Я вспомнил рассказ Анджелы о том, как обезьяна швырнула в нее яблоком, причем с такой силой, что разбила ей губу. На кухне у Бобби всегда царил образцовый порядок, но если эти бестии примутся открывать кухонные шкафы и швырять в нас тарелками и стаканами, они смогут нанести нам серьезные ранения, даже если мы ответим огнем. Суповая тарелка, запущенная с большой силой, попади она вам в переносицу, может сработать не хуже пистолетной пули.

Еще два маленьких дьявола с горящими желтыми глазами запрыгнули с веранды на оконную раму. Они оскалили на нас зубы и зашипели.

Бумажная салфетка поверх Сашиной руки заметно дрожала, и, я думаю, не только из-за ветра, врывавшегося в разбитые окна.

Мне показалось, что за визгом, шипением и бормотанием обезьян, за раскатами грома и барабанной дробью дождя, за свистом мартовского ветра в оконных рамах я услышал, как Бобби что-то напевает. Так оно и было. Не обращая внимания на обезьян, бесновавшихся в дальнем конце кухни, и напевая про себя, он не сводил взгляда с не тронутого пока окна рядом с нами.

Губы его шевелились.

То ли разозлившись из-за того, что на них не обращают внимания, то ли посчитав, что мы парализованы страхом, парочка новоприбывших обезьян, все больше возбуждаясь, перепрыгнула с подоконника на кухонную стойку и двинулась в противоположном направлении от двух своих сородичей, первыми оказавшихся в комнате.

И еще две обезьяны вспрыгнули на окно у мойки, цепляясь за рамы и изливая на нас желтую злобу своих дьявольских глаз.

Четыре твари, которые уже находились внутри, разорались пуще прежнего, потрясая в воздухе маленькими кулачками, скаля зубы и плюясь в нашу сторону.

Да, они были умны. Но – недостаточно. Ярость застила их ум.

– Истребляем, – бросил Бобби.

Понеслась!

Вместо того чтобы отодвинуть стул и встать из-за стола, Бобби ловко нырнул в сторону и тут же оказался на ногах, а в следующую долю секунды ствол его ружья уже был направлен в сторону пришельцев. Можно было подумать, что в свое время он учился военному делу и одновременно брал уроки танцев. Из ствола вырвался сноп пламени, и первый же оглушительный залп начисто срезал тех двоих, которые вскочили на подоконник последними, вышиб их обратно в ночную темень, словно они были всего лишь плюшевыми детскими игрушками. Второй выстрел поразил парочку, плясавшую на кухонной стойке слева от раковины.

В ушах у меня гудело так, будто я оказался внутри большого церковного колокола, голова шла кругом.

Однако не успел прогреметь второй выстрел Бобби, как я был уже на ногах и с «глоком» в руке. Саша также вскочила со стула и выпустила две пули в сторону второй пары обезьян, в то время как Бобби разбирался с номерами три и четыре.

Пока они стреляли и кухня сотрясалась от выстрелов, окно рядом со мной взорвалось осколками, брызнувшими фонтаном прямо на меня. На волне битого стекла, словно серфер, в комнату влетела визжащая обезьяна, приземлилась прямо на середину стола и отряхнула мокрую от дождя шкуру, повалив обе свечи, одна из которых погасла, и сшибив на пол доску с остатками пиццы.

Я повернул «глок» в ее сторону, но тварь молнией прыгнула на спину Саши. Я уже не мог стрелять. Прошив обезьяну, пуля непременно попала бы в Сашу, а на таком близком расстоянии это означало бы для нее неминуемую смерть.

К тому времени, когда я успел откинуть со своей дороги стул и подскочить к Саше, она уже пронзительно кричала, а визжавшая обезьяна вцепилась ей в волосы и таскала их из стороны в сторону. Саша уронила револьвер и слепо шарила у себя за спиной, пытаясь схватить противника, а обезьяна уворачивалась от ее руки, щелкая зубами и пытаясь укусить ее за пальцы. Саша стояла, прислонившись спиной к столу, а нападавший резус пытался запрокинуть ее голову назад, чтобы добраться до горла.

Я вспомнил мучившее меня предчувствие невосполнимой потери. Я был уверен, что они захотят убить Сашу, чтобы вразумить меня. Поэтому сейчас я бросил «глок» на стол и вцепился в обезьяну сзади, правой рукой схватив ее за шею, а левой – за шкирку. Я впился в ее шкуру с такой силой, что животное завизжало от боли.

