Лэ, исполненные скорби № 2 Старинный Дом из Крофта, На нем лучей массив, И ветер дремлет кротко. Из всех домов, садов Спешит вперед народ. И маршем, вставши на дорогу, Идут по двое-трое в ногу Вот детский хоровод, Вот дети средь садов. Здесь кто у двери ждет, Кто двинулся вперед, Кто позади идет. На островок, на сушу Спешат скорей к земле. Сегодня смотр: кто лучше Здесь держится в седле. На запад и восток Толпа вдруг разделилась Под парнями «конек», — Поводья пригодились, — Мучительно жесток, Силен — таких вязать [12], — Привык всегда лягать копытцем, Привык всегда назад стремиться И всеми управлять. В седло забрался рыцарь. Ах! И рад народ сердечно: Вот стремя на его ногах, В руках его уздечка, Будь осторожней рыцарь, Не искушай судьбу. Сей зверь не позволял садиться Ни князю, ни рабу. Тебе послал зайчонок В соломе свой поклон, Смиреннейший цыпленок [13]Лишь твой — таков закон, Снегирь и канарейка Послушны много лет, И черепаха в душегрейке Тебе не скажет «нет». «Коняшка» же не признает Удил — ах, зла «коняшка», И горе тем, кто бьет ее, Тем, кто пинает тяжко. Когда ездок хотел ее Ударить [14]что есть сил, Она в загон пошла беспечно И молча напрягла уздечку, Не слушаясь удил. Шажком дорогу в Дальтон Шлифуют — нет новей — Стремятся толпы в даль ту, И каждый во главе, И часто смотрят вспять: Там медленно шагают Наездник с «боевым конем» — Все тише тихого — вдвоем, Почти не продвигаясь. Вот на развилке встали Седок и «конь здоров»: Вперед — дорога в Дальтон, Направо же — в Нью-Крофт. Вскричал наездник: «Стоя Стоять мне непристойно, Но ехать не могу, покуда Уводит путь один отсюда В его родное стойло». Затем заговорил Альфред [15], Его отважней нет. «Я встану справа — почти облава — Ведь „конь“ твой приверед!» Затем промолвила Флуриза [16]Сестра, что лучше приза: «А я не против стоять напротив, Борясь с его капризом». Тут разразился бой Наездника со «зверем». Не хватит силы никакой Им управлять — поверь мне. Альфред с родной сестрой Всем заградили путь. Вокруг народ стоит-орет: «Куда же нам шагнуть!» Он слышит крики, но не внемлет Словам их — вот дела! Вновь из-под ног скользнуло стремя Из рук же — удила. Цепляться он за гриву стал, Но выпал из седла, С триумфом [17]на дорогу — встал: Что ж, голова цела. Но с этого момента Усердней рвется в бой Альфред — рука согрета Отвагой молодой. А брат его, ступив на твердь, Ведь брат его — шпион, «Что делаешь?» — вскричал вдруг звонко И тихо отошел в сторонку, А «конь» умчался вон! Вручат герою хлеб и масло [18]— Таков закон народа, — Крольчих, — ешь безопасно С восхода до восхода — За подвиг свой прекрасный, За бой к врагу лицом Теперь пей кофе с сахарком, Все, что захочется, нальем, — От нас награда в том. Когда же вечерами Пылает пламя бурно, Когда за мотыльками Не видно абажура; А дети не желают спать И бьют до синяков. Мы захотели вам поведать О славных подвигах Альфреда: Он мчал на помощь, непоседа, И защищал, ища победы, Дорогу на Нью-Крофт. Два брата
Учились в Твифорде два сына И выучились в школе. А дома слышат: «На латыни Читаешь — или ноль?» «А пробежишь вот те мосты?» «Крючок насадишь к ловле?» «Я туп, чтоб выучить латынь, Хоть бегать лень и вновь мне, Давай взберемся на мосты, Крючок насадим к ловле!» Он к удочке приставил сук, Была коротковата, Достал он крюк без мук и вдруг Столкнулся тут же с братом. И забросали — шум безумный! — Свинью камнями мигом. Но брат наделал больше шума, Скакнув с верхушки брига. Тут стаи рыбок налетели — У каждой зуб торчит: Он возбудил в них мягким телом Ужасный аппетит. «Пороть? — Его усвоят рыбы, Заучат на зубок Ответь про зубра без ошибок, Таков тебе урок». Донес тут ветер прямо к уху: «Помилуй, братик мой! За что служить чужому брюху, Кормить рыб на убой? Ведь отродясь я кушал всласть, Теперь меня едят, Здесь дивный клев, но я улов Хотел увидеть, брат: Косяк плотвы у головы, А окунь возле пят. Не как тогда — чужда вода, Как кит, планктоном сыт». А брат в ответ: «Средь страшных бед Мы оба, — говорит, — Судьба одна — и неспроста, Хоть ты решил топиться, Мой окунь на верху моста, А твой в воде резвится. Убью сома — тебя