Я миновал церковь, дом пастора, проехал под раскидистыми кронами дубов и вновь оказался на кладбище, между ровными рядами могил. Ноа Джозеф Джеймс, проживший девяносто шесть лет между днем своего рождения и днем смерти, проявил обычную для себя сдержанность и, как всегда, не ответил на мое приветствие. В отместку за подобную невоспитанность я прислонил к его надгробию велосипед.

Сняв с ремня мобильный телефон, я набрал номер, не значившийся ни в одном справочнике. Он должен был соединить меня с телефоном, стоявшим прямо в радиобудке перед Сашей. Тот, разумеется, не звонил.

О том, что поступил звонок, Саша узнавала по тому, что на стене перед ней начинала мигать синяя лампочка. Она сняла трубку после четвертого «звонка», но ответила не сразу, поскольку как раз сейчас говорила что-то в микрофон. Я слышал, как в студии играет музыка.

Орсон снова принялся обнюхивать беличьи следы.

Между могил, словно заблудившиеся призраки, плавали клочья тумана.

Мне пришлось ждать, пока Саша прокрутит два «пончика» – так называются рекламные ролики, в которых записаны только конец и начало, а между ними оставлено место для вставок во время прямого эфира.

Затем она сделала исторический экскурс в творчество Элтона Джона и включила «Руки японки». Судя по всему, бенефис Криса Айзека закончился.

Взяв трубку, она сказала:

– Я поставила две песни подряд, так что в твоем распоряжении пять минут, милый.

– Как ты догадалась, что это я?

– Во-первых, этот номер знают очень немногие, а во-вторых, большинство из них в этот час давно в постели. Кроме того, когда дело касается тебя, я отличаюсь необычайной интуицией. Как только я увидела, что на стене мигает лампочка, то сразу же почувствовала покалывание в нижних частях тела, – В нижних частях?

– В женских нижних частях. Жду не дождусь встречи с тобой, Снеговик.

– Звучит заманчиво. Слушай, кто сегодня с тобой работает?

– Доги Сассман. – Это был звукоинженер радиостанции «Кей-Бей».

– Вас только двое? – обеспокоенно спросил я.

– Ты что, ревнуешь? Как мило! Но можешь не волноваться, я не в его вкусе.

В редкие часы, когда Доги не сидел за пультом звукозаписи в радиостудии, он в основном носился на «Харли-Дэвидсоне». Ростом он был чуть ниже ста восьмидесяти сантиметров, а весил сто пятьдесят килограммов. Буйная грива светлых волос и курчавая борода Доги казались такими шелковистыми, что их хотелось погладить, а руки и торс представляли собой красочное панно татуировок, покрывавших каждый квадратный сантиметр его тела. Однако по поводу вкуса Доги в отношении женщин Саша, конечно, пошутила. В общении с противоположным полом он проявлял такую бездну обаяния, что по сравнению с ним Винни-Пух показался бы просто сухарем. Мы были знакомы уже шесть лет, и я знал всех четырех женщин, с которыми на протяжении этого времени у него были романы. Любая из них могла бы прийти на церемонию вручения «Оскаров» в простых джинсах, фланелевой рубахе, без макияжа и при этом легко затмила бы всех блистающих там старлеток.

Бобби предполагает, что Доги Сассман либо продал душу дьяволу, либо является тайным повелителем Вселенной, либо обладает самыми гигантскими гениталиями в истории человечества, либо выделяет такие флюиды, которые сильнее земного притяжения.

Я обрадовался, что в эту ночь работает именно Доги, поскольку знал, что он круче любого другого звукоинженера на студии.

– Нет, просто я полагал, что, помимо вас двоих, там должен быть кто-то еще, – сказал я.

Саша, конечно, знала, что я не ревную ее к Доги, и сейчас уловила в моем голосе тревогу.

– Ты знаешь, что наши дела пошли гораздо хуже после того, как закрыли Форт-Уиверн и мы лишились военных – доброй трети наших ночных слушателей.

Нам пришлось сократить штат, но даже в урезанном составе мы едва сводим концы с концами. А в чем дело, Крис?

– Двери у вас на радиостанции все время заперты?

– Да. Это требуют от всех ночных диск-жокеев.