Бобби выстрелил в третий раз. Стены коттеджа затряслись, как при землетрясении, и я было подумал, что последней паре незваных гостей пришел конец, но тут услышал, как Бобби принялся ругаться на чем свет стоит, и понял, что грядут новые неприятности.

Даже не свет одной оставшейся гореть свечи, а желтое пламя в глазах помогло мне увидеть двух новых пришельцев – настоящих камикадзе, – запрыгнувших на подоконник.

А Бобби в это время перезаряжал ружье.

В противоположной стороне дома громко залаял Орсон. То ли он спешил к нам, чтобы принять участие в схватке, то ли звал на помощь.

Я услышал собственный голос и необычайно образные ругательства, срывавшиеся с моих губ. Теперь на шее обезьяны сомкнулись уже обе моих руки. Я душил ее, душил до тех пор, пока ее лапы не разжались и она не отпустила Сашу.

Обезьяна весила около двенадцати килограммов – шестую часть моего веса, но ее тело представляло собой клубок мускулов, костей и ненависти. Тонко визжа и плюясь в борьбе за глоток воздуха, она пыталась наклонить голову, чтобы укусить мои руки, сжимавшие ее глотку, извивалась, лягалась, дрыгала ногами в воздухе.

В другой ситуации я наверняка не смог бы удержать этого маленького дьявола, но сейчас мои руки сделались стальными. Их силу питала ненависть к этой твари за то, что она пыталась сделать с Сашей. Наконец я почувствовал, как шея обезьяны хрустнула под моими пальцами. Она обвисла в моих руках безвольным мертвым предметом, и я швырнул ее на пол.

Плюясь от отвращения, пытаясь выровнять дыхание, я взял со стола «глок». Саша тем временем тоже подобрала с пола свой револьвер и, подойдя к разбитому окну возле стола, стала палить в ночную темень.

Перезаряжая ружье, Бобби, видимо, потерял из виду двух оставшихся обезьян, поэтому сейчас он подошел к выключателю у двери и стал подкручивать реостат, делая свет ярче. Я был вынужден прищуриться.

Одна маленькая гадина стояла на стойке возле плиты. Из лотка, прикрепленного к стене, обезьяна достала небольшой кухонный нож и, прежде чем кто-либо из нас успел выстрелить, метнула его в Бобби.

Трудно сказать, изучали ли члены отряда боевые искусства или этой обезьяне просто повезло, но лезвие ножа, просвистев в воздухе, вонзилось в правое плечо Бобби.

Он выронил ружье.

Я выпустил две пули в метательницу ножей, и она, бездыханная, рухнула спиной на конфорки.

Вторая обезьяна, видимо, была знакома с известным изречением, гласившим, что осторожность есть оборотная сторона доблести, свернула хвост в кольцо, перепрыгнула через мойку и выскочила в окно. Я дважды выстрелил ей вслед, но оба раза промахнулся.

У другого окна Саша на удивление хладнокровно уверенной рукой вытащила из футляра на поясе скоростной зарядник и поднесла его к своему револьверу.

Затем загнала одновременно все патроны в гнезда барабана, швырнула пустой зарядник на пол и защелкнула барабан.

«Интересно, – подумал я, – на каких курсах готовят диск-жокеев, которые так блестяще владеют оружием и так уверенно чувствуют себя во время перестрелки?» До сего момента я полагал, что Саша – единственный оставшийся в Мунлайт-Бей человек, который является тем, кем кажется, но теперь подумал, что, возможно, и у нее есть какие-то свои секреты.

Она снова начала выпускать пулю за пулей в ночную тьму. Я не знал, стреляет ли она по определенной цели или просто хочет запугать и подавить огнем уцелевших обезьян.

Выкинув из рукоятки «глока» наполовину пустой магазин и заменив его полной обоймой, я подошел к Бобби. Он вытащил из плеча нож. Лезвие проникло в тело всего на два или три сантиметра, и по рубашке расползалось пятно крови.

– Здорово задело? – спросил я.

– Чер-рт!!!

– Что, так больно?

– Это была моя лучшая рубашка!

Значит, с Бобби все нормально.

Из той части дома, которая выходила к фасаду, по-прежнему слышался лай Орсона, но теперь в нем звучали визгливые нотки страха.