Она шутя ударила его кулачком по плечу.

— Вы дразните меня, Элиот. Это нехорошо.

— Да нет же, я просто подавлен вашими амбициями. Но объясните мне, почему вы хотите стать президентом.

— Да не обязательно президентом, просто я так сказала… Я имела в виду, что сделаю что-нибудь замечательное, из ряда вон выходящее. Черт, ну не знаю… Ну стану, например, членом Верховного суда, как Энтони, — если, конечно, мне удастся получить высшее юридическое образование — или сенатором, как Харрисон, или членом Палаты представителей американского конгресса, или знаменитым сыщиком, если мне хватит на это способностей. Просто я чувствую, что способна на что-то выдающееся. И поймите, не сам по себе пост для меня имеет значение, а возможность, используя его, сделать что-то по-настоящему важное и нужное людям.

— Я восхищен. У меня нет слов.

Она улыбнулась.

— Спасибо, что не смеетесь. Я ведь прекрасно понимаю, все это звучит как похвальба пятнадцатилетнего, перехваленного родителями прыщавого вундеркинда. Но вы задали серьезный вопрос, вот я и пыталась серьезно вам на него ответить.

— Я вижу, замужество ввергло вас в весьма подходящее семейство. Харрисон вхож повсюду, вплоть до Овального кабинета [5]. Да и Энтони… Даже не представляю, что он для вас может сделать. Ведь у законников нет более высокой должности, чем та, которую занимает он.

— Ну, а вы наш семейный дипломат, — добавила она. — Мы приберем к рукам все ветви власти, если вы хорошенько все обмозгуете.

— Боюсь, что я слишком мелкая сошка.

— Но вы еще молоды. Тридцать… Сколько?

— Тридцать четыре.

— Так вы только на десять лет перегнали меня? — Бритт рассмеялась.

Элиот не мог не восхищаться ею. Ему нравилось ее стремление оставаться самой собой, говорить от чистого сердца. Ему нравилось в ней все. Она взяла его под руку.

— Итак, я посвятила вас в тайну своих амбиций. А каковы ваши? Вы хотите стать министром иностранных дел? Послом? Кем?

— В настоящее время я пытаюсь сообразить, как подостойнее завершить свою деятельность на нынешнем поприще.

— Это дипломатическая отговорка. Лучше скажите мне честно, как и я вам сказала, чего вы хотели бы в этой жизни добиться.

— Знаете, а ведь Моник никогда не спрашивала о том, какие замыслы таятся у меня в душе.

— Ну, я же не Моник.

Он усмехнулся. Нет, она определенно ему нравится.

— Хорошо, я скажу вам. Для начала неплохо бы стать министром иностранных дел. Вот я и выговорил это вслух.

Она улыбнулась.

— Это прекрасно! Но сказано как-то не очень уверенно, ведь так?

— Да, пожалуй…

— Как вы полагаете, когда это произойдет?

— То есть когда стану министром иностранных дел? Не думаю, что это будет следующим постом, на который меня назначат. Сначала, вероятно, придется перебраться в Белый дом, на какую-нибудь политическую работу. Это первый шаг.

— Не значит ли сказанное вами, что вы демократ?

— Тсс… Не так громко. На дипломатической службе не рекомендуется иметь политические пристрастия. — Он подмигнул ей. — Всегда найдется дерьмо, которое тебя заложит. Простите, как говорится, мой французский.

— Ничего, Элиот, я и сама иногда люблю пустить крепкое словцо. Правда, не в присутствии Энтони.

Элиот собрался было ответить, но решил промолчать. Не стоило комментировать, все и так понятно. Он сам, будучи подростком, следил при отчиме за своим языком. Энтони нетерпимо относился к грубым словам. Но, выходит, она не может свободно себя чувствовать рядом с мужем и пользоваться языком по собственному усмотрению. Хотя, может, это и неплохо, Бог его знает. У них с Моник в этом смысле слишком свободно.

— Знаете, я рада, что вы демократ, — сказала она. — Меня немного смущало, что я единственная демократка в семейном клане республиканцев. А как вышло, что вы демократ?

— Так я ведь условный член семейства, если вы помните. Вошел туда как приложение к мамочке. Она стала членом семьи Мэтленд, а я нет.

