— Бык, огнемет! Иван, картечницу давай!

Степан грохнул из самопала, еще грохнул. Вроде звякнуло впереди, но прожектор не пробил.

Пока Иван с Кудрей за углом картечницу снаряжали, я пополз к мортирке. Глянул — наших человек двадцать за углом собралось, вторую мортиру тащили, и, похоже, собрались они разом штурмовать. Кашляли все, хари закрывали, глаза терли. За главного там был командир Патрульной роты.

— Не лезьте, — говорю, — поубивает всех на хрен. Огнем будем выжигать!

Ну чо, я ему не указ, ясное дело. Антиресный такой, будто не знает, что био любой каменюкой прицельно кидаются. Разом заорали все, кинулись. Мы со Степаном пока мортиру поставили, порох забили, бомбу, и давай помаленьку, за угол, за собой ее тянем. А оттудова нам навстречу, ешкин медь, вся наша армия, только теперь в обратную сторону бегут, ага. Я как выглянул, храни нас Факел, не хочу второй раз такое увидать! Видно, патрульные с обеих сторон решили многоножку обойти, вдоль стен мимо него хотели протиснуться. Ну чо, троих он клешнями покромсал, еще троих парни на себе волокли, ага. А этот, пес такой, пламя на себе сбил и снова болванками кидает.

Тут мы разом с двух стволов жахнули. Иван из картечницы, а я — прямой наводкой с мортиры, ага. Бомба славно рванула, задницу у био подняло почти до потолка. Он в потолок врезался, болванки посыпались, нога одна отвалилась, но главное — механика вся развалилась, что железяки метала.

— Ур-рра! Бомбу давай, бо…

Ухи у меня звенели, ничего не слыхать. Хотя харю замотал, горло драло так, что после тетки еле маслом отпоили. Пока мы перезаряжали, за ноги мне парень с патрульной роты цеплялся, из расчета этой самой пушки. Ну чо, чем я ему помочь мог? Только пристрелить. Кишки за ним по луже волочились, кусок железяки насквость пропорол.

Тут вторая мортира рядом ахнула. Я звука не слыхал, брюхом почуял, и на голову очередная пайка поганок посыпалась.

— Огнемет! Где баллоны! Заряжай!

Парни из огнемета полыхнули, ага, как надо поджарили. Я мортиру еле успел взад развернуть, как вдруг паук сверлить перестал. И на нас кинулся. Я до того не видал, чтобы служка сам в бой кидался. Трусливые они, хуже осьминогов, ага. Он своего брательника горящего перескочил, боком в стену врезался, аж плитка дождиком посыпалась, лапы со сверлами задрал да как заревет! Ну ясное дело, не по-медвежьи заревел, а вроде сирены.

— Славка, назад!

— Десятник, беги, прикроем!

Изменился паук, маленько изменился. Мне его даже жаль стало, что ли. Ну чо, если годами падаль жрать, потому что большой био лучшие куски себе отбирает, а потом еще бактерией заразиться… тут еще не так изменишься. Ноги-то паучьи у него остались прежние, не считая двух, что под сверла переделал. Зато из боков, где у них обычно гладко, торчали шишки, вроде чириев. Грязный был, весь в плесени, черви за ним как нитки волочились, куски обшивки содраны, шурупы выпадают…

— Степан, погоди, пусть ближе подойдет.

— Под низ цель ему, Славка, вишь там дыра?

— Да вижу, вижу… Огонь!

Славно мы пальнули, ага. Вплотную, считай, били, потому не промазали. У этого гада снизу вроде кармана, куда он все подряд пихает, вот бомба внутрь и прыгнула. И там взорвалась. Убить мы его не убили, такого зверя, ешкин медь, надо неделю расстреливать. Но чего-то в нем заломалось. Резиной завоняло, дым черный попер, а после весь набок завалился. Тут наши как заорут хором и толпой навалились. В три ствола из огнеметов поливают, из больших пищалей по прожекторам ему палят, а кто-то самый смелый уже топором по ногам лупит. Ну это зря, только сталь тупить!

— Эй, стойте, стойте! — заорал кто-то. — Он говорит, по-русски говорит! Да стойте же, дайте послушать!

Примолкли чуток. Только огонь трещит, да тот боец, с топором, антиресный такой, все уняться не может. Дык я его сгреб, тряханул об стенку. У пацана глазья, видать, в детстве выпучились и взад не лезли. Может, от удивления, может, испугался чего. Дык такое вон увидишь, не только глазья вылезут.

