю: „Вы знаете, как он поет? Сличенко перед ним будет выглядеть бледно“. Я передал Андрею Петровичу координаты этого мужчины, а он в свою очередь сказал: „Хорошо, Володя, я обязательно передам жене эти сведения“.
В дальнейшем мне как-то пришлось встретиться со Старостиным и узнать о дальнейшей судьбе этого замечательного цыгана. Но мне показалось, что, скорее всего, цыган уже провел какую-то часть своей жизни на сцене (у него был очень высокий вокальный уровень) и, вероятнее всего, был известен даже и в самом театре „Ромэн“. Но его пагубное увлечение спиртным, как нередко бывает в подобных случаях, вероятно, не позволило ему прочно на ней утвердиться. И если даже жена Андрея Петровича и попыталась что-то для него предпринять, у нее это, скорее всего, не получилось».
