— Не было.

Хилари вздохнула.

— А это значит, что меня положили на лопатки.

— Кое-что мне осталось непонятным, — добавил Тони.

Джошуа вскинул бровь.

— Например?

— Даже в наше время, когда законы становятся менее строгими, одинокой женщине чертовски сложно усыновить чужого ребенка. А что говорить о сороковых годах. Тогда это было практически невозможно сделать.

— Думаю, что я смогу отвести данное подозрение, — ответил Джошуа. — Если память мне не изменяет, когда-то Кэтрин рассказала мне, что они с Мэри предвидели затруднения судебного порядка. Поэтому они обманули судью, сказав, что Кэтрин — кузина Мэри и единственная ее родственница. В то время закон допускал усыновление родственниками.

— И что же, в суде поверили на слово? — не унимался Тони.

— Лет сорок назад, в отличие от наших дней, как-то меньше интересовались внутрисемейными отношениями и степенью родственных связей. По-моему, это было правильно.

Хилари обратилась к Тони:

— Я вижу, ты еще что-то хочешь спросить? Тони потер лоб рукой.

— Мне сложно выразить это в словах... Как сказать... Но... вся история кажется слишком уж складная.

— То есть выдуманная? — спросил Джошуа.

— Не знаю. Не знаю, что это на самом деле. Но когда столько лет полицейский, то уже чувствуешь носом что-то неладное.

— Чем-то пахнет? — спросила Хилари.

— Думаю, да.

— Чем? — поинтересовался Джошуа.

— Да ничего особенного. Я же говорю, история слишком гладко звучит. — Тони отхлебнул вина. — А что если Бруно был родным сыном Кэтрин?

Джошуа вытаращил глаза и сидел, не в силах произнести ни слова. Наконец, вновь обретя дар речи, он пробормотал:

— Ты серьезно?

— Да.

— Не думаешь ли ты, что Кэтрин выдумала всю историю с Мэри Гюнтер, а сама уехала в Сан-Франциско, чтобы родить незаконного ребенка?

— Примерно так я и думаю.

— Нет, — покачал головой Джошуа. — Она не была беременна.

— Вы уверены?

— Вполне. Хотя и не брал у нее анализы. Даже не жил в долине в 1940 году. Но я думаю, много раз слышал об этом от людей, которые знали Кэтрин и в сороковом году, и раньше. Вы можете сказать, что они, как попугаи, повторяли историю, которую выдумала, а потом распространила сама Кэтрин. Однако слышанное подтверждалось, так сказать, визуально. Будь она беременна, неужто никто этого не заметил, тем более в таком городке, как Санта-Хелена.

— Большинство женщин во время беременности носят бандаж — сказала Хилари. — Он практически делает незаметным округлившийся живот.

— Вы забываете о презрении, которое Кэтрин питала к мужчинам, — возразил Джошуа. — Она ни с кем не встречалась. Трудно вообразить, каким образом она забеременела.

— Не обязательно же она должна встречаться с местным, — сказал Тони. — Во время уборки винограда разве здесь не появляются сезонные работники? И разве среди них не встречаются молодые, красивые мужчины?

— Стоп, стоп, — остановил его Джошуа. — Кэтрин, которая презирала мужской пол, могла спутаться с каким-то бродягой?!

— Почему бы и нет?

— Несерьезно, Тони. Куда ж, по-твоему, подевалась беременность? Нет. Слишком много «может».

— Вы правы, — согласилась Хилари. — Итак, очередная версия потерпела крах.

Кухня в доме Салли. Стоя на обломках посуды, Бруно Фрай искал в телефонной книжке номер фирмы Топелиса.

Беверли-Хиллз.

Он набрал номер приемной.

— Извините, помогите мне, пожалуйста, — сказал он, — у меня несчастье.

— Несчастье?

— Да. Видите ли, моя сестра — клиент Топелиса. У нас в семье несчастье: умер родственник, я должен разыскать ее.

— О, простите, — ответила женщина.

— Дело в том, что моя сестра уехала на выходные, а куда именно, я не знаю.

— Понимаю.

— Мне необходимо узнать, где она.

— Да не беспокойтесь, я оставлю записку мистеру Топелису. Но дело в том, что его сегодня нет, он уехал, не оставив своих координат.

