– Зачем? – Вера так испугалась, словно он пригласил ее прыгнуть в огонь.

– Ну, хотя бы затем, чтобы заткнуть рот этой стерве. И чтобы ты поверила в себя. Не сомневайся, у тебя все стандарты на месте.

– Девяносто – шестьдесят – девяносто? – Вера грустно улыбнулась и покачала головой: – Я не обольщаюсь своей внешностью.

– И напрасно. Честное слово, – убеждал ее Коля, – с твоими данными глупо так комплексовать.

– Я не комплексую, – возразила Вера, – просто я привыкла рассчитывать в первую очередь на свои мозги.

– Ну, с мозгами у тебя все в порядке. Но и со всем остальным тоже, поверь! У тебя красивые глаза.

– По-моему, этот разговор уже описан у Чехова, – напомнила Вера с горькой улыбкой. – «Когда женщина некрасива, то ей говорят: «У вас прекрасные глаза, у вас прекрасные волосы». – Она криво усмехнулась. – У меня волосы цвета волос и глаза цвета глаз. Давай больше не будем об этом.

У нее были выразительные серые глаза вполлица, почему-то вечно испуганные, и густые длинные волосы, правда, не очень вдохновляющего пепельно-русого цвета, прозванного в народе мышиным. Коля понял, что словами ее не переубедить. Он мог бы затащить ее в салон красоты или в какой-нибудь бутик, но настаивать не стал. Это было бы жестоко. А главное, она нравилась ему такая, как есть, и было даже приятно думать, что никто, кроме него, не видит ее красоты.

А Вера не понимала, что нашел в ней этот красавец с копной вьющихся черных волос, плутовской улыбкой и горящими, как угольки, черными цыганскими глазами. Он весельчак, выдумщик, душа общества, а она… тощая, неуклюжая, стеснительная провинциалка, серая и скучная.

Ей в школе подружки внушали: «Парни смотрят первым делом на фигуру, на ноги… На лицо – в последнюю очередь. А что там у тебя в голове, их вообще не волнует. Хочешь заарканить парня, не говори об умном, лучше смотри ему в рот и прикинься дурочкой». Но Вера в глубине души была горда и не желала ломать комедию, чтобы «заарканить парня». Ей было скучно притворяться, да и не нужен ей был такой парень, ради которого надо прикидываться дурочкой.

Вечером Коля пригласил ее в театр, и они посмотрели весьма «продвинутую» постановку одной из пьес Островского. Вера вежливо молчала, но Коля по лицу видел, что она шокирована.

– Извини, – сказал он. – Ничего более интересного в эти дни не было.

– Нет, что ты, все было замечательно, – торопливо принялась уверять его Вера. – Просто я, наверное, ничего не понимаю в искусстве, – добавила она жалобно.

– Ничего подобного! – возмутился Коля. – Никогда так не говори и не думай. Режиссер нарочно хотел, чтобы ты так думала.

– Зачем?

– Ну, видишь ли… Помнишь, пару лет назад на телемосте с Америкой одна тетка сказала, что секса у нас, слава богу, нет? Все заржали, но, по сути, она была права: о сексе не принято было говорить. Его как бы не было. – Коля не стал пересказывать Вере нецензурный анекдот, ограничился только ключевой фразой: – Вещь есть, а слова нет. Потом было громко сказано, что мы не ханжи и что секс – это можно. Но очень скоро секс как-то незаметно из «можно» превратился в «нужно». Нет, ты пойми меня правильно: одно дело такие спектакли, как «Лолита» или «Служанки»… Там высокая эротика – органическая часть целого, и без нее замысел просто не существует. Если кому-то это принципиально не нравится – ну, не ходите, не смотрите. Кстати, жаль, нам не удалось их застать, вещи классные. И совсем другое дело, когда секс насильно пристегивают к Островскому. Тебе как бы говорят: «Ты будешь это смотреть и восхищаться нашей смелостью. А если не будешь, то ты ханжа, мещанин, обыватель, мелкобуржуазное ничтожество». Люди теряются от этой демагогии, начинают восхищаться через «не могу». Никогда этому не поддавайся.

Вера смотрела ему в рот совершенно искренне, не притворяясь.

– Я, наверно, кажусь тебе дурочкой, – вздохнула она.

– Вот уж нет!

