— Не расспрашивайте меня, я не смогу рассказать. Да и нечего рассказывать.

— Платоническая любовь!

Осенило Георгину Пантелеймоновну.

— Ну, этому можно помочь. У меня есть превосходный знакомый гипнотизер. Парочка сеансов и предмет твоих страданий становится тебе отвратителен. Просто видеть его не сможешь! Будешь ходить и петь от счастья.

— Веселенькую песню Майлсон для хора мальчиков?

— О, господи! Нет. «Красотки, красотки, красотки кабаре. Вы созданы нам для развлеченья!»

— У вас настоящий голос.

— Без двух нот сопрано.

Георгина приподнялась на пухленьком локте, наставила пальчик с розовым коготком на Арину.

— Мне ваше имя — небесная манна.

Вашим величеством пусть вас зовет другой.

Ах, разрешите звать вас просто и славно.

Моя Арина, мой свет неземной.

— Лихо.

— А ты говоришь, Майлсон, Майлсон. О, Боже, капельники несут. Кто первый в туалет?

— Вы, божественная.

— Улетаю, улетаю.

Арина аккуратно поднялась, нашарила ногой шлепанцы. Все еще улыбаясь. Положительно Георгину ей подбросил некто сверхъестественный, в качестве мощного стимулятора. Конечно, им нечего делить, они не везут общий груз, просто лежат рядом. Георгина обожает блистать. Арина умеет слушать. Обе более, чем начитанны. Обмениваются репликами, швыряют друг другу ссылки на авторов и героев, напевают, наконец. Удивительно, как при таком легком характере, воинствующая оптимистка могла схлопотать инфаркт. Видимо, все совсем не так, как кажется на первый взгляд.

— Апартаменты свободны.

— Замечательное известие.

— И не застревай там. Пропустишь что-нибудь интересное.

Сильно пузатая (на восьмом месяце) Виноградова появлялась по вторникам и пятницам. Рассказывала о себе: как тошнило, давала потрогать колыхающийся живот: «Вот пинается, поросенок». Живописно расписывала походы в женскую консультацию, ела принесенные для Арины фрукты, зевала, прикрывая рот распухшей рукой: «Вот разнесло, так разнесло! Кто бы мог подумать. Я вешу целую тонну»! Смеялась и жаловалась: «Таки все же зарегистрировались, оштамповались. Уговорил. Жажду, мол, законного ребенка»! Георгина, невзлюбившая бывшую чемпионку, демонстративно доставала из тумбочки номер «Космополитена» и углублялась во вдумчивое перелистывание страниц. Видимо две большие обезьяны, претендующие на лидерство, друг друга сразу узнают и на дух не выносят. Алена прониклась схожими чувствами, но вела себя ни в пример миролюбивей, очевидно состояние сказывалось.

— Стишки сегодня по радио читали с утра. Наши местные поэты. Все муть какая-то. А одна девушка ничего себе. Грустные правда очень, но со смыслом. Я одно запомнила и записала. Рванула за ручкой, чуть не шлепнулась. Торопилась, пока оно звучит в голове, не забылось. Сейчас, как же там. Всего четыре строчки.

Георгина фыркнула и поджала губы.

— А кто автор? Не помнишь? — Вежливо поинтересовалась Родионова

Помню. Наталья Майлсон.

— Не может быть!

— Она такая лиричная! И вдруг — «пузо», «утроба»? Не похоже. — Заявила Георгина, отложившая журнал, перепалки ради.

— Нет. Я ничего не путаю.

Окрысилась располневшая чемпионка.

— И, вообще, некогда мне тут с вами… дискутировать. Обедать пора.

Она встала, Арина удержала ее за руку. Нисколько не стесняясь соседки, ткнулась лбом в горячую распухшую ладонь.

— Я вела себя весь год хуже свиньи. Прости… Если бы не ты. Что бы было с бабусей? Со мной? Видишь, как все обернулось, Виноградина. Прости. Я сама не своя из-за… Федора. Узнала случайно, и…

Она в первый раз за долгие месяцы сознательно произнесла вслух заветное имя.

— Из-за Федора? Из-за него? Так у вас же и не было ничего??

— Не было. Но я теперь не знаю, как мне быть дальше. Правда…

Алена прижала руки к животу.

