– А что будет в первый день полнолуния? – спросила я.

– Именно в этот день, а вернее, в эту ночь у ведьм будет шабаш.

– А разве ведьмы до сих пор летают на шабаши? И вы тоже полетите?

– Ты, наверное, думаешь, что знахарь и ведьма – это одно и то же? – смеясь спросила Еремея. – Нет, Ира, я – потомственная целительница, у нас дар вылечивать, ставить обереги, соединять разрушенные семьи передается из поколения в поколение по женской линии. А ведьмы… Они тоже обучены всяким колдовским премудростям, но используют силу только для себя, любят подшутить зло над кем-то, напакостить. Они любят хвастаться друг перед другом, ценят красоту, молодые девичьи краски… Скоро шабаш, и у каждой теперь главная задача – омолодиться, выглядеть как можно лучше и привлекательней. Ты вот у той старушки дома прялку не заметила?

– Да, – кивнула я, смотря на знахарку во все глаза и слушая во все уши.

– Так вот, прялка эта не для того, чтоб пряжу прясть, а для того, чтоб силы из тебя черпать. Она вечером у окна сядет, начнет песенку петь – заклинание колдовское, тянет нитку, а по этой ниточке вся молодость из тебя к ней и уходит.

– А если… если я сниму случайно колечко, то что будет? – робко спросила я, и глаза Еремеи тотчас стали строгими и суровыми. – Ну, мало ли, вдруг… я из интереса, просто так спрашиваю.

– Если ты снимешь перстень, то останешься беззащитна, и ведьма тут же этим воспользуется. Посмотри на следы на запястье: ей нужна была твоя кровь. И для того, чтобы возобновить колдовство, тоже понадобится хотя бы капелька. Она будет стараться снова заманить тебя к себе и поранить руку.

– Ну, уж этого не случится! – уверенно сказала я. – Чтоб я еще раз подошла к ее дому? Да никогда и ни за что! Больше я в роли жертвенной овцы, то есть ягненка, не буду! Пусть только попробует подойти ко мне, я сразу перейду на другую сторону улицы.

– Ты не знаешь ведьм, они очень хитры, – покачала головой Еремея. – Я бы посоветовала тебе держать ухо востро. До шабаша три дня, и лучшим вариантом было бы вообще не выходить все это время из дома. Если ведьме удастся возобновить свое колдовство, то никакие ванны уже не помогут, вернуть отнятые силы ты сможешь, только добыв в ночь шабаша ее кровь. Ее кровь должна коснуться твоей кожи, иначе ты навсегда останешься старухой, и я ничем не смогу тебе помочь. Если у тебя получится – вся свора ведьм сразу бросится в погоню. Сумеешь в город от них удрать – считай, победила, а если догонят, то высосут всю энергию из тебя, все силы, все соки и между собой поделят.

Я поежилась. Да, перспективка непривлекательная. Что, если эта карга-ведьма сможет добраться до меня? Ой-ой-ой! В сердце снова защемила тревога. На мгновенье мне стало так жутко, что предметы вновь поплыли перед глазами и откуда-то из глубины комнаты на меня надвинулось уже знакомое лицо.

– Что с тобой? – вздрогнула я от прикосновения рук знахарки. – Тебе плохо?

– Мне вдруг показалось…

И я рассказала Еремее про свой сон в ванной.

– Что ж, та ведьма уже поняла, что колдовство ее было напрасно, и начала на тебя охоту. Лицо с портрета – ее лицо. Но только не старое, как сейчас, а молодое, такой она себя хочет видеть. На портрете видна лишь половина изображения потому, что пока у нее есть только желание, цель. Но если ее желание осуществится и ведьме удастся вытянуть из тебя силы, то черная краска, застилающая часть лица, исчезнет.

– Ясно, – вздохнула я. – В самом деле, побуду лучше дома, раз так рискую стать донором молодости.

– Знаешь что, – призадумалась знахарка, – я дам тебе на всякий случай еще вот это. – Еремея встала из-за стола, подошла к одному из шкафов и протянула мне большой стеклянный флакон, заполненный бордовой жидкостью. – Ты можешь плохо себя почувствовать, ведь ведьма будет читать заклинания, чтобы все для себя поправить. Это поможет избавиться от недомогания. Наполни ванну водой, налей в нее три столовые ложки этой жидкости и окунись. Тебе все понятно? Учти, завтра я уезжаю в монастырь на моление, и если что-нибудь случится, ничем не смогу тебе помочь.

