Или же сказать ему, что я тоже могу лгать, что он не знает моего настоящего имени. Я не Элиза и не скажу ему, как меня зовут!

«Не спорь с ним. Будь милой и неуловимой, очаровывай его и стань ему необходимой».

Я положила руку на его грудь и подтянулась к нему.

Меня спасет мое жаждущее тело, и не надо ни о чем больше думать…

Мне было двенадцать, и я проводила каникулы в Лондоне, и вот, что со мной случилось. Был теплый день. Я пошла купить мороженое на углу нашего дома, шла обратно и смотрела, как из-под фольги показался великолепный шоколадный край мороженого. Вдруг рядом со мной тихо притормозила машина. Водитель был с моей стороны, как ездят во Франции — слева, вместо правой стороны, как сидят английские водители. Мне кажется, именно поэтому он мне показался знакомым. Окно было открыто, и я улыбнулась ему. На нас обоих были хлопковые тенниски в полоску с короткими рукавами. Его взгляд остановился там, где начинали расти мои груди. Я даже не успела возмутиться. Мои полосочки были бледно-синими, у него полоски были поярче. Я посмотрела на его полоски, потому что он смотрел на мои. Он был смугл, с круглым лицом и жесткими, коротко остриженными волосами, в темных очках, — он улыбался мне.

Он сказал:

— Привет! — Произнес он это с акцентом, и это делало его одним из наших — не англичанином. Но он был слишком смуглым и полным, чтобы быть французом.

— Ты хочешь поехать ко мне домой и посмотреть моего петушка?

Потом все как-то сместилось. Я понимала и не понимала, что он имеет в виду. Было так просто подойти к машине, открыть дверь и…

Что же могло случиться? Именно то, о чем меня все время предупреждали. Я выдерживала паузу так долго, как только могла, чтобы самой все оценить и понять всю опасность. Если бы я пошла, то могла бы изменить всю свою жизнь, и я пыталась понять, что же будет? Что же случится, если я соглашусь, если сяду в машину, поеду с ним, чтобы узнать, что он может сделать со мной. Существовал только один способ узнать — мне нужно задержать его.

— Я не знала, что вы держите петуха в Лондоне, — сказала я.

«Почему я не могу сделать сразу две вещи, — подумала я. — Поехать и узнать, в чем дело, и остаться на месте, в безопасности, чтобы меня никто не тронул». Пока я раздумывала, машина набрала скорость и мужчина уехал.

Так все случилось, и не случилось ничего.

Идея, что мне выбрать, мешала мне думать. Я могла верить Феликсу и могла верить Сильви. Я задержала дыхание. Может, все разрешится само собой? Что все-таки так властно толкнуло нас друг к другу? Но ничего не вышло. В комнате было слишком светло, окна открыты, а занавески не задернуты. Очертания ног и рук Феликса были такими резкими, нормальными и обычными…

Я спросила:

— Разве мы должны куда-нибудь ехать?

— Почему бы и нет? — спросил Феликс.

Действительно, не было никаких причин, чтобы не ехать. Я могла забыть, что Сильви сказала, что он поедет с ней в Портофино. Это была часть другого мира, где ничего не случалось.

Я спросила, можем ли мы поехать в Вену. Он повернулся на подушке.

— Но это же не на природу, — сказал он.

Я спросила, не голоден ли он, он сказал, что нет.

Я пыталась получить хоть что-то… Маленькая пепельница стояла рядом, но она уже не связывала нас, она выглядела такой дурацкой.

— Ты меня любишь, Феликс? — Я спросила так, словно рот мой был набит камешками.

Он повернулся ко мне:

— Да, — ответил он.

Феликс не отводил от меня глаз, и снова пришел жар. Я задернула занавески, и мы полезли по лестнице на постель. В моей голове осталось только тело, мы занимались очень агрессивной любовью. Я заснула, а когда проснулась, на будильнике было одиннадцать часов, и он уже ушел. Наступила ночь.

Я приготовила себе чай и была счастлива.

Отец позвонил мне утром.

— Сегодня такой прекрасный день, и мы собираемся провести ленч на террасе, ты не придешь к нам?