– Хотя ты выйдешь, когда уже рассветет, пообещай мне, что попросишь Доги либо кого-нибудь из утренней смены проводить тебя до машины.

– Неужели Дракула вырвался на волю?

– Обещай мне.

– Крис, какого черта ты…

– Я все расскажу тебе позже. Просто пообещай, и все, – продолжал настаивать я.

Она вздохнула.

– Ну ладно. Только объясни, что стряслось? Ты случайно не…

– Со мной все в порядке, Саша, честное слово. Не волнуйся. Пообещай же мне, черт побери!

– Я пообещала.

– Но ты не произнесла это слово.

– О господи! Ну ладно, ладно. Я обещаю. Чтоб мне сдохнуть, чтоб мне провалиться. Век воли не видать! Но с тебя – увлекательный рассказ, какая-нибудь страшилка вроде тех, что я слушала у костра в лагере герлскаутов. Ты будешь ждать меня дома?

– А ты наденешь форму герл-скаута?

– У меня от нее остались только носочки.

– Этого вполне достаточно.

– Ага, уже задрожал, представив такую картинку?

– Просто вибрирую.

– Ты плохой человек, Кристофер Сноу.

– Да, я – убийца.

– Ладно, до скорой встречи, убийца.

Она положила трубку, а я выключил свой телефон и снова повесил его на пояс.

Несколько секунд я вслушивался в кладбищенскую тишину. Соловьиные трели давно умолкли, и даже стрижи, похоже, отошли ко сну, устроившись на ночь под дымоходом. Вероятнее всего, не спали только могильные черви, но они трудились в торжественной и уважительной тишине.

Обращаясь к Орсону, я сказал:

– По-моему, мне не обойтись без духовного наставления. Давай-ка нанесем визит преподобному Тому.

Я пересек кладбище пешком, обошел церковь сзади и вытащил из кармана куртки «глок». Находясь в городе, где начальник полиции грезит о том, как он станет избивать и мучить маленьких девочек, и где работники похоронного бюро разгуливают с пистолетами под мышкой, я имел все основания предполагать, что священник тоже будет вооружен не одним только словом божьим.

Дом отца Элиота был темным с фасада, но, зайдя с заднего двора, я увидел два освещенных окна на втором этаже.

После сцены, которую я наблюдал в церковном подвале, спрятавшись за гипсовым ангелом, не приходилось удивляться тому, что настоятель Святой Бернадетты не в состоянии уснуть. Часы показывали три утра, после визита сюда Джесси Пинна прошло уже четыре часа, а священник все не выключал свет.

– Топай потише, – прошептал я Орсону.

Стараясь производить как можно меньше шума, мы взобрались по каменным ступенькам и прошли по деревянному полу заднего крыльца.

Я подергал дверь, но она оказалась закрыта, хотя служителю господа следовало скорее уповать на него, а не на дверные замки.

Я не собирался стучать или звонить у парадного входа. Имея за плечами убийство полицейского, было бы глупо бояться наказания за незаконное вторжение в чужое жилище. Мне только не хотелось разбивать окно, поскольку звон стекла наверняка насторожит священника.

На террасу крыльца выходили четыре окна с двойными рамами. Я подергал их одно за другим. Третье оказалось незапертым. Пистолет мне пришлось засунуть в карман куртки, поскольку деревянные рамы разбухли от сырости и с трудом поддавались моим усилиям.

Требовались обе руки, чтобы поднять вверх наружную раму и зафиксировать ее горизонтальной защелкой, а затем подсунуть пальцы под нижнюю планку внутренней рамы и произвести с ней такую же операцию.

Рама медленно поползла вверх, издавая такой зловещий скрип и скрежет, который сделал бы честь любому фильму ужасов Веса Крэйвена. Орсон скептически фыркнул, крайне невысоко оценивая мои навыки взломщика. Ну что тут поделаешь, кругом одни критики!

Я выждал несколько мгновений, желая убедиться, что поднятый мной шум не был никем услышан, а затем скользнул в открытое окно. Внутри было темно, как в ведьмином мешке.

– Давай сюда, парень, – прошептал я. Мне вовсе не хотелось оставлять Орсона снаружи одного, тем более что у него не было при себе пистолета.