— Прекрасно, Элиот, теперь я хотя бы знаю, что вы не смотрите на меня только как сын Кэтрин. Я очень боялась этого до того, как нам встретиться.

— Да уж, прекрасно понимаю, почему такие вещи могут страшить. Но в нашем случае вам нечего бояться.

— Надеюсь, что так.

Прогулка продолжалась. Бритт была прекрасна в лунном свете. Он поглядывал на нее и думал, что Энтони вряд ли часто прогуливается с женой при луне, если вообще прогуливается. Она, улыбаясь, осматривала все вокруг, и хоть держала его под руку, присутствия его будто не помнила. Элиот ее присутствие ощущал весьма сильно. Ощущал как мужчина… Вдруг, будто очнувшись, он осознал, как все это ужасно глупо, и страшно разозлился, что сам себя подвергает такой пытке.

— Может, нам вернуться? — спросил он.

— Если хотите. Я с удовольствием прогулялась, но пора и домой.

Она повернулась, и они отправились в обратный путь. Некоторое время шли молча. Элиот кое-как привел себя в чувство и теперь испытывал неловкость, хотя знал, что Бритт ничего не заметила.

— Какие у вас планы насчет экскурсий?

— Когда Энтони встанет, мы хотели бы осмотреть Тадж-Махал, другие достопримечательности, дворец магараджи Джайпура в том числе.

— Надеюсь, Энтони сможет выдержать длительную автомобильную поездку? — спросил он.

— Думаю, что да. Только не завтра. Господин Вэлти сказал, что завтра хочет пригласить его в свой клуб. И Энтони, мне кажется, примет приглашение. Не помню, как этот клуб называется…

— «Джимканэ»?

— Да, вот именно.

— Юджи тайный империалист, скрывающийся под маской американского популиста. Обожает свой клуб, изображая там из себя этакого старого британца, попивающего розовый джин.

— Какого сорта это заведение?

— Ну, это один из старейших в Индии клубов, устроенных по принципу «здесь наша маленькая Британия».

— Звучит колоритно.

— Заведение вполне респектабельное, Энтони должно понравиться.

Увидев посольский автомобиль, они слегка замедлили шаг. Элиот к этому времени успокоился, правда, на душе у него оставался осадок неясного беспокойства, если не вины.

— Моник и я не хотели быть невежливыми, но так сложилось, — сказал он. — Надеюсь, вы с Энтони поймете нас и не будете сердиться.

— Конечно. Не беспокойтесь об этом, вам и без того сейчас нелегко.

— Я действительно теперь немного не в себе, но с удовольствием поужинал бы с вами и Энтони перед тем, как вам уезжать.

— Это было бы хорошо, но прошу вас, не связывайте себя обязательствами. Мы действительно все поймем. Поверьте.

Они подошли к авто, он открыл дверцу, и она, повернувшись к нему, сказала:

— Благодарю вас, Элиот, за прекрасный вечер. Спасибо, что присмотрели за мной. Я знаю, Энтони тоже будет вам весьма признателен.

— Рад, что вам понравилось, Бритт. — Он улыбнулся и протянул ей руку, она взяла ее. Рукопожатия не было, просто они держались за руки. — Передайте Энтони, я что-нибудь придумаю, и мы втроем обязательно встретимся.

— Бедный мой возлюбленный, и угораздило же его подхватить эту кенийскую заразу, но думаю, он вот-вот поправится. — Она вздохнула. — Я припугнула его, что, если он не одумается, ему придется устраивать мне второй медовый месяц, но это, кажется, не особенно его напугало.

Они улыбнулись друг другу. Ее золотистые волосы блестели в лунном свете. Она взглянула ему прямо в глаза.

— Ух… Ну и наболтала я вам сегодня… Элиот, можно вас попросить об одной вещи?

— Конечно.

— Пусть этот разговор о президентстве останется нашей тайной. Некоторые вещи, сказанные по дружбе, для посторонних ушей звучат подчас просто нелепо.

— Бритт, ваш секрет останется при мне, не сомневайтесь. Я не выдам его даже Энтони.

Она улыбнулась и проскользнула на заднее сиденье машины.

— Спасибо вам, — сказала она, выглянув, и лунный свет упал на ее лицо. — Доброй ночи.

— Доброй ночи, Бритт.