бьет сом, На нас с тобой — о мука! — Нащучен рок — от страха взмок: Ты станешь мокрой щукой». «Прошу, мой брат, — меня едят, Но лучше быть наживкой Мне для тебя — тащи любя Ту рыбу, в коей жив я». «Коль то форель — смогу скорей Поймать и даже взвесить, Коль это щука — одна с ней мука: Возиться минут десять». «Дан малый срок — чтоб сгинул рок, Чтоб брат твой не пропал». «Минут за пять — сраженье б дать, Но шанс ужасно мал». «Беда, когда кровь как вода, А сердце словно сталь». «Ах, пожалей — уж много дней Как я бесчувствен стал. Желанье сердца просто — поймать бы рыбы вдосталь, Но злоба все растет. С тьмой окуней — не стал добрей, Скорей наоборот». «Вернуться б в Твифорд, в нашу школу, Жить с розгой веселей!» «И так веселый — гонял в футбол он, Сиди средь карасей». В речной водичке — беспечней птички, Бездельник ты, игрок; Прозрачна леска и прелестна И лучше книжных строк. Лишь удочка над головой, Готовая упасть, Ты здесь пожил, корпел, учил — Уж научился всласть. Но где форель-старуха — курноса, с белым брюхом? (Не вспомню без улыбки.) Люблю я, брат, ее сто крат Сильнее прочей рыбки. Хочу к обеду, между прочим, Ее зазвать из речки, Коль жарко очень — черкну ей строчку И мы назначим встречу. Она не выходила в свет, Не знает обращенья, Кто как одет — и то секрет: Возьму ее в ученье. Доносит ветер: «злой», «любезный», «Страдаю пуще зверя», А брат же с логикой железной Ответил: «Я не верю». «Что-что? Прелестней плавать всюду, Чем вдавливаться в ил? Взгляни на блюдо, где рыбок груда, — Как натюрморт сей мил! Что? В грязной тине — тебе противно Их плаванье, мерцанье? Ах ты дурак! Ведь их пора Убить, не созерцая. Всяк пустослов устал от слов О красоте творенья: Как мчится птица — форель резвится, Ликуя от движенья. Так насладись, взирая ввысь, Живешь в прелестном зданье. Но слаще речь — как рыб подсечь, Чем вздор о мирозданье. Все говорят: кому дан ум, Тот любит божьи твари. Зачем же ум, когда нет дум, Как их ловить и жарить». «Дом и друзей — возьми скорей Из банки — денег груды, Противен кров средь плавников, Спаси меня отсюда!» Сестра из дома вышла смело, Чтоб братьев повидать, Когда ж узрела — как плохо дело, То начала рыдать. «Что за наживка на крюке? Скажи мне милый брат!» «Трубастый голубь там в реке Молчит, а я не рад». «От голубя напрасно ждешь Ты песенок, к тому же На голубятню не похож Загон, где я погружен». «Что за наживка на крюке? Скажи мне милый брат!» Он крикнул: «Младший брат в реке. О горе мне и ад! Я зол. И звать пора Мне смерть, и не одну. Прощай, прощай сестра, А я пошел ко дну». «Когда же ты придешь назад? Скажи мне, милый брат! Ведь блюда с рыбою стоят И ждут, что их съедят». И сердце вдруг разорвалось, И молвила печально: «Один промок насквозь-насквозь. Другой — придет ли к чаю?» (1853) вернуться Дом Пастора, как считалось, был построен во времена Эдварда VI, но теперь, благодаря недавним открытиям, мы можем отнести его постройку к значительно более раннему периоду. На острове, созданном рекой Тиз, найден камень, на котором начертана буква «А», указывающая, по-видимому, на имя великого короля Альфреда, в правление которого, скорее всего, этот дом и был построен. вернуться Автор просит прощения за то, что вывел осла под столь благородным именем. вернуться Полный отчет об истории и злоключениях этих интересных созданий можно найти в первом «Лэ, исполненном скорби». вернуться Факт этот действительно уникален: ослица взяла манеру платить пинком за каждый данный ей пинок. вернуться Альфред Лонгбоу— отважный рыцарь, он не только имел сердце из стали и нервы из железа, но позже он выработал привычку — носить кирпич в глазу. вернуться Читатель, видимо, придет в замешательство, не понимая, в чем же суть триумфа, ведь рыцарь не добился цели, а ослица, что совершенно очевидно, вышла победительницей; однако мы должны с прискорбием признаться в том, что не можем дать этому феномену достойного объяснения. вернуться Это куда больше подходит настоящему рыцарю, чем «кукурузное поле», которое римский народ, проявив свою чрезвычайную глупость, отдал в дар своему отважному воителю (Гораций). — Прим. пер. |
