– Да не топчитесь вы тут! – прервала наши охи и ахи вокзальная тетенька. – Вы ж замерзнете! Срочно идите к дежурной, скажите ей, что отстали!

Мы потащились в указанном направлении. Нашли дежурную, рассказали о своей ситуации. Та предложила связаться с проводником нашего вагона, чтобы снять с него наши вещи, но мы решили оставить их под присмотром Игоря Аркадьевича и Левы. Надо было только выяснить, на каком из поездов нашего направления есть места, заплатить некоторую сумму денег (к счастью, их мы из вагона захватили) на новый плацкарт и ждать. Ждать до четырех часов ночи – именно тогда ожидался состав, на котором мы могли бы уехать.

Потом нам позвонил проснувшийся математик. Разговор получился, естественно, неприятный – даже пересказывать его не хочу. Хотя Игорю Аркадьевичу, конечно, тоже не позавидуешь: проснуться и обнаружить, что дети, за которых ты отвечаешь, пропали!

– Достанется ему от наших родителей завтра утром, когда нас встречать придут, – виновато вздохнул Соболевский, закончив телефонный разговор. – И все из-за меня-обормота!

– Не парься. Со всяким бывает. А предкам мы позвоним, чтобы знали заранее, – попыталась я утешить Костю, хотя, если честно, на душе было отвратительно.

Одни, в незнакомом городе, на вокзале, ночью… Оба в шортах и шлепках и оба впервые в такой ситуации. Ужас и паника первых минут у меня, правда, уже прошли, но от перспективы звонить домой и выслушивать нотации за то, в чем совершенно не виновата, заранее было тошно. В то время как теплый, уютный вагон увозил мои вещички все дальше, я была вынуждена тусить на паршивом вокзале до четырех часов ночи!

Мы нашли скамейку, сели. Первые несколько минут прошли в тишине.

– Знаешь, – неожиданно сказал Костя, когда я опять унеслась мыслями к своим чемодану, кружечке и китайской лапше, отдалявшимся от меня все больше и больше. – Спасибо, что поддержала. Другая девчонка в такой ситуации, наверное бы, реветь начала, виноватых искать, панику разводить, на меня злиться… А ты… – Соболевский задумался, подбирая комплимент. – Ты прямо как парень!

Я рассмеялась:

– Парень! Скажешь тоже. Я просто подумала, что от слез и обвинений поезд все равно не вернется, а нам только хуже будет. И так с утра уныло, а еще скандалить, нервы тратить…

– Почему уныло? – спросил Костя.

– Ну… – я вздохнула, – домой возвращаться не хочется. Опять эта слякоть, серые дома-коробки, ругань мамы с бабушкой… А в школе вообще непонятно что будет. Одноклассницы меня никогда особенно не любили, а после этой истории со звонками… вообще как бы темную не устроили!

– Не пойму, что ты маешься в этой школе?! – воскликнул Костя. – Там ведь не учат, а только вид делают! А на уроках такой галдеж, что и учителя не слыхать!

– Тебе-то откуда знать?

– Да уж знаю! Есть знакомые, которые учились там. Не пойму, Лен, почему ты к нам в «Семерку» не пойдешь?

– Да у вас же там по блату принимают! Кучу денег заплатить надо!

– Какую кучу денег?! – Костя рассмеялся. – Ты что, думаешь, что я миллионер?

Я неуверенно посмотрела на Соболевского. Миллионер? Ну, не знаю… Мне всегда казалось, что он из обеспеченного семейства.

– Да у меня мама окулист в районной поликлинике! Знаешь, сколько врачи получают? А папа вообще на пенсии! И в классе у нас богатеньких всего двое! А так из обычных семей все.

– Так как же вы поступили?

– Как-как! Сдавали экзамен, разумеется!

– И что, платить не пришлось?

– Ох, Ленка, смешная ты, в самом деле! Платить, платить… Напридумывают люди всяких мифов и верят в них. Ты, наверное, еще думаешь, будто писатели платят деньги за то, чтобы книгу их напечатали? А актеры – за то, чтоб в кино сняться?

– Но разве не так?

– У плохих актеров и писателей, может, и так. А у нормальных все наоборот… Пойми ты, не нужны «Семерке» богатые! Умные ей нужны!

– Умные?.. – я задумалась. – Ну, не знаю… Может, и так. Но я-то обычная. Мне ваш экзамен не сдать.