Коля говорил правду. Ему на каждом шагу приходилось сталкиваться с непониманием. Слишком часто разговор даже с самыми умными людьми превращался в стёб. Собеседники словно стеснялись искренности, увлеченности, боялись утратить некую крутизну и моментально переводили серьезную беседу в пустой треп. А вот Вера чутко откликалась на каждое его слово, на каждую шутку. Она и сама умела шутить – редко, как бы ненароком, сохраняя серьезное выражение лица. При математическом складе ума природа наделила ее удивительно богатой фантазией. И она не только прекрасно знала, но и тонко чувствовала литературу, в этом Коля убедился при первом же разговоре.

Они очень скоро перешли к той стадии взаимной влюбленности, когда все, хоть в отдаленной степени забавное, кажется безумно смешным. Вера призналась, что ей нужен портативный компьютер, и Коля повез ее к своему приятелю-компьютерщику на «Сходненскую». Когда проезжали станцию «Баррикадная», Вера заметила, что стены зернистого красного мрамора напоминают ей креветочную пасту «Океан». Коля не мог отсмеяться до самой «Сходненской», а Вера краснела, толкала его локтем в бок и тоже смеялась, уверяя, что их сейчас выведут из вагона.

Его друг Владик жил один в двухкомнатной «хрущобе», похожей на выдвинутый спичечный коробок, и все пространство квартиры, включая кухню и крошечную прихожую, было занято компьютерным оборудованием. Когда они вошли и Вера огляделась, ей показалось, что, помимо того места, где она стоит, невозможно не то что ногу поставить, но даже иголку всунуть. Тем не менее Владик, типичный хиппи с длинными, стянутыми в «конский хвост» волосами, в засаленной майке и драных, обрезанных по колено джинсах, ухитрялся в этом хаосе передвигаться и даже ориентироваться. По дороге Коля сказал Вере, что Владик собирает из старых компьютеров новые и в смысле качества на него вполне можно положиться.

Владик ничуть не удивился просьбе и тотчас же, сыпля, как из пулемета, компьютерными аббревиатурами и терминами, начал деловито расспрашивать о параметрах, опциях, конфигурациях, фонтах. Когда Вера объяснила, что ей нужно, он запел «Бухгалтер, милый мой бухгалтер!» и извлек из своих закромов прекрасный легкий ноутбук. Компьютер открыли, проверили. Он был уже полностью загружен, но Владик любезно предложил загрузить еще и особую бухгалтерскую программу, что и проделал тут же, на месте. При этом он как будто не замечал своих гостей: для него существовали только машины и их начинка.

Вера тоже не заметила, как Коля выразительно похлопал себя по карману, как они с Владиком обменялись многозначительными взглядами и перемигнулись, пока она оглядывала живописный кавардак.

– А сколько это стоит? – спросила она, мучительно краснея. – Понимаете, у меня с собой только пятьсот долларов, но, если нужно, я…

– Малышка, – снисходительно улыбнулся Владик, – эта вещь не имеет цены. Когда-нибудь ты выставишь ее на аукционе «Сотби» и огребешь миллионы.

– Нет, я серьезно…

– А я что? И я серьезно. Это подарок.

– Но почему? – От волнения Вера перешла на шепот. – Вы меня даже не знаете…

– Детка, я постиг путь Дао до седьмого уровня и познал истинную цену вещей. Ноутбук твой. Не возьмешь – выброшу в окно.

Он обложил компьютер пенопластовыми прокладками, упаковал его в плотную оберточную бумагу, перевязал шпагатом, сделал специальную веревочную петлю, чтобы удобнее было нести, и вручил Вере. Она порывисто поцеловала его в щеку.

– Ну, вот мы и в расчете, – усмехнулся Владик.

Коля и Вера уехали и еще долго блуждали по городу, причем компьютер нес, разумеется, Коля. Стоял роскошный теплый май, все, чему положено было расцвести по холодной погоде – дубу, черемухе, – уже расцвело. Было даже жарко.

– Ты должен обязательно приехать к нам в Сочи, – говорила Вера. – Занятия только в сентябре, у нас все лето впереди.

– А это удобно? – засомневался Коля.

– Конечно, удобно! У нас большой дом, его когда-то еще мой дедушка построил, но он умер, и дом остался после него папе. Мой папа был капитаном порта. Ну, таким портовым начальником. Он тоже умер – восемь лет назад. И теперь я в этом доме такая же хозяйка, как мама и сестра. Могу приглашать кого захочу.