— Сильно звучит. На концерте, из-за которого все и было затеяно, зал сидел в экстазе. Мальчишки еще так проникновенно выводили…
Она напела негромко.
— И тихо музыка плывет ему во след.
Волной любви.
И больше горя и обиды в сердце нет.
Они ушли.
Свет чистоты!
И доброты!
В душе надежды оживают, как цветы!
— Дивно получилось. А в конце про то, что «только музыка помочь сумеет нам» Очень красиво. Не люблю я Майлсон, не понимаю. Но песня отличная.
Арина промолчала. В сердце пульсировали строки.
— Я — лист, слетевший с дерева судьбы,
И ветром брошенный тебе под ноги.
Я — горький серебристый свет луны.
Я — тишина, застывшая в тревоге.
Я — капля дождевая на щеке.
И вечер, обнимающий за плечи.
Я — след, оставленный тобою на песке.
Я — неожиданность, короткой встречи.
Я — песня, недопетая тобой.
Я — зеркало, разбитое некстати.
Я, сорванный недрогнувшей рукой.
Цветок.
Я — мир.
А ты — его создатель….
— Это тоже ее стихи?
Громко поинтересовалась Георгина Пантелеймоновна.
— Ты к ней неравнодушна? А я тут ерничаю.
Арина пояснила.
— До поры до времени, я тоже была настроена отрицательно. Мне все, что печатали, казалось вульгарным и надуманным. Я ваше отношение понимаю. Мне не обидно, что вам не нравятся ее стихи. Мне тоже не нравились.
— Странно.
— Да.
— А ты ее видела, саму?
— А зачем?
— Ну, если бы я любила ее произведения, то хотела бы больше знать и про нее.
— Я не люблю. Просто они стали вдруг моими, как про меня. Это не любовь. Что-то другое.
— Арина, ты все усложняешь.
— Может быть.
— Жизнь гораздо проще. Или ты ее. Или она тебя.
— Может быть.
— Вот мы тут с тобой валяемся, на пару. И что? Вывод?
— Сами виноваты.
— Точно. А кто ж еще? Майлсон?
Они потянулись друг другу навстречу с коек, сцепили пальцы и полу выкрикнули.
— Да!!!
В палату вошла Наталья Николаевна — лечащий врач.
— Девочки, это кардиология, а не психушка!
Арина и Георгина переглянулись и рявкнули еще раз.
— Да!!!
— Пора выписывать обеих. Спятили. Что я хотела сказать? Завтра день рождения заведующей. Мы ничего не придумали кроме шампанского. А хотелось бы пооригинальнее поздравить. А у меня здесь вы, театр на дому. Сообразите что-нибудь?
— Ручку берите, Наталья Николаевна и записывайте.
— Что уже готово?
— А чего думать-то. Первое, поздравьте по радио. Завтра на «МС» как раз такая программа есть. В десять тридцать утра. Вы им позвоните прямо сейчас, закажите песенку, продиктуйте свои пожелания, привет от меня передайте их директору. Мой хороший друг, не откажет. Дальше… Купите в «Книжном мире», или на рынке открытки с готовым текстом, позабавнее или попошлее, вы заведующую лучше знать должны, что именно понравится. Далее, вернее в-третьих, несите нам книгу жалоб и предложений, мы накалякаем стишок и пусть побольше пациентов подпишется. На стол в раскрытом виде ей положите с утра. Мелочь, а приятно. Четвертое. Закажите тортик. Небольшой, недорогой с трогательной надписью. В двух шагах отсюда в «Горячем хлебе». Отправьте человека немедленно. И обговорите, чтобы был готов к моменту «икс». Ну и пятое… Арина, чего молчишь, роди хоть один пункт.
— Пятое? Напишите на ватмане, крупно, маркером, через весь лист и прикрепите на стене в ординаторской, чтобы сразу увидела, как войдет, что-нибудь вроде — СПАСИБО, ЗА ТО, ЧТО ВЫ ЕСТЬ, ДОРОГАЯ НАША! Не помню имени. Пардон.
— Боже мой. Как все просто. А получится замечательно. Ну, молодцы! Ну, спасибо!
