На темно-синей «мыльнице» дяди Вити, отлаженной, надо было признать, на диво, Коля и Вера объездили весь нелепый, растянувшийся на сто пятьдесят километров город Сочи, даже живописные отроги Красной Поляны, в те годы еще не так свирепо охраняемой…

Колю поражало, сколько у нее знакомых. Вера могла помахать с другой стороны улицы какой-то женщине и на ходу бросить ему:

– Это куратор нашего художественного музея, она покажет нам запасники. В нашем музее есть интересные картины, только их до недавнего времени не выставляли…

И они пошли в музей, причем в те часы, когда он официально был закрыт. Женщина-куратор впустила их в залы, где Вера и Коля смогли в полном одиночестве насладиться радостными и солнечными картинами Машкова, Куприна, раннего Кончаловского и других художников русского авангарда, рисунками Серова и Кустодиева.

В пустом здании музея, выстроенного в 1936 году в стиле «сталинский ампир» (Коля называл его «стиль вампир»), было жутковато, и Коля начал дурачиться. Объявил себя привидением – диким, но симпатичным – и принялся изображать Сталина, заставляя и Веру, и женщину-куратора умирать со смеху.

– Я вас спрашиваю, таварыщы, – вопрошал Коля с грузинским акцентом, оглядывая зал хитрым сталинским прищуром, – что дает такое, с пазваления сказать, ыскусство трудовому народу, таварыщы? Таварыщ Ленин учил нас вскрывать сущность явления, нэ задэрживаясь на его буржуазной или феодально-крепостнической оболочке. И я вас спрашиваю, таварыщы, где тут у нас человек труда? Другого народа, таварыщы, у меня для вас нэт, а нашему народу такое буржуазное ыскусство ны к чему. Нам, таварыщы, нужны наши савецкие Гоголи и Щедрины… – И тут же, «выйдя из образа», Коля процитировал знаменитую эпиграмму Благова:

Потом куратор провела своих гостей в запасники и показала сокровища так называемого «Мзымтинского клада», конфискованного у «черных копателей». Выслушав страшный рассказ о судьбах «черных копателей» и «пруклятого» сочинского золота, Коля решил развеять мрачное впечатление. «Мзымтинский клад» поразил его прежде всего тем, что все эти древние украшения оказались удивительно похожими на «фенечки» современной молодежи.

– Надо же, столько лет прошло, а ничего нового не придумали! – заметил он, весело подмигнув, и женщины опять рассмеялись.

…В самшитовую рощу в 1992 году не пускали вообще никого, но Веру с Колей пустили. Казалось, Вера знает какое-то волшебное слово, отмыкающее людские сердца. На его вопрос, уж не обучала ли она математике сторожа или его внука, Вера только улыбнулась. Коля заметил, что смеется она редко: обычно ее громадные серые глаза хранили строгое, немного печальное, а чаще – увы! – испуганное выражение. Он изо всех сил старался ее развеселить. Он готов был пройтись колесом, лишь бы вызвать искорки смеха в серебристой глубине этих глаз.

Но самшитовая роща – вековые тисы, поросшие мхом и перевитые лианами, величественно-мрачные обрывы, дикие заросли самшита – сама по себе настраивала на грустный и созерцательный лад. Здесь, под сводами сплетающихся ветвей, царил странный зеленоватый полумрак, отчего казалось, что они двигаются под водой. Коля притих и лишь время от времени переводил взгляд с окружающих красот на задумчивое лицо Веры. В этом зеленоватом полумраке легко было молчать. Впрочем, молчать с Верой всегда было легко. Она с грустной улыбкой призналась, что молчание удается ей лучше всего.

Они провели в заповеднике целый день, но даже голода не почувствовали, настолько целебным был насыщенный особым самшитовым ароматом воздух.

Покинув заповедник, Коля с Верой двинулись к машине мимо высокого забора. За забором кипела стройка, рычали какие-то мощные механизмы.

– Крутая машинерия! Прямо «Время, вперед!», – заметил Коля и вопросительно оглянулся на Веру.

– Это дача… – Вера назвала имя певицы, женщины, отличавшейся не только могучим голосом, но и весьма впечатляющей комплекцией ему под стать.

