Сука. Что она делает в Санта-Хелене? Неужели она вернулась в дом на вершине? Если да, то это значит, что она вновь заправляет всем хозяйством. Попробует ли она заставить его остаться? Остаться и подчиняться ей во всем, как и прежде?

Мысли его путались. Он не мог думать логически, как бы ни заставлял себя. Рассудок не подчинялся, и это пугало его.

Может, стоило где-нибудь остановиться и немного поспать? Отдохнув, он, возможно, будет лучше соображать.

Но потом Фрай вспомнил, что Кэтрин сейчас в Санта-Хелене, и мысль о том, что она сейчас строит ему какую-нибудь ловушку, пугала его больше, чем временное помутнение в голове.

Фрай не знал, кому теперь принадлежит дом. В конце концов он мертв (или мертв наполовину). И его похоронили (или думают, что похоронили). Скорее всего, имение уже ликвидировано.

Бруно перечислял утраты, пришел в ярость из-за Кэтрин, которая отняла у него почти все и почти ничего не оставила. Она убила его, забрала его от него, оставила его одного, без него, которого можно было коснуться и с которым можно было поговорить. И теперь она еще вернулась в его дом.

Он надавил акселератор, пока стрелка спидометра не дошла до девяноста миль в час.

Если какой-нибудь полицейский попробует его задержать, он убьет его. Ножом. Разрежет пополам. Разорвет. Никто не помешает Бруно Фраю добраться до восхода солнца домой.

Опасаясь, что его заметят на заводе рабочие ночной смены, которые, конечно же, знали о его смерти, Бруно Фрай не решился въехать на фургоне на территорию своих владений. Он оставил машину на главной дороге и примерно милю шел через виноградники к дому, который построил пять лет назад.

Сквозь рваные края черных туч выглядывала белая холодная луна. Ее серебристого свечения было вполне достаточно, чтобы найти верный путь среди черных рядов виноградных лоз.

Склоны холмов были безмолвны. В воздухе стоял слабый запах медного купороса, которым летом обрызгивали лозу, чтобы не болела, но сильнее пахло свежим озоном, как это всегда бывает после сильного дождя. Сейчас уже дождь перестал. Грязи под ногами не было, земля только размягчилась и повлажнела.

Ночное небо понемногу прояснялось. Заря еще не поднялась со своего восточного ложа, но момент пробуждения был уже близок. Подойдя поближе, Бруно спрятался за густым кустарником и стал внимательно всматриваться в тени, окружающие дом. Окна глядели темнотой, как пустые глазницы слепого. Никакого движения. Никаких звуков, кроме мягкого шелеста ветра.

Бруно несколько минут сидел, скрючившись и не шевелясь, в своем укрытии. Он боялся двинуться, боялся, что Кэтрин ждет его там. Наконец, с бешено колотящимся сердцем Фрай покинул успокаивающую темноту кустарника. Выпрямившись, он пошел к входной двери. В левой руке Фрай держал незажженный фонарик, а в правой сжимал нож. Он был готов броситься и вонзить лезвие в любую движущуюся тень, но пока, кроме его собственной, никакой тени не было. Остановившись у двери, Фрай нащупал в кармане брюк ключ и отпер замок. Потом ударом ноги распахнул дверь и, включив фонарик, решительно шагнул, подавшись вперед, в темную прихожую. Все это время Фрай держал нож в вытянутой руке.

Здесь ее не было. Бруно переходил из одной мрачной, заставленной мебелью комнаты в другую. Он заглядывал в шкафы, смотрел за диванами и под столами с экспонатами. Ее не было в доме.

Возможно, он вернулся как раз вовремя, чтобы разрушить ее замыслы. Фрай стоял посредине гостиной, держа в опущенных руках нож и фонарик. От усталости Фрай покачивался на дрожащих ногах, перед глазами плыли красные круги.

Именно сейчас, как никогда, ему требовалось поговорить с собой, поделиться с собой своими чувствами, решить с собой, что делать дальше. Но никогда больше он не услышит голоса своей половины, потому что она умерла. Умерла. Бруно начало трясти. Он зарыдал. Он был один, напуганный и растерявшийся.

Сорок лет он играл роль обыкновенного человека, и это ему вполне удавалось. Но отныне он не сможет жить по-прежнему. Половина его мертва. Потеря слишком велика, чтобы вернуться к прошлому. Нет больше уверенности в себе. Не имея возможности советоваться со своим вторым существом, лишившись его поддержки, он больше не мог играть старой роли.