Лечащую унесло из палаты вихрем. Она была из породы людей деятельных, но нуждающихся в руководстве. Претворять в жизнь чужие идеи умела энергично, а своих не водилось. Ну и что с того?
— Мнится мне, дорогая, что я угадала причину твоей черной меланхолии. Мы как-никак целый месяц вместе спеваемся.
— Спиваемся?
— Хороший каламбур. Целый месяц рядышком лежим. Я мелю языком, мелю, а ты и рада. Стала я к тебе присматриваться и поняла, что дело швах. Ты нехорошо молчишь, черно на душе. Кричишь по ночам, плачешь.
— Кошмары снятся.
— Это то понятно. На Майлсон потянуло. Расскажешь в чем дело? Женат, да? Обманул и пропал?
— Если бы, Георгина Пантелеймоновна… Если бы так…
— И не приходит к тебе никто.
Дверь распахнулась в совершенно голливудской манере именно после этих слов. Через порог переступил монументально-величественный Виктор Иванович в белой накидке, нелепо смотрящейся поверх дорогого нетурецкого пиджака.
— Привет, деточка.
Он присел на стульчик у кровати. Поставил на пол громадный пакет.
— Фруктиков тебе завез. Мы звоним сюда, интересуемся. Все тебе привет передают. Там записка есть.
— Здравствуйте, Виктор Иванович.
— Плохо выглядишь, скелет, а не человек. Не ешь ничего, наверно.
— Ем.
— Вы правы. Ничего не ест. Нет аппетита, говорит.
Георгина Пантелеймоновна кокетливо и ласково добавила.
— Может хоть такого представительного серьезного человека, как вы послушает.
Виктор Иванович подкрутил бы ус, если бы он у него имелся. Вид у него сделался молодецкий.
— Повезло тебе с соседкой, Арина. Волнуется о тебе. А я ведь спасибо заехал сказать.
— За что?
— За совет о тех партнерах, помнишь? Я не стал с ними в одно дело идти. И это спасло мне неплохие деньги. Они всех обули и исчезли. Ну, может, кому и попадутся, так то не моя головная боль.
— Я ни при чем.
— Поправляйся. Пойдешь ко мне работать. Головой, не ручками. Ты мне подходишь, деточка. Только ешь что ли. А то ветром унесет.
— Спасибо, Виктор Иванович. Обязательно.
— Я пойду. Куча дел, сама знаешь. А ты, давай, выздоравливай. До свидания.
Георгина Пантелеймоновна вскинулась.
— Вот это мужчина! Пиджак долларов двести, не меньше. Твой шеф?
— Я работала у его жены. А ему иногда по мелочам, помогала.
— К себе зовет. Согласишься?
— Не знаю.
Она действительно не знала. Что делать и куда идти. А главное зачем. Целый год она жила единой мыслью — добиться сытой спокойной жизни, доказать себе. А главное ЕМУ, что она может обойтись сама и не пропадет. Кому и что доказывать теперь? Психологи уверяют, что как правило, женщины легче переносят смерть, а не уход, разрыв из-за соперницы. Самооценка не страдает, если тебе не предпочли другую. Умер? Так это не твоя вина. Как все просто. Арина невидящим взором обвела палату. Федор был слишком наполнен жизнью и энергией, чтобы она могла представить его мертвым. Веселым, счастливым, побеждающим — каким угодно, но живым. Обвешан женщинами — как новогодняя елка игрушками? Да. Это запросто. И можно понять всех этих женщин. Закрутился в делах, встречах, романах — и думать забыл о провинциальной дурочке? Да. Легче легкого. Но погиб? Только не он. Нет. Вселенная лишилась центра. Не действовал ни один закон. Жизнь текла мимо, не радуя и не огорчая. После сокрушающего удара, сломавшего хрупкое душевное равновесие, наступила безразличная тишина. В ней тонули и растворялись любые бури.
— Что?
— О чем задумалась?
— Ни о чем.
— Так не бывает. Сильно же ты переживаешь из-за этого мерзавца!
— Он не мерзавец.
— Хочешь сказать, что сама во всем виновата?
— Нет. Не виновата.
Она села на постели, привалившись к ледяной стене и не чувствуя холода.