— И не говорила ничего. В самом деле — свинья!

— Да.

— Ладно я пойду. Ты тут лежи, болтай. Обойдется со временем. Забудется. Придумаем что-нибудь. Вместе. Бывай. Я не знала.

— …

Дверь захлопнулась, сузив больничный мирок до крошечных размеров.

— Ага. Все-таки мужчина.

— Да.

— А почему отпиралась?

— Не могу говорить о нем… всуе. Больно.

— Больнее держать все в себе. И труднее, кстати.

— Георгина, а вы любили кого-нибудь. Так, чтобы все не жаль отдать?

— Так любят в сериалах латиноамериканских и романах Джудит Макнот. В жизни все пошлее и обыкновеннее. Жилплощадь, прописка, зарплата или ее отсутствие и прочая и прочая. Я верю в хороший секс, в дружбу, в расчет, в интриги, в скуку, но в Любовь… Решительно — нет! Почитай Козлова. Необыкновенный психолог. Очень талантлив. Хочешь скажу и принесут пару книг?

— Да.

— Как грустно звучит твое да. Глубокий минор.

— Я пессимистка.

— Пора учить Козлова наизусть. А ты что читаешь все время, записи имею в виду?

— Дань Шеня.

— Зачем российскому человеку китайская философия? А? На хрена козе баян? Карма, сансара, сахасрара, нирвана, махаяна… тьфу. Зачем? Свихнулись все на восточной почве. Мода.

— Нет, почему, при чем здесь…

— При том. Мода. Медитация. Эзотерика. Буддизм. Как ни попадется дивное говно — непременно духовной практикой занимается и Рерихов под подушкой держит. Полное собрание. Послушаешь, ну такие все… продвинутые, ах, боже мой! Задвинутые! С немытыми жопами и сальными волосами, а дома и вовсе грязь непролазная.

Арина поняла, что обнаружила у неуязвимой директрисы пунктик. Георгина Пантелеймоновна еще долго бушевала, понося любителей восточной философии. Но постольку, поскольку Арина отказалась бросаться на амбразуру и защищать Высшие Ценности, битва не состоялась. Георгина еще бурчала какое-то время. А перед глазами задремавшей девушки возникла лукавая и неотразимая улыбка Брюса Ли. «Выигранный бой — это бой, которого удалось избежать!»

Арину промариновали в кардиологии полтора месяца. Не без влияния Василия. Заставляли ходить на сеансы групповой релаксации — дремать в кабинете психоэмоциональной разгрузки в неудобных допотопных креслах под приятную музыку и бормотание дипломированного психолога. Георгина таки всучила обещанного Козлова и вынудила изучить. Веселые неглупые книжки, написанные в своеобразной манере пререкания и провокации. Читалось легко. Но бодрость диссонировала с настроем Арины. Отдав должное московскому профессионалу, она отложила в сторону проштудированные сочинения, чтобы благополучно погрузиться в пучину отчаяния, отшвырнув спасательный круг. Она не хотела выбираться из ямы и идти вперед. Вскоре тандем разбился. Георгину выписали чуть раньше. Они попрощались, довольные друг другом, чтобы через пять минут позабыть сам факт знакомства. Почти неделю Арина лежала одна. Кроме Алены никто не появлялся. Поэтому сообщение Натальи Николаевны, что в среду, после обеда, ее заберут и отвезут домой, она восприняла как очередной добрый жест Василия. Девушка собиралась не спеша. Практически все, что было нужно в больнице, привозил будущий папочка. То, что он не отыскал дома у Арины, было им куплено. Детский крем, например. Арина мазала им руки на ночь. А кипятильник Вася одолжил свой. Набралось два громадных пакета. Удивительно, какую власть имеют «хищные вещи». Не успеешь опомниться, как дно корабля обросло тонной ракушек. Вроде бы откуда? И не заметишь, как окажешься в рабстве. Скорость не та, не сбежишь от корсара.

Снимая и складывая постельное белье, Арина вспотела от легкой усталости.

— Дошла до ручки.

Сурово обругав себя, девушка отдышалась, умылась и начала проверять все ли взяла, оставлять в больнице вещи — русская плохая примета. Дверь пропела жалостливую песню, пропуская в палату массивного господина Семенова.