– Они поменяют свою точку зрения, как только прочитают отчет о ваших приключениях. Ведь вы не удовлетворитесь журнальным репортажем? Держу пари: вы очень скоро вернетесь в Аксум в сопровождении целой оравы телевизионщиков. Ваш фильм произведет большую сенсацию, чем любительские кадры Запрудера ^[2].

Последние скептики будут окончательно посрамлены. Люди устремятся в Эфиопию с такой неистовой страстью, с какой сотни лет назад кладоискатели отправлялись на поиски легендарного Эльдорадо. Нашу страну -несчастную, истерзанную гражданской войной – просто уничтожат. Подобно тому, как испанские конкистадоры Кортес и Писарро захватили богатства и сокрушили государство ацтеков в Мексике и империю инков в Южной Америке. Эфиопия пополнит печальный список исчезнувших с лица земли цивилизаций. Вы этого добиваетесь?

Я почувствовал себя несколько сбитым с толку и лихорадочно размышлял, подыскивая возражения.

– Разумеется, нет. Почему вы с такой категоричностью заявили о том, что я больше ни на дюйм не приближусь к разгадке тайны Ковчега? Разве он не находится здесь, в Аксуме?

– Мой дорогой друг, – торжественно сказал Пагира, – в Аксуме находятся десятки Ковчегов. Какой из них вам хочется увидеть?

– Как «десятки Ковчегов»? – обомлел я. – Что вы такое говорите?

– Каждая церковь в Эфиопии имеет свой собственный Ковчег. Правда, из-за гражданской войны многие церкви превращены в пепел. Менгисту подвергал наши деревни и города артиллерийским обстрелам. Я даже затрудняюсь назвать точное количество церквей, имеющих свои ковчеги. Но, несомненно, их насчитываются многие и многие десятки. Это наша эфиопская традиция: у каждой церкви свой ковчег.

Я был потрясен, как если бы передо мной появился воскресший из могилы Элвис Пресли и попросил закурить.

– Эфиопская традиция?

– Совершенно верно, – пожал плечами Пагира. – У нас считается в порядке вещей иметь даже несколько ковчегов в одной церкви. И по десять-двенадцать каменных табличек с заповедями. Правда, иногда их делают из дерева. Таблички используют в многочисленных религиозных церемониях.

Я уже овладел собой.

– Именно такие «скрижали» были предъявлены армянскому монаху Димотеосу?

Пагира вскинул брови:

– Тот самый священник, который приезжал сюда в середине двенадцатого века? Он был не до конца честным и порядочным человеком. Мы не посчитали возможным показать ему настоящие скрижали.

– Значит, настоящий Ковчег Завета, содержащий скрижали с Десятью заповедями, не выдумка древних сказочников? Он находится в Аксуме?

Пагира и не думал скрывать своего удовлетворения.

– Вот видите, Маклин, как трудно вам: будет разобраться, где находится настоящий Ковчег Завета. Обидно, не правда ли: пережить столько опасностей, очутиться в Аксуме и испытать разочарование?

Я скрипнул зубами.

– Но у меня есть к вам деловое предложение, – сообщил Пагира.

Я почувствовал, как по моему позвоночнику прокатилась ледяная волна.

– И в чем оно заключается?

– Мы окажем вам великую честь, необычную для чужеземца. Вы сможете увидеть Ковчег Завета, изготовленный по велению пророка Моисея для хранения двух каменных скрижалей, на которых были запечатлены Десять заповедей Отца Небесного. Вы увидите золотой Ковчег, построенный у подножья горы Синай и торжественно водруженный самим царем Соломоном в, Иерусалимском храме. Вы прикоснетесь к тайне тайн, о приобщении к которой мечтали многие исследователи и путешественники, разведчики и авантюристы, коронованные особы и потомки самых знаменитых европейских династий. Вы ощутите, как с вами разговаривает сам Господь!

– А взамен, что я должен буду сделать взамен? Поступить так же, как Джеймс Брюс? – дрогнувшим голосом спросил я.

– Да, вы правы. Мы показывали Брюсу настоящий Ковчег Завета. Шотландец твердо обещал нам не разглашать тайну последнего убежища священной реликвии. Несмотря на то, что он похитил из Абиссинии некоторые древние манускрипты, в своих мемуарах Брюс сообщил только о копии Ковчега и отрицал существование подлинника. Он сдержал свое слово. Сможете ли вы последовать его примеру и стать хранителем сокровенной тайны?