– Да-да, я все поняла, – закивала я. – Только вот знать бы еще, где этот шабаш проходит! На Лысой горе какой-нибудь? Куда мне в случае чего являться?

– На озеро за кладбищем. Его еще называют Пустым, потому что рыба там не водится.

– У нашего озера за кладбищем проходят ведьмовские посиделки! – раскрыла рот я. – Ну и ну! Кому рассказать – не поверят!

– Это скорее не посиделки, а потанцульки и покривлялки. Собираются человек двадцать-тридцать вертихвосток и давай прыгать у кострища и хвастать, кто кому сколько гадостей сделал и каких именно, да секреты красоты друг у друга выпытывать. Шабаш начинается в два часа ночи, а в три все уже потихоньку расходятся. Вот так, из желания один часик побыть молодой и красивой, они могут извести человека! Так что, Ирина, я тебе еще раз повторяю – будь очень внимательна и осторожна, иначе придется тебе обратно свои годки возвращать!

Домой я пришла одновременно с родителями. Конечно же, мама устроила допрос на тему, где я была и с кем. Я соврала, что гуляла со Светкой, и меня тут же отпустили на все четыре стороны. Я выбрала ту, в которой располагалась моя комната.

Несмотря на открытое окно, было очень душно. Ох, ну как можно сидеть дома в такую хорошую погоду! – загрустила я. Немного успокаивало только одно: завтра из Бердянска возвращается Машка, и с ней мне легче будет коротать свои дни в заточении.

К ночи погода испортилась. Поднялся ветер, заколыхал деревья, пригнал откуда-то темные хмурые тучи, и когда я уже легла спать, неожиданно разразился проливной дождь с громом и молнией. Раскаты грома сотрясали землю, ударяли по окнам. Казалось, еще чуть-чуть, и стекло разобьется на мелкие осколки, в комнату ворвется темнота.

Я безуспешно пыталась уснуть. Мне казалось, что при разбушевавшейся стихии ведьма особенно сильна, а я особенно беззащитна и что надо держать ухо востро именно сейчас. Вот эта старуха сидит у окна и прядет пряжу, накручивает ее на веретено, а нити окрашиваются в ярко-алый, кровавый цвет. Старуха напевает какую-то песню с непонятными словами, ее скрипучий голос подхватывает ветер и крутит, вертит в своих водоворотах, словно пытаясь порвать злые колдовские слова. Но слова не рвутся, возвращаются к своей хозяйке и оседают на пряже, предназначенной для черного магического ритуала. Предназначенной для очередной жертвы.

Я поежилась от собственных мыслей. Ну и разыгралась же у меня фантазия!

Чтобы отвлечься, я стала просто считать вспышки молний, которые то и дело освещали комнату.

Раз, два, три… мне кажется, что на полу какой-то рисунок. Ну да, точно, что-то изображено, внимательнее пригляделась я, дождавшись очередного сверкания молнии. Какие-то изогнутые линии, круги… Да это же лицо!…

Я вскочила с кровати и выбежала на середину комнаты, чтобы убедиться, что это именно то самое лицо с портрета. Ослепительная вспышка молнии озарила комнату, следом тут же грянул гром, да так, что мне показалось: оконное стекло сейчас выскочит из рамы и полетит прямо на меня своей прозрачной, как будто изо льда, глыбой. Перепугавшись, я присела на корточки, обхватив голову руками. Еще раз ярко сверкнула молния, и я увидела, что сижу прямо на черном рте изображенного на полу лица. Нет, даже не сижу, а полетела куда-то вниз, в черный колодец, в глубь этого рта…

Вскрикнув, я села в кровати. За окном понуро и уныло моросил дождик. Мерно тикающие на тумбочке часы показывали четверть третьего. Я поднялась, прошлепала босыми ногами на кухню, глотнула воды из носика чайника. Ух, приснится же такое! Я – маленький беззащитный комочек – лечу куда-то в черную пасть, в пропасть, мгновение – и меня бы проглотила, поглотила пучина зловещей тьмы…

Поеживаясь от неприятных воспоминаний, я подошла к окну. Капли дождя монотонно стучали по карнизу. На безымянном пальце правой руки плотно сидело кольцо. Еремея сказала, что оно будет беречь меня, а значит, все будет хорошо. Немного успокоившись, я вернулась в постель.