Я поступила так же, как и в предыдущих случаях: спросила дорогу, а потом слушала, как он подробно объясняет то, что я и сама прекрасно знала.

— Хочешь, я провожу тебя? Здесь места тихие, но никогда не знаешь…

Я улыбнулась нерадостно. Кириакос ничуть не изменился, все так же бесконечно добр даже к посторонним людям.

— Спасибо, я дойду сама. Не хочу отрывать тебя от работы.

Немного помедлив, я добавила:

— Мыс тобой уже встречались… несколько лет назад.

— Правда?

Он внимательно посмотрел на меня, пытаясь вспомнить, где мы могли видеться. Но в его взгляде так и не промелькнуло ни тени узнавания. Я для него чужой человек. Интересно, запомнит ли он меня теперь, когда я уйду.

Он покачал головой и с искренним сожалением сказал:

— Прости. Не припоминаю…

Кириакос замолчал, ожидая, что я назову свое имя.

— Лета.

Даже сейчас это имя обжигало мне губы. Как и это тело, для меня оно больше не существовало. Только ад обращался ко мне так.

— Прости, не помню…

— Ничего страшного. Может, я обозналась. Я думала, ты музыкант.

Когда мы с ним были женаты, он работал у своего отца, но надеялся вскоре уйти оттуда и заниматься только музыкой.

Кириакос засмеялся:

— Нет, музыкой я занимаюсь лишь на досуге. Большую часть времени я провожу за арифметическими расчетами.

Он не осуществил свою мечту, и это огорчило меня ничуть не меньше, чем то, что он так и не вспомнил меня.

— Ну что ж… Твоя жена, наверное, рада, ведь ты много времени проводишь дома.

— Не хочу разочаровывать тебя, но у меня нет жены, — улыбаясь, сообщил он. — По хозяйству мне иногда помогает сестра.

— Как нет жены? — недоверчиво спросила я. — Почему? В твоем возрасте… Ой, прости!

Я покраснела, поняв, какую глупость сморозила, но Кириакос ничуть не обиделся.

— А в твоем возрасте девушки только и думают о свадьбе, правда? Ты такая симпатичная, за тобой женихи, наверное, в очередь стоят.

Меня мало кто считал симпатичной, но Кириакос всегда говорил, что я красавица. Тем временем он продолжал:

— Просто я так и не встретил подходящую женщину. Лучше я буду один, чем проведу всю жизнь рядом с неподходящим мне человеком.

Его взгляд стал отсутствующим, лицо погрустнело, он тряхнул головой и рассмеялся, но как-то нерадостно:

— Зачем тебе слушать романтические бредни какого-то старика? Точно не хочешь, чтобы я показал дорогу?

— Нет-нет, думаю, я поняла, где это. Спасибо. Я развернулась и уже приготовилась уйти, но что-то остановило меня, и я спросила:

— Кириакос… А ты счастлив?

Услышав такой вопрос от девушки в два раза младше себя, Кириакос очень удивился. Но и я была не меньше удивлена его ответом:

— Счастлив? Ну… скорее, доволен. Живу хорошо. Лучше, чем многие. Очень хорошо живу, правда. Но иногда я думаю…

— О чем? — затаив дыхание, спросила я.

— Так, ерунда, — ответил он, добродушно улыбаясь. — Да, Лета, я счастлив. А почему ты спрашиваешь?

— Так, ерунда, — прошептала я. — Уверен, что не помнишь меня?

Я прекрасно знала, что он ответит. Он не мог помнить меня. Эти глаза видели меня впервые. Я для него — просто странная девушка, проходившая мимо. Я стала для него никем.

— Прости, не помню. Но теперь уж точно запомню, — добавил он, подмигнув.

Почему-то я сомневалась в этом. Я развернулась и пошла прочь, хотя сердце обливалось кровью. А я-то думала, такое бывает только однажды. К тому же я сама этого хотела. Вот какой ценой обошлась мне вечная жизнь. Кириакос счастлив. Я спасла его и тоже должна быть счастлива, но сейчас я чувствовала себя несчастной, как никогда. Вот тогда я и решила больше не принимать обличье Леты и не пользоваться этим именем. Я хотела стереть ее из своей памяти…

— С тобой все так просто, — прошипел онейрид. Кажется, говорил Второй. Я снова вернулась в

свою коробку.

— Нам даже не нужны врата из слоновой кости. Воспоминания о Кириакосе измучили меня, мне стало очень больно оттого, что я напрочь исчезла из его жизни, и я готова была согласиться со Вторым. А потом сверкнула слабая искорка воспоминания. Я внимательно посмотрела на онейридов.

— А что насчет первого сна? Того, который вы показали мне перед сном о моем муже? Почему вы не дали досмотреть его до конца?

— Дали, — сказал Первый.

Голубые глаза онейридов оставались абсолютно безразличными.

— Нет, не дали, — продолжала упорствовать я. — Вы обрезали его. Что-то пошло не так, как вы планировали, да? Данте рассказал моим друзьям что-то важное — о чем вам бы не хотелось, чтобы они узнали.

— Ничего они не узнали, — ответил Второй. — Этот сон — неправда. Мы дали тебе ложную надежду, надежду, которая обратится в пыль, когда ты проведешь здесь целую вечность.

— Врешь, — оборвала я.

В моем измученном до предела сознании чуть сильнее вспыхнула надежда.

— Этот сон — правда, — убежденно добавила я. Первый поддержал Второго:

— Единственная правда в том, что ты не можешь отличить правду от лжи. А твое положение — безнадежно.

— Врешь, — повторила я, но они продолжали буравить меня леденящими взглядами, и вскоре надежда угасла.

Им удалось поколебать мою уверенность. Я долго подвергалась ментальному насилию и не доверяла уже самой себе. Я пыталась смело разговаривать с ними, но сама не знала, верю ли в то, что говорю.

Второй улыбнулся, прочитав мои мысли.

— Тебя ждет очередной сон, — сказал он.

Сначала онейриды показывали то правдивые сны, то лживые, а потом, не знаю, когда именно, большая часть снов стала казаться мне правдой. Это были либо жуткие воспоминания из прошлого, либо отблески жизни в мире смертных — сны пытались сломить мой дух и заставить еще сильнее скучать по дому.

Тело все так же разрывалось на части, я ощущала себя скорее животным, чем суккубом или человеком. Однако остатки рассудка цеплялись за вопрос: куда же делись сны, созданные самими онейридами? Может, конечно, им просто лень этим заниматься и они показывают переработанный материал из моего бессознательного, но каждый раз, когда они показывали моих друзей, мне казалось, это не совсем сон. Как будто они включали какой-то телевизионный канал, чтобы хоть как-то насытиться моей энергией. Как будто им надо отвлечь меня, пока они сами заняты. Но почему? Что произошло? Что Данте рассказал Роману и ребятам? Что-то важное, из-за чего онейриды вынуждены переключить внимание с меня на них? Или это очередные игры с моим сознанием, лишь увеличивающие смятение?

Я надеялась увидеть случившееся после встречи с Данте, но онейридам и без того было что мне показать. Части жизни, которые остались в прошлом. Или не совсем в прошлом. Симона продолжала притворяться мной, и онейриды хотели, чтобы я помнила об этом.

Мало того, она еще и помогала Сету с Мэдди готовиться к свадьбе. Они втроем поехали выбирать свадебный торт, и, если честно, меня больше удивила не Симона в моем обличье, а то, что с ними поехал Сет. Он старался держаться подальше от всех свадебных приготовлений, оправдываясь, будто не умеет принимать решения и с радостью предоставит Мэдди возможность спланировать все так, как ей хочется.

Насчет первого оправдания я ничуть не сомневалась, а вот второе… В глубине души я продолжала верить в его любовь ко мне. Я втайне надеялась — он не вмешивается потому, что ему все равно, его не волнуют не только приготовления к свадьбе, но и сама свадьба.

А вот меня она, очевидно, волновала. Точнее, не меня, а Симону. Если учесть, с какой неохотой я согласилась помочь Мэдди выбрать платье, теперь она могла заподозрить неладное, когда Симона так активно взялась за дело. Но нет, Мэдди плавала в облаке счастья и радовалась, что «я» наконец-то помогаю ей.

Вся троица отправилась на поиски сладких приключений, посещая одну за другой кондитерские из списка, составленного Мэдди после долгого сидения в Интернете.