Я молча смотрел на Пагиру, пытаясь справиться с нараставшим волнением. То, что он предлагал, не укладывалось у меня в голове.

– Итак, выбирайте, – с каменным лицом произнес Пагира. – Увидеть золотой Ковчег Завета и навсегда сохранить печать молчания на своих устах. Никаких репортажей, никаких телевизионных камер и микрофонов. Вы должны будете дать обещание не публиковать статей в газетах и журналах, не издавать книг и не продавать сценарий Голливуду. Если вы согласитесь, но нарушите свое слово, то лучше сразу позаботиться об охране – ваша жизнь превратится в ад. Вы будете вынуждены забиться в какую-нибудь темную нору, как писатель Салман Рушди, скрывающийся от гнева мусульман за то, что он оскорбил их чувства книгой «Сатанинские стихи». Только, в отличие от Рушди, все еще надеющегося на аннулирование смертного приговора, вынесенного ему иранским аятоллой, ваша казнь никогда не будет

отменена. Рано или поздно, но наш человек обнаружит ваше убежище. И тогда гнев Господа обрушится на вас и возмездие свершится.

Я по-прежнему хранил молчание. Выйдя из оцепенения и все еще ощущая арктический холод, которым вдруг повеяло от Пагиры, я пробурчал:

– Уверен, что вы не бросаете слов на ветер, – у меня в горле пересохло, язык, казалось, навсегда прилип к небу, но в общем я справился со своей задачей и сохранил внешнее самообладание. – О втором варианте я уже догадываюсь.

Пагира выпрямился.

– Альтернатива только одна. Завтра утром вы отправитесь в Аддис-Абебу. Мы проследим за этим. Наши тайные агенты проконтролируют присутствие журналиста Стива Маклина на борту самолета, вылетающего в… – Пагира запнулся и решил осведомиться. – Кстати, куда вы полетите: в Европу или Америку?

– Да куда глаза глядят, – я заставил себя говорить шутливо. – Может быть, в Голливуд: предложить сюжет о новых приключениях Индианы Джонса, – помолчав, я жестко добавил. – О путешествии в сердце Африки.

– Тогда вы превратитесь в посмешище, – Пагира провел рукой по лицу, словно отгоняя от себя воображаемую картину грядущего унижения Стива Маклина. – Полагаю, что мало кого убедят ваши рассказы с священном Ковчеге Завета, хранящемся в Аксуме. Мы с удовольствием сообщим, что речь идет об исторической ошибке: у нас есть копии, многочисленные дубликаты, не обладающие и малой толикой удивительного могущества настоящей реликвии. Кроме того, мы спрячем Ковчег. Нам придется увезти его из Аксума. Здесь становится слишком опасно.

– И куда же, позвольте узнать, он отправится?

– Да куда глаза глядят, – отомстил мне первосвященник. – Итак, что вы скажете? Да или нет?

Я воспринял заявление Пагиры о переносе Ковчега со стойкостью оловянного солдатика из знаменитой сказки: «Щелкунчик».

– Вы спрячете сундук на одном из многочисленных островов озера Тана? Ведь он уже находился там во время оккупации Аксума имамом «Левшой»…

– Да или нет? – резко, почти грубо оборвал меня Пагира.

Мне пришла в голову одна идея, и я воспрял духом.

– Послушайте, а если предположить наличие третьего варианта?

– Да или нет? – глаза у Пагиры сузились. – Никаких третьих вариантов. Отвечайте коротко и без промедления, да или нет?

Внезапно, я отчетливо понял, что время, отпущенное на размышления, вышло, а игра в цейтноте была отнюдь не моей стихией.

3

Пагира, обосновывая отказ продемонстрировать Ковчег Завета, был весьма убедителен в своих рассуждениях. Его слова о «подвигах» Кортеса и Писсаро в Южной Америке напомнили мне встречу с Артуром Кейсом, который возмущенно рассуждал о последствиях необъявленных «крестовых» походов против народов, оставивших заметный след в истории мировой культуры.

Я вспомнил Диего де Ланда, одержимого всепоглощающим стремлением искоренить все остатки языческих обрядов и религий в Центральной Америке. В июле тысяча пятьсот шестьдесят второго года Ланда устроил аутодафе, на котором были сожжены придерживавшиеся старой веры индейцы вместе с пятью тысячами идолов и бесценными книгами. Глядя на языки пламени, Ланда увлеченно записывал в своем дневнике: