– Вам назначено? – лениво спросил один из полицейских с лицом, изрытым оспой. Мой монолог не произвел на стража закона ни малейшего впечатления.

– А как же, – солгал я во второй раз, надеясь, что он не станет перепроверять.

Охранник повертел в руках мое журналистское удостоверение, исследовав его вдоль и поперек. Наконец, он протянул его обратно с видимым сожалением, что удостоверение не оказалось просроченным или фальшивым.

– Проходите, – отрывисто бросил он, сделав разрешающий жест.

Я быстро взбежал по мраморным ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж. Без труда отыскав дверь кабинета директора в пустой на тот момент приемной, я коротко постучал. Не дожидаясь разрешения я распахнул дверь и вошел.

Доктор Хасан сидел за своим столом и что-то писал. Вернее, он занимался этим несколько мгновений назад, ибо, увидев меня он вначале застыл, как Будда. Затем Хасан бросил шариковую ручку на стол с такой силой, что, перекатившись, она упала на пол.

– Маклин, – мрачно произнес Хасан глядя на меня, как если бы перед ним явился главный персонаж фильма о вампирах, – вы гоняетесь за мной, как зоолог за бабочкой.

– Не сомневался, что вы обрадуетесь моему повторному визиту, – бодро сказал я. – У меня к вам несколько вопросов.

Директор музея искоса посмотрел на меня сквозь чуть приспущенные на нос очки.

– А вы уверены, что у меня есть на них ответы?

– Мы поищем их вместе, – нежно проворковал я, глядя на него влюбленными глазами.

– Я очень занят. У меня нет никакого желания тратить время на разговоры.

– У вас появится гораздо больше свободного времени, если вы потеряете работу, – миролюбиво сообщил я. – Наша телекомпания просто будет показывать негативные репортажи о работе вашего музея до тех пор, пока не иссякнет терпение у министра культуры Египта. Си-Эн-Эн смотрят во всем мире. Вы станете не только национальным, а мировым героем. – Я мечтательно поднял глаза в потолок.

– Спрашивайте, – устало бросил Хасан.

– Нет, это вы рассказывайте, – возразил я. – Тема, интересующая меня, не изменилась.

– Я помню, – кивнул он. – Ковчег Завета.

– Восхищен вашей памятью, доктор, – подтвердил я. – Только не забудьте во время исповеди упомянуть о странных крестах на острове Филе.

– Не сомневался, что и туда вы тоже доберетесь, – он почесал нос и хорошо выбритый подбородок. – Садитесь, Стив. Как говорит один мой знакомый русский: «В ногах правды нет».

Я не замедлил воспользоваться приглашением.

– Вы вторгаетесь в очень деликатную и сложную для иностранца сферу знаний, – сокрушенно причмокнул

губами Хасан. – У нас другой мир и другие понятия.

– Не смущайтесь, я очень способный, – пришлось обнадежить его.

– Любому чужеземцу, – начал доктор издалека, – трудно понять и объяснить почему у нас в Египте столь большой пантеон богов. Наши предки обожествляли все, что только попадалось им на пути: солнце, корову, Нил, луну, ветер, кошку, сокола, змею, крокодила и многих-многих других животных. Жрецы самых крупных религиозных школ Мемфиса и Фив давали разные и противоречащие друг другу объяснения происхождения человека и мира. Но незыблемым было одно: изначальный порядок, установленный при мироздании. Он назывался словом «Маат».

– Что оно означает в переводе? – поинтересовался я.

Доктор Хасан эль-Салех откашлялся.

– Порядок. Справедливость. Правильность всех жизненных устоев и нравственных принципов.

– Длинновато, – пошутил я.

– Зато исчерпывающе, – не понял иронии Хасан. – Древние египтяне построили на концепции Маат целую этическую систему, закрепленную в так называемых «поучениях». В них предки делились своим опытом с потомками, давая советы как не оказаться отвергнутым обществом и природой.

– Это был вечный гармонический покой?

– Который иногда нарушался периодами внутренних распрей и чужеземных вторжений. Тогда казалось, рушится мир, разрушается Маат и египтяне не знали, что поделать с отчаянием и сомнениями, пустившими свои побеги в их душах.

