В пятницу, после обеда, она смешивала виски с содовой для Энтони и водку с тоником для себя, и оба они следили за ходом предвыборных прений кандидатов в президенты. В этот момент и позвонила тетя Леони со своим печальным известием.

Нельзя сказать, чтобы новость особенно расстроила Бритт: своего дядюшку она, мягко говоря, недолюбливала, виня в смерти сестры Кэди. Но она ни минуты не сомневалась в том, ехать ли ей на похороны, ибо знала, что нужна своей милой тете Леони. Со стороны покойного там хватало родни, но вот у тети Леони родственников, кроме Бритт, пожалуй, больше и нет, так что ее присутствие на погребении дядюшки в какой-то мере даже необходимо.

Когда она приехала, Джаннет Джонсон, приятельница и соседка тетушки, потяжелевшая за то время, как Бритт не была дома, фунтов на двадцать, сидела с тетей Леони в гостиной. Сама тетушка была высокой, костистой женщиной, как и все в роду Уоллесов. Бритт и ее погибшая сестра Кэди переняли свою стройность и красоту от матери. Но ясные серо-голубые глаза достались Бритт от тетушки, тоже не лишенной привлекательности, как и все женщины в роду отца девочек. Да и вообще, несмотря на то, что девочки уродились похожими на мать, сходство с тетушкой тоже было очевидным.

Когда Бритт увидела заплаканное лицо тети Леони, глаза ее тоже увлажнились. Они обнялись. Знакомый запах, исходивший от тетушкиной кожи, запах того мыла, которым Бритт мылась в детстве, заставил ее снова почувствовать себя ребенком. Они вместе погоревали и поплакали. Каждая из них по своим причинам, но а обе — из-за того, что дядя Эрл так неожиданно, ни с кем не простившись, покинул этот мир.

Два дня спустя, в понедельник, с утра зарядил дождь, пробуждающий унылые воспоминания, северный ветер нес нескончаемую вереницу туч. Бритт сидела в комнате, которую помнила еще девочкой, и смотрела на ветки дерева, растущего под окном. За день до того, когда тетя Леони отправилась в церковь, Бритт съездила в Истон, где похоронены Кэди и их мать.

Бритт была слишком маленькой, чтобы отчетливо помнить мать, Лору Бритт Уоллес. Но Кэди совсем иное дело. Воспоминания Бритт о сестре до сих пор сохраняли кристальную ясность, и они посещали ее довольно часто, будто она здесь и там натыкалась на стопки старых фотографий. На самом деле никаких фотографий не осталось, все это было утрачено с исчезновением из их жизни отца, Джека Уоллеса, которого Бритт с тех пор ни разу не встречала и надеялась не встретить.

Хотя отец ее приходился тете Леони родным братом, та никогда не говорила о нем. И если Бритт пыталась ее расспросить о нем, та быстро переводила разговор на другую тему. Еще будучи ребенком, Бритт догадывалась, что исчезновение семейного фотоальбома как-то связано с Джеком Уоллесом, то ли он унес его с собой, то ли его уничтожили оставшиеся.

Бритт очень неясно помнила отца. Все, что осталось в памяти, это темная фигура в коричневой фетровой шляпе. Декабрьской ночью он привез ее и Кэди в Маунт Айви, а сам даже не зашел в дом, и лицо его оставалось в тени.

Ту ночь Бритт помнила отчетливо. Весь путь она провела, тихонько сидя на заднем сиденье и наблюдая, как всполохи света от встречных автомобилей проносятся по потолку их «ремблера». Они обе, она и Кэди, были закутаны в одеяла, поскольку обогреватель не работал. Кэди, свернувшись калачиком рядом с Бритт, почти всю дорогу спала.

Когда они прибыли в Маунт Айви, папочка перетащил их на крыльцо, где в желтом свете голой электрической лампочки стояла тетя Леони; ворот большого толстого свитера плотно облегал ее шею, а лицо казалось серым, изможденным. Насколько Бритт могла помнить, между отцом и тетей сказано было немного. Папаша на прощание чмокнул девочек; так это и осталось в памяти поцелуем человека без лица, последним прости-прощай существа в темной фетровой шляпе.

