Чарли не чувствовал голода, пока Кристина не начала готовить фасоль и венские колбаски в алюминиевом горшочке из набора кухонной утвари, который они взяли с собой. От ударившего в нос запаха съестного у него потекли слюнки и заурчало в желудке – внезапно он ощутил зверский голод.

Но, едва приступив к еде, он мгновенно наелся, желудок отказывался принимать больше пищи, и ему стало трудно глотать. Даже пережевывание отдавалось болью в голове, а от нее боль устремлялась вниз к раненому плечу.

В конце концов пища стала казаться горькой, и он окончательно утратил к ней интерес. Фактически он едва притронулся к еде, но даже эта малость вызвала у него тошноту.

– Поешь еще немного, – сказала Кристина.

– Попозже.

– Тебе нехорошо?

– Ничего страшного.

– Тебя тошнит?

– Нет-нет, я просто устал.

Кристина с минуту молча смотрела на него; он попробовал улыбнуться ей; наконец она произнесла:

– Хорошо, если захочешь есть, я подогрею.

От языков пламени на каменной стене прыгали, скакали тени; Чарли рассеянно наблюдал, как Кристина кормит Джоя. Мальчик был голоден и свободно глотал, но ей приходилось тщательно все размешивать и кормить его с ложки, точно младенца.

Горькое чувство поражения снова охватило Чарли.

Мальчик разрешил для себя невыносимую ситуацию, покинув мир, в котором столкнулся с откровенной ненавистью и злобой, чтобы обрести приют в вымышленном фантастическом мире, который был более благожелателен к нему. Как глубоко он погрузился в этот мир? Будет ли он в состоянии когда-нибудь вернуться оттуда?

Джой больше не хотел есть. Мать переживала, но не могла заставить его съесть еще хотя бы ложку.

Наступила очередь Чубакки, и тот обнаружил аппетит куда лучший, чем у его хозяина. Чарли хотел предупредить Кристину, что не стоит особенно переводить продукты на собаку. Если за этим бураном последует другой, если погода в ближайшие несколько дней не улучшится, им придется ограничить свой рацион до минимума, и тогда они пожалеют о каждом лишнем кусочке, который скормили собаке. Но он знал – Кристина восхищена выносливостью и преданностью Чубакки, считая, что его присутствие не дает Джою окончательно сорваться в ступор; и у Чарли не хватало духу сказать ей, чтобы она не закармливала пса. Не сейчас. Это потерпит до утра. Может, к утру распогодится, и они смогут двинуться к озеру.

В какое-то мгновение дыхание Джоя стало пугающе хриплым и отрывистым. Кристина повернула мальчика на другой бок и положила ему под голову свою куртку. Это помогло – дыхание снова было ровным.

Глядя на мальчика, Чарли думал: «Неужели и тебе так же худо, малыш? Дай бог, чтобы это было не так. Ты не заслужил этого. Что ты заслуживаешь, так это более толкового телохранителя, чем я, – это уж точно».

Боль причиняла ему гораздо большие муки, чем можно было предположить по его виду. Он скрывал это от Кристины. Тиленол и анестезия помогли, но уже не так заметно, как в первый раз. Боль в плече и в руке уже не воспринималась как живое существо, пытающееся прогрызть его плоть, чтобы выбраться на волю. Сейчас он чувствовал, будто в нем роятся лилипуты с чужой планеты, которые ломают ему кости и дробят их в порошок, рвут связки и рассекают сухожилия, а потом обливают все серной кислотой. Они старались постепенно опустошить его, сжечь кислотой все его внутренности, оставив одну кожу, чтобы затем надуть эту мертвую оболочку и выставить в музее у себя дома на своей маленькой планете. Такой была его боль, и это было ужасно, по-настоящему ужасно.

Позже, когда Кристина вышла за снегом, чтобы вскипятить воду, она увидела, что опустилась ночь. В пещере ветра не было слышно, но снаружи она слышала его нестихающий рев. Из темной бездны неба валил снег, и шквальные удары бурана с яростью обрушивались на горные склоны.