Коля решил «оттянуться» после заповедника.

– А-а, я все понял: она тут строит мавзолей. Хочет впасть в анабиоз и проспать до трехтысячного года.

– Да ну тебя, – со смехом отмахнулась Вера, – что ты такое говоришь?

В этот момент ворота открылись и на улицу с дачного участка выехала бетономешалка.

– Вот видишь, – как ни в чем не бывало продолжал Коля, – один саркофаг привезли, но она в него не поместилась.

Они шли и смеялись еще целый квартал.

Когда Коля и Вера сели в машину и выехали со стоянки, их обогнал девятиметровый черный лимузин, одна из еще редких по тем временам иномарок.

– Это наш городской голова поехал, – сказала Вера.

– Очень удобно, – живо отозвался Коля. – Если умрешь за рулем, в этом же катафалке тебя и на кладбище отвезут.

На этот раз Вера не улыбнулась в ответ. Коля затормозил на светофоре и покосился на нее.

– У меня папа умер за рулем, – ответила она на его вопросительный взгляд. – На машине разбился.

– Прости, я не знал.

– Ничего. Все в порядке. – Вера заставила себя улыбнуться.

– Ты его очень любила, – догадался Коля.

– Да. И он меня любил. Мне его очень не хватает.

– На самом деле Сочи не такой уж большой город, – сказала Вера, когда они покупали фрукты на рынке в Мукапсе, где она тоже здоровалась с каждым, и все продавцы приветствовали ее как добрую знакомую, хотя это было довольно далеко от дома. – Это сейчас сезон, курортников много, а зимой мы остаемся наедине с собой.

Коля ей не поверил. Нет, он не усомнился в том, что Сочи – небольшой город, но он чувствовал: дело в самой Вере. В ее доброте, участии, в вежливом и приветливом обращении со всеми – от куратора музея до продавцов на рынке, – ну и, конечно, в том, что она была местной знаменитостью, победительницей математической олимпиады.

Вера непостижимым для него образом умела выбирать овощи и фрукты.

– Откуда ты знаешь, что этот арбуз – хороший, а не тот?

– Не знаю. У меня это от папы. Он умел выбирать.

Там же, на рынке, Коля впервые увидел, как Вера считает в уме. Она мгновенно и без малейшего усилия перемножала вес на цену. Один из продавцов ошибся со сдачей, причем не в свою пользу. Вера тут же вернула ему лишние деньги и лишь пожала плечами, когда он рассыпался в благодарностях.

По дороге с рынка Коля запел известную песню про Одессу-маму:

А Додик Ойстрах – чтоб он был здоров! – Его же вся Италия боится!

– Это ты к чему? – удивилась Вера.

– А к тому, что тебя тоже следует бояться, – весело ответил он. – И не только Италии. Похоже, у тебя в голове компьютер пятого поколения сидит. Знаешь, игра такая была – «Мастер-майнд»? Вот это прямо про тебя.

– Ничего особенного, – пожала плечами Вера.

– Это тебе кажется, что ничего особенного, а мне-то со стороны виднее, – возразил Коля, загружая продукты в багажник «мыльницы». – Тебе еще не предлагали поработать в Пентагоне?

– Коля, что ты выдумываешь?!

– В общем, я рад, что ты на нашей стороне, – признался Коля.

Какой-то загорелый парень с полуголым мускулистым торсом и белозубой улыбкой, представившийся Серегой, целый день катал их на мощном катере вдоль всего побережья и сетовал, что из-за «напряженки» с Абхазией нельзя махнуть в Сухум.

Когда они сошли на берег, Коля был пьян от морского воздуха и солнца, его буквально пошатывало, но он строго спросил:

– А этот Серега, он тебе кто?

– Старший брат одной моей школьной подруги, – невозмутимо отозвалась Вера. – Он был в последнем классе, когда мы с ней в первый пошли. До сих пор помню, как он нес ее на руках первого сентября и она звонила в колокольчик, а он боялся оступиться: у нее были на голове такие огромные банты, что он ничего не видел! Но все прошло хорошо, теперь вот мы тоже школу окончили.