Бритт вздрагивала от каждого резкого порыва ветра, слишком уж сильно все это отдавало впечатлениями детства, когда ветер, казалось, вот-вот прорвется сквозь хлипкие стены в старенький дом. Пару лет назад они с Энтони оплатили ремонт тетушкиного домика, он был порядочно укреплен и получил новую обшивку. Но даже теперь она, находясь здесь, не может избавиться от нахлынувших детских страхов.

Из плена пасмурных воспоминаний ее вырвал упоительно аппетитный запах жарящегося бекона. Она стряхнула с себя грусть-тоску и детские обиды и почти весело отправилась вниз, к тете на кухню завтракать.

— Ну и погодка! Самое оно для похорон, — сказала тетя Леони.

— Да уж. Как по заказу, — отозвалась Бритт.

За едой они обсудили множество самых разных вещей. Но разговор не мешал Бритт прислушиваться к монотонному шуму дождя, все навевавшему, помимо ее воли, грустные воспоминания детства.

С того дня, когда у Харрисона случился сердечный приступ, а они с Энтони говорили вечером о продолжении рода, Бритт много думала о своем детстве. Особенно много думала о своем отце, он прямо-таки не выходил у нее из головы. И хоть эта тема сейчас не особенно подходила к случаю, она все же решила выжать из тетушки хоть какие-то сведения о человеке в темной фетровой шляпе.

— Тетя Леони, вы что-нибудь слышали о папе?

— О Джеке-то? Нет, детка, с той самой ночи, как он подбросил тебя и Кэди на мой порог, ни слуху, как говорится, ни духу. — Тетя Леони отхлебнула кофе, поставила чашку и добавила: — Твой па и раньше-то редко появлялся в семье. Знай себе, гадай, где он там бродит… Жив ли еще, бедолага?.. А может, нашел какую вдову, чтобы приглядывала за ним, и живет себе где-нибудь.

Осуждение, но, пожалуй, и жалость явственно слышались в голосе тетушки. И это плохо вязалось с образом отца, который сложился в сознании Бритт. Она приуныла.

— Деточка моя, — ласково сказала тетя Леони, — Джек из тех мужиков, что сами нуждаются в заботе. Уж куда ему было нянчиться с двумя девчушками, если он и за собой-то присмотреть не мог. С тех пор как умерла ваша мамочка, он совсем раскис. Уж такой он человек. Не держи на него обиды, что еще ему оставалось…

Допив свой кофе, Бритт сказала:

— Энтони хочет бэби. А я все никак не решусь…

Тетя Леони уставилась на нее во все глаза.

— Ну, знаешь ли, детка моя!.. Судья хочет ребенка, а ты еще думаешь. Давай рожай ему поскорее, да и дело с концом.

Тетя Леони никогда не называла Энтони по имени, ни за глаза, ни в лицо. Несколько раз она виделась с ним, но в его присутствии приходила в такой благоговейный ужас, что и слова толком не могла выговорить.

— Он сказал, что решение за мной, да я и не отказываюсь, весь вопрос — когда, — задумчиво проговорила Бритт. — Сколько времени женщина отдает вскармливанию и уходу за детьми. А дни идут, идут, и так незаметно проходит жизнь…

— Может, это и так для тех леди, что воспитаны благородным образом, но ты-то, Бритт, ты ведь из этих мест. А здесь люди поступают, как им велит природа, хоть женщин возьми, хоть мужчин. Здесь для всех и каждого хватает тяжелой работы. Крестьяне могут лишний раз в доме не убрать, устав от работы, но уж детей завести никто не поленится.

Бритт, конечно, тетушкина речь не убедила. Но она понимала, что пускаться сейчас в объяснения не имело никакого смысла, так что последнее слово решила оставить за ней.

После того как они перемыли посуду, пришло время отправляться к железнодорожной станции Хоуп, рядом с которой находилась деревянная церквушка, куда они и поехали в арендованной машине. Бритт постаралась выбросить из головы все мысли об Энтони и своем отце и хоть немного подумать о дядюшке Эрле.

После того как он побил Кэди, застав ее в недвусмысленном положении с соседским парнем, та решила бежать из дому. Она уехала на старенькой машине, но не справилась с управлением и погибла в автокатастрофе. Тетя Леони знала, что Бритт так и не простила дяде смерть сестры, но открыто они никогда этого не обсуждали. Единственное, что Бритт могла сделать, чтобы спокойно подойти и попрощаться с покойным, это забыть на время всю ту неприязнь, что она испытывала к этому человеку при жизни…