— Хомо… не убивать меня… я есть дать важный информации…

— Ага, как детей воровать, так герой, а как сам вляпался — так разнылся? — зарычал командир патрульных. — Эй, мужики, тащи струмент! Щас мы этого гада изнутри поджарим!

— А ну погоди, — я влез поперек ротного, нарушил маленько устав. — Чо-то он про важное сказал?

— Да что он важного может знать? — заорали все. — Могильщик, он и есть могильщик! Сжечь его!

— Сжечь его на хрен, братва! Пока всех не заразил!

— Сэр… хомо… я выполнять приказ… я не убивать вас. Иметь важный информация, осуществлен радиоперехват…

— Какой еще хват? Что он мелет?

— Притворяется, псина! Деток наших сожрать хотел!

— Сжечь успеете, — пролез я вперед, маленько потолкался, ох и воняло же от паука! — Пусть сперва скажет, чо хотел.

Серв заговорил. Только это был совсем не прежний голос, а скрипучий, точно терлись две железяки. Зашипело, словно пар из котла, защелкало, и вдруг ясно так утроба паука заговорила мужским хриплым голосом:

«Всем, кто меня слышит… говорит база „Северо-Запад“».

— Еще раз повтори, — приказал дьякон.

Паук послушно зашипел. Как он это делал, я не знаю. Но жить ему хотелось, это точно. Хоть и железяка заморская, хоть и могилами травленный, а внутрях все же мозги от древних хомо. Правда, голос того мужика вроде как не был особо древним.

«…Всем, кто меня слышит… Говорит база „Северо-Запад“. Это крепость в районе Куркино, на северо-западе Москвы. У нас есть все, что нужно для возрождения этой планеты. Все для нормальной жизни. Нефть, еда, снаряжение, оружие…»

Дальше он лялякал непонятно. Вроде как слова русские, да больно длинные, книжные, что ли. А еще мне показалось маленько, что мужик пьяный был. Наши тоже потом соглашались, ага. Слушали мы его уже в четвертый раз, серву это запросто.

Хорошо, что я не дал его спалить. Оказалось, что, пока мы с ним внизу воевали, поверху еще один подкрасться хотел. Но хилый попался, голодный, маленько только стену разломал и убег.

— Ты глянь, это же радио! — выдохнул Голова. — Дьякон Назар, это радио у него внутри фунциклирует! У нас две машины с радио на Автобазе есть, но обе молчат. Шипят, шуршат, да и все!

— Радио? — Отец отхлебнул морса, почесал бороду. Другие молчали, ждали, что он скажет. — Я слыхал про радио. Ну и что с того? Может, это Куркино давно разбомбили? Может, это ловушка?

— Сэр, сигнал принят назад двадцать часов одиннадцать минут, — пробубнил паук. — Вы правы. Передача сигнала, может, могла вестись в записи. Однако последний двадцать семь год, лет я впервые принимать сигнал хомо в радиус тридцать миль, где центр Москва.

— А дальше тридцати миль? — быстро спросил отец.

— Я не обладать достаточно мощная аппаратура. Однако фиксировать несколько удаленные радиостанция, их вещание в диапазоне короткие волны.

— Как ты это делаешь? А другие био тоже могут? — спросил инженер Прохор. — А можно, это самое… радио это из тебя вытащить?

Ну чо, ясное дело, инженерам только дай, они мигом разбирать начнут. Я за паука маленько испугался.

— А ну тихо! — хлопнул в ладоши дьякон. — Говори, био.

— Моя радиостанция неотделима от комплект бортового комплекса связи, канал интегрировать в мозг. Станция обеспечивать связь в сети тактического звена управления. Осуществление записи и хранение информации во все частотные диапазоны. Попытка извлечения приводить к уничтожению информации и разрушаться структура. Радиостанция функционировать в режиме пассивная локация. Режим активной локации запрещать командование группировки в периоде систематическим боевым действий, после гибель два дивизиона роботов. Они были обнаруживать во время радиообмен технически средствами противник.

— Ни хрена не понять, — признался лаборант.

От старого химика я такого не ожидал. Химики ведь умные, вон сколько всяких штук изобрели, ага. Ну чо, раз уж лаборант в тупости признался, нам и подавно не разобрать.