Кристина вернулась в пещеру, поставила котелок со снегом на огонь, заговорила с Чарли. Он отвечал едва слышно. Было ясно, что он все время притворялся, не желая показывать ей, как ему плохо, она же, подыгрывая ему, в свою очередь не давала ему понять, что видит его состояние, так как больше все равно ничего не могла для него сделать. Не прошло и часа, как, невзирая на боль, он уже спал, как спали Джой с Чубаккой.

Она сидела между сыном и любимым мужчиной, спиной к огню, и смотрела, как в сумасшедшем гавоте мелькают по стенам отблески пламени и причудливые тени.

Какой-то частью сознания она внимала странным диковинным звукам, в то время как другой – чутко прислушивалась к дыханию спящих мужчины и мальчика, страшась одного – чтобы кто-то из них вдруг не перестал дышать.

Рядом лежал заряженный револьвер. К своему ужасу, она не обнаружила в карманах куртки Чарли патронов.

Коробка с ними осталась в рюкзаке, брошенном под каменным козырьком, где Кристина перевязывала Чарли плечо. Она готова была возненавидеть себя за рассеянность. Винтовка и дробовик пропали, и револьвер оставался единственным средством обороны, но в нем было всего шесть патронов.

Ровно в 8:10 утра Кристина, подбрасывая дрова в очаг, услышала, как Чарли застонал во сне. Он метался по подушке, которую она соорудила из его куртки, и был покрыт липким потом.

Она приложила ладонь к его лбу – этого было достаточно, чтобы убедиться, что у него жар. Она подождала в надежде, что он успокоится, но ему становилось все хуже.

Сначала он стонал, потом начал слабо вскрикивать; крики становились громче. Он бормотал: это была какая-то мешанина из слов – отдельные слова и оборванные бессмысленные фразы. В конце концов он пришел в такое возбуждение, что Кристина взяла две таблетки тивенола, налила в кружку воды и попробовала разбудить его. И хотя сон, казалось, не приносил ему никакого облегчения, он никак не мог прийти в себя, а когда наконец открыл глаза, они были затуманенными и бессмысленными. Он был в бреду и, похоже, не узнавал ее.

Кристина заставила Чарли принять таблетки, и он с жадностью запил их водой. Она не успела отнять кружку от его губ, как он уже уснул.

Стоны и бессвязное бормотанье возобновились; несмотря на сильный жар, Чарли колотил озноб. У него стучали зубы. Она пожалела, что у них нет одеял. Подбросила дров в огонь. В пещере было довольно тепло, но она видела, что для Чарли этого тепла было недостаточно.

Около десяти утра Чарли успокоился: уже не метался и не потел – мирно спал.

По крайней мере, это всего лишь сон, успокаивала себя Кристина, могло быть хуже.

Что-то пискнуло.

Кристина схватилась за револьвер и вскочила на ноги, как если бы услышала не слабый писк, а настоящий визг.

Джой и Чарли безмятежно спали.

Прислушалась, затаив дыхание, – звук повторился, на этот раз не один, а целая серия – пронзительное, хотя и долетающее откуда-то издалека, попискиванье.

Это был не тот звук, который мог исходить от камня, земли или воды, – не мертвый звук.

Это было что-то другое, живое.

Кристина взяла фонарь. С бешено колотившимся сердцем, держа револьвер в вытянутой руке, она двинулась на звук. Ей показалось, он доносится из помещения, примыкавшего к их залу.

Мурашки бежали у нее по коже – такими чужими и враждебными казались эти слабые звуки.

У прохода в следующий зал Кристина остановилась, посветив туда фонариком. Она увидела восковые столбы сталактитов и сталагмитов, влажные каменные стены, но ничего из ряда вон выходящего. Теперь звуки доносились откуда-то из глубины, возможно, из следующей или еще более дальней пещеры.

Кристина подалась вперед и напрягла слух. Внезапно она поняла, откуда исходят звуки. Летучие мыши. Множество мышей.

Очевидно, они гнездились где-то в отдаленных залах в глубине горы и проникали через другой вход, потому что в тех помещениях, где находились сейчас люди, не было ни помета, ни останков, ни каких бы то ни было других следов пребывания летучих мышей. Кристина не имела ничего против такого соседства, пока соседи не нарушали границ чужого владения.