– Их так легко было поколебать в собственных убеждениях?

– Совсем нет, – ответил Хасан, барабаня пальцами по поверхности стола. – Древние египтяне считали, например, что поскольку Нил течет на север, то и все реки мира должны течь в том же направлении. Знаете, Маклин, когда во времена Нового царства начались завоевательные походы египтян, то до поры до времени на захваченных ими территориях течения реки не противоречили их представлениям. Эти реки впадали в Средиземное море и текли, действительно, на север. Но когда войска фараона достигли Евфрата, они убедились в том, что их предыдущие представления оказались ошибочными.

– Но они отказались признать факт ошибки, – попытался догадаться я.

Директор прервал свою барабанную дробь и в наступившей тишине бесстрастно произнес:

– Фараону отправили депешу, в которой сообщалось, что войско дошло до реки, которая в своем стремлении на север течет на юг.

– Невероятная консервативность мышления, – отметил я.

– Маат, – по-прежнему бесцветным голосом согласился доктор Хасан. – Слепое следование традициям. Вы, Маклин, конечно знаете, что такое «Книга мертвых»?

– Сборник магических заклинаний и ритуальных указаний о том, как вести себя в мире ином, после смерти. Его клали в усыпальницу при погребении.

– И писали обычно на папирусе, – добавил Хасан. – Но вряд ли даже такой неглупый и удачливый человек как вы, – у директора музея тон стал почти ехидным и очки его блеснули, – у которого бутерброд никогда не падает маслом вниз, знает о том, что целые части «Книги мертвых» приписывают богу Тоту. Он считался монопольным обладателем эзотерических знаний. Его почитали как самого могущественного колдуна, обладавшего совершенным знанием. Тота превозносили как автора большой книги о магии. Священники Гермополиса хранили книгу Тота как источник оккультных наук. Тот был изобретателем рисования, иероглифов и всех прочих наук – астрономии и медицины, архитектуры и арифметики. Наши предки верили, что правление бога Тота продолжалось тридцать два века.

– А кто управлял перед этим?

– Другой бог. Осирис. Который, как и Тот, тесно ассоциировался с Луной. Они были связаны друг с другом – Осирис и Тот. Оба – боги Луны и умерших, оба – судьи в небесном судебном зале, куда прибывали души умерших. Оба – вершители судеб. Таким был Маат. До тех пор, пока не пришли гиксосы – воинственный народ, оккупировавший Египет почти на двести лет.

– Пришельцы принесли вред Египту?

– Это был один из самых мрачных периодов нашей истории. Я, кстати, не знаю, Маклин, почему их называли «гиксосами» – то есть «царями-пастухами».

Я тоже не мог себе объяснить, почему пастухов, гонявших стада овец по пастбищам и сочным лугам, решили окрестить «царями». Поэтому переспросил:

– Скажите, Хасан, а династии «царей-рыболовов» или «царей-кузнецов» в Египте не было?

Он сделал вид, что не понял заключенной в вопросе иронии.

– Только «цари-пастухи». Гиксосы. Что означает по моему мнению, производное от совсем другого слова. Египетского «хикау-хосвет» – «принцы пустыни».

– Звучит гораздо убедительнее, – согласился я.

– «Принцы пустыни» были смешанной группой азиатских народов, пришедших преимущественно из Сирии и Палестины. Египтяне сопротивлялись оккупантам. Результатом были сожженные гиксосами города, разрушенные храмы и полное уничтожение столицы страны – Мемфиса.

– В средние века его руины служили каменоломней при строительстве Каира?

– Да Гиксосы не верили в Маат и, стремясь к власти, жестоко расправлялись со всеми, кто стоял у них на пути.

– Что произошло за двести лет оккупации Египта ⁹

– Мы научились цинизму. Египтяне стали лицемерами. Честность и справедливость при любых обстоятельствах оказались качествами, преданными забвению. В предшествующие века мы были настолько искренними, открытыми и общительными, что оказались не в состоянии защитить собственную страну. С течением времени вражда между местным населением и гиксосами притупилась. Захватчики оказались способны ассимилироваться, врасти в культуру Египта.