– Не сдать?! И это говорит финалист всероссийской олимпиады?! Ленка, ты еще страннее, чем я думал!

Я еще страннее? Он считает меня странной? Ну, конечно. Надо было догадаться. Соболевский думает, что со мной что-то не так. Что я хуже других. А почему, собственно, он должен считать иначе? Ведь все так думают! Ведь так оно и есть, по большому счету… Я неудачница…

– И в чем моя странность? – спросила я вслух.

– В том, что ты нормальная девчонка, но почему-то с ужасно заниженной самооценкой. Ты так плохо к себе относишься, что иногда мне кажется, будто ты притворяешься. Скажи, это так?

– Я? Притворяюсь? Зачем?

– Не знаю. Но у меня просто в голове не укладывается, что такой… ну… «качественный» человек, как ты, может всерьез считать, что он хуже всех.

– Откуда ты знаешь, что я так считаю?

– Да видно же! Ты все время ноешь, что у тебя ничего не получится, что тебе не на что рассчитывать, что не за чем и пытаться что-нибудь сделать. Если честно, это даже раздражает.

– Я тебя раздражаю?.. Я так и знала…

– Ну вот, пожалуйста! Начинается!

Я не знала, что ответить. Произнесенные Костей слова были чем-то очень новым и странным для меня. Приятным или нет – определить это пока не получалось. Неожиданно вспомнился вывод, к которому три дня назад меня привели настойчивые звонки и истерики одноклассниц. Девчонки считают, что я могу нравиться? Костя считает, что я могу поступить в «Семерку»?

А что, если все это правда?!

Еще с полминуты я помолчала. А потом произнесла:

– Спасибо, Кость. Мне кажется, это была очень важная для меня беседа. Я все это обдумаю.

– Обдумай, – улыбнулся Соболевский. – Обдумай и приходи к нам в лицей.

– Знаешь, я даже рада, что мы отстали. В вагоне такой разговор не сложился бы.

– Рада? Ну что ж, я старался!

Тут мы засмеялись вдвоем.

В ту ночь, сидя полуодетыми на вокзале чужого города, мы пообщались еще о многом. О музыке, о кино, о семье. Об отношениях между людьми. О математике, разумеется. Кажется, еще никогда в жизни у меня не было ни с кем такого душевного разговора. Остатки того стеснения перед Костей, которое я испытывала, первый раз встретив его в лицее, исчезли. Общаться с Соболевским оказалось удивительно легко и спокойно.

В третьем часу ночи, когда сон начал одолевать меня, я положила голову Соболевскому на плечо и закрыла глаза. «А не начало ли это нашего романа?» – подумалось вдруг. Я в очередной раз представила, как мы обнимаемся, целуемся… И вдруг поняла, что не хочу этого! Никогда не хотела! Да-да! Вот почему подобные мечты не доставляли мне удовольствия! Я ведь никогда не была влюблена в Костю! И решение добиваться его шло только от ума, а не от сердца! Соболевский был «престижным» парнем, он нравился всему классу, вот я и поддалась этой моде! Но если быть откровенной с самой собой, к Косте как к парню у меня нет ни малейшего влечения! Зато после этой вокзальной ночи… он мне как брат.

– Кость, давай дружить, – промямлила я, не разлепляя глаз.

– Да мы вроде как уже дружим, – сказал Соболевский.

В четыре часа ночи наконец пришел поезд, в последнем вагоне которого для нас отыскались места – две боковушки у туалета.

– Верхнюю или нижнюю выбираешь? – шепотом, чтобы не разбудить спящих вокруг людей, спросил Костя.

– Нижнюю, конечно.

– Почему ты всегда выбираешь нижнюю?

– На верхней полке страшно. Я упаду.

– Да ты, вообще-то, была там хоть раз?! Верхняя полка – это же круто! Неужели ты никогда не мечтала о двухэтажной кровати?!

Мечтала… И о сестре тоже. Ее мне мама так и не родила. Зато теперь есть брат!

– Я точно не свалюсь?

– А ты видела, чтобы за все время нашего путешествия хоть один человек свалился? И вообще, Лена! Что это за жизнь такая, если всего бояться?!

И то верно. Мы застелили постели, и я забралась на верхнюю полку. Оказалось, это совсем не трудно, даже Костиной помощи не понадобилось. А ощущение от того, что ты надо всеми, и правда классное!