— А, может, сестра звонила ему и сообщила, где находится?

— Как имя вашей сестры?

— Хилари Томас.

— О, да. Теперь я знаю, о ком вы спрашиваете.

— Прекрасно.

— Кто-то звонил мне недавно и просил передать записку Хилари Томас. Подождите минутку. Хорошо?

— Да.

— Где-то у меня эта записка?

— А вот она. Звонил некий мистер Стивенс. Он просил передать, когда приедет мистер Топелис, что с нетерпением ждет звонка от мисс Томас, как только она вернется из Санта-Хелены. Значит, она, должно быть, в Санта-Хелене.

Бруно был ошеломлен. Он не мог промолвить ни слова.

— Только неизвестно, в каком отеле или мотеле она остановилась, — извиняющимся голосом продолжала женщина. — Но Напа Уэлли — небольшое местечко и не составит труда разыскать ее там.

— Не составит, — как эхо, повторил Бруно.

— У нее есть знакомые в Санта-Хелене?

— Что?

— Может, ваша сестра остановилась у друзей?

— Да, — сказал Бруно. — Мне кажется, я знаю, где ее найти.

— Еще раз мои соболезнования.

— А? Да, спасибо... За последние пять лет я потерял много родственников. Благодарю вас за помощь.

Он повесил трубку.

Она в Санта-Хелене. Вонючая сука вернулась домой. Почему? Господи, зачем она это сделала? Что ей нужно? Что она задумала? Что бы она там не замышляла, ему от этого будет только хуже. Фрай был в этом уверен.

Разъяренный и напуганный тем, что Кэтрин готовила ему смерть, Фрай позвонил в аэропорт, чтобы заказать место на северное направление. Первый самолет улетал только утром, а на вечерние рейсы все билеты были проданы. Таким образом, он доберется до цели не раньше полудня. Будет уже слишком поздно. Он знал, предчувствовал это. Нужно спешить. Фрай решил ехать на машине. Был еще вечер. Если гнать всю ночь не останавливаясь, вдавив акселератор в пол, то в долину он въедет на заре.

Фрай знал, что от его решительности зависит его жизнь.

Он бросился из дому, спотыкаясь о обломки мебели, широко распахнул дверь и, забыв о том, что его могут заметить, в открытую перебежал через дорогу к стоявшему на обочине фургону.

Выпив кофе с брэнди, Джошуа показал гостям комнату со смежной ванной в дальнем от его спальни крыле дома. Комната была большая и уютная, с широкими окнами и ажурными решетками на стеклах. Кровать королевских размеров, стоявшая в противоположной к двери стене, привела Хилари в восхищение.

Пожелав Джошуа спокойной ночи, они закрылись на ключ, задернули гардины, чтобы тысячезвездная ночь не подсматривала за ними, и отправились в ванную.

Тони и Хилари очень устали за день. Им хотелось принять душ, чтобы восстановить силы, отдохнуть, расслабиться и насладиться созерцанием своих тел. Они и не ожидали, что при совместном омовении их охватит страсть. Нежными, ритмичными, круговыми движениями тони натирал губкой груди Хилари. Белая кожа, как в истоме, подрагивала, посылая теплые токи, разливавшиеся по всему телу. Тони положил ладони на полные чаши грудей и мягко сжал их, твердые соски упруго вдавились и вышли между его пальцев. Тони встал на колени, вымыл ее упругий живот, стройные ноги и округлые ягодицы. Внешний мир практически перестал существовать для Хилари: она ощущала только запах фиалкового мыла, слышала шум сбегающей воды и видела перед собой лишь худощавое мускулистое тело Тони, блистающее под струями, которые обрушивались на них сверху. Когда наступил ее черед мыть это прекрасное тело, она увидела налившуюся мощь мужской плоти и почувствовала сильное желание ею насладиться.

Хилари и Тони позабыли усталость. Боль ушла. Осталась лишь сильная страсть.

На кровати, в мягком полусвете торшера, Тони обнимал Хилари и целовал ее в глаза, губы, подбородок, шею, упругие соски.

— О, Тони!

— Сейчас, — шепнул он.

Хилари раздвинула ноги и Тони вошел в нее.

— Хилари. Моя сладкая Хилари.

Он вошел в нее с силой и нежностью, наполнившими все существо Хилари.