Но сука где-то в Санта-Хелене. Где-то. Фрай никак не мог сосредоточиться и привести мысли в порядок, но одна, самая резкая из них, терзала постоянно его мозг: он должен ее найти и убить. Он должен избавиться от Кэтрин раз и навсегда.

Маленький походный будильник был заведен на семь. Тони проснулся на час раньше. Он сел в кровати, сонно огляделся и, поняв, где находится, облегченно повалился на подушку. Тони лежал на спине, уставившись глазами в невидимый в темноте потолок, и прислушивался к ровному дыханию спящей Хилари.

Его напугал кошмар. Это был страшный сон, где беспорядочно громоздились морги, могилы, гробы. Голова как свинцом налилась, ноги похолодели и дрожали. Ножи. Пули. Кровь. Из глаз трупов лезли мерзкие черви и шлепались на что-то гнусное и скользкое. Мертвецы, кричащие о крокодилах. Во сне его жизни угрожали раз десять, но каждый раз между ним и убийцей вставала Хилари и умирала за него.

Чертовски нехороший сон. Тони боялся потерять ее. Он любил Хилари. Он любил ее так, как нельзя выразить в словах. Умеющий красиво говорить, сейчас Тони не находил подходящих слов, чтобы описать свои чувства и глубину любви к Хилари. А может таких слов и не существовало. А те, что он знал, были неточны и слишком конкретны. Конечно, если Хилари не станет, жизнь от этого не остановится, но счастье умрет навеки и с Тони останется лишь боль и горе.

Глядя в потолок, Тони убеждал себя в том, что сон — это только сон, а не знак или предсказание. Лишь сон. Дурной сон. Не более чем сон.

Издалека донеслись гудки поезда. Эти звуки были так холодны и зловещи, что Тони натянул одеяло до подбородка.

Бруно подумал, что Кэтрин может поджидать его в доме, который построил Лео. Он вышел из дому и пошел через виноградники. В руках он сжимал фонарик и нож.

Фрэнк направился к дому на вершине. На востоке появилась розовая полоска, но почти все небо еще было затянуто иссиня-черной пеленой, и долину окутывала сереющая мгла. Фрай не мог воспользоваться подъемником, потому что для этого пришлось бы входить в здание, подниматься на второй этаж и включать электродвигатель. Он ни за что не осмелился бы туда пойти, ибо знал, что его повсюду караулят шпионы Кэтрин. Он хотел незамеченным подобраться к дому, и поэтому оставался единственный путь — по лестнице.

Фрай начал быстро, через две перекладины, карабкаться наверх, но тут же понял, что следует быть осторожнее. Лестница была очень ветхая. Ее, в отличие от подъемника, никогда не ремонтировали. Годами дожди, ветры и летняя жара разрушали бетон, в который были вмурованы железные штыри, удерживающие лестницу. Куски бетона отваливались, когда Фрай наступал на очередную ступеньку, и со стуком летели по камням вниз. Несколько раз Фрай едва не срывался, но успевал схватиться за поручни. В некоторых местах отсутствовали и сами поручни. Мало-помалу Фрай добрался до площадки, устроенной посередине подъема, а оттуда уже вскарабкался на вершину.

Он пересек газон. Розовые кусты, некогда ухоженные и аккуратно подстриженные, пустив во все стороны молодые побеги, теперь разрослись и переплелись в колючие заросли. Нигде не видно было на них цветов. Бруно проник в безжизненный викторианский дом и прошел по пыльным, с паутиной по углам комнатам. Воняло плесенью, покрывавшей шторы и ковры.

Ничего подозрительного Фрай здесь не увидел. Кэтрин нигде не было.

Он не знал, радоваться ему или нет. С одной стороны, Кэтрин отсутствовала и, значит, сейчас он в безопасности. Но с другой стороны, где она? Черт побери!

Страх постепенно овладевал им. Несколько часов назад он уже не мог ясно соображать, а теперь и чувства изменяли ему. Однажды ему послышались какие-то голоса, и он носился по всему дому, преследуя их, пока не понял, что это его собственное бормотание. Вдруг плесень, точно она и не была плесенью, напомнила запах любимых духов Кэтрин, но и этот обман быстро растворился в воздухе. И когда Фрай рассматривал знакомые с детства картины, развешенные на стенах, он никак не мог понять, что на них изображено. Цвета и контуры плыли перед глазами, постоянно то исчезая, то появляясь на полотне. Он стоял перед картиной, на которой, он это помнил, был пейзаж: деревья, цветы. Смотрел на нее, но ничего не видел. Он только по памяти мог восстановить расположение предметов на холсте. На месте, где висел холст, кружились пятна, разорванные линии и бессмысленные формы.