Он добавил, что придет и Алексис.

— Я не уверена, что смогу прийти, — сказала я.

— Он принесет с собой «И Чинг», — добавил отец. — Мне нужно кое-что выяснить.

К «И Чинг» обращались только в минуты большого сомнения.

— Что случилось? — спросила я.

— Ничего, ничего, — ответил отец. — Ну что, ты придешь?

Я сказала, что приду. Может, мне стоит поговорить об Андре? Но я заставлю Алексиса, чтобы он предсказал мне будущее или рассказал о настоящем, или же сказал хотя бы что-то, что можно было прочитать в этой книге. «И Чинг». Если будет нужно, я скажу, что Андре гений и мой! любовник.

Алексис сидел на террасе, высокий и трясущийся, в рубашке в клетку и с шелковым индийским шарфом на шее. Он был очень бледен. Я поцеловала его в щеку и спросила, где книга.

— Какая книга? — спросил он. Голос у него был неуверенным.

— «И Чинг», — ответила я, садясь.

— Эта книга не для маленьких девочек, но и не для старых мужчин, — заметил Мишель.

Алексис посмотрел по направлению гостиной.

— Я принес ее для Джекоба, но эта книга не для развлечения, — подчеркнул он.

— У меня кризис, и я хотела бы кое-что спросить, — сказала я.

Мишель перестал есть салат и посмотрел на меня. Отец меня не слышал.

— Я сначала займусь с Джекобом, а потом с тобой, — сказал Алексис. У него был добрый голос, он спросил:

— Как там поживает Андре?

— У него все хорошо, он работает все лучше и лучше.

— Я рад, — заметил Алексис. — Передай ему привет, когда увидишь.

Отец сказал, что уже заказал билеты в Венецию.

— Мы уезжаем во вторник, ты едешь или нет? Я сказал агенту, чтобы он забронировал тебе место, но мне нужно знать точно.

Если бы я верила Феликсу, мне не следовало бы ехать.

Если я верю Сильви, то мне лучше поехать с отцом и Мишелем.

— Я не могу ехать, у меня другие планы, — ответила я.

Мы ели вкусный салат и пили коктейли, приготовленные Алексисом. Они все ходили смотреть пьесу, которая продолжалась семь часов, и обсуждали ее, пока я немного отвлеклась. Мишель пригласил меня с собой в Лувр, чтобы посмотреть там что-то интересное, но я отказалась. Отец дал мне книгу по новому искусству, и я осталась в саду, пока он пошел в комнату с Алексисом. Я разглядывала репродукции, сплошь состоящие из завитков и ломаных линий, и ждала. Было так интересно знать, что у отца также были сомнения, и он тоже советовался с «И Чинг».

Из окна до меня доносились их голоса, но нельзя было разобрать ни слова. Когда они закончили, то позвали меня.

— Я оставляю вас вдвоем, — сказал отец и ушел.

Алексис предложил мне сесть рядом с ним на диване. Когда я уже начала садиться, он сказал:

— Нет, сядь подальше.

Между нами была большая подушка. Он перекатывал три китайские монеты на своей ладони.

— Помни, — сказал он. — Ты можешь задать только один вопрос. И ты должна быть абсолютно откровенна.

Откровенна… Как Андре? Как Феликс? Откровенна и честна?! И вдруг до меня дошло — если Алексис знал Андре, то он знал и Феликса.

— Так что у тебя за вопрос? — спросил Алексис.

— Я должна сказать его вам?

— Обычно вопрос пишут на листочке бумаги, — сказал он так, как будто объяснял что-то кому-то страшно тупому. А я и была такой.

Он пододвинул ко мне большой блокнот. Сверху было что-то написано, но это был не почерк отца, и я не могла ничего разобрать. Посреди страницы была нарисована аккуратная кучка палочек. Они были похожи на подъемник, застрявший между этажами. Я наклонилась ниже, чтобы лучше рассмотреть их. Алексис вырвал эту страницу, скомкал ее, выбросил в корзину для мусора и подал мне ручку.

— Мне нужно написать вопрос? — спросила я. Напишу: «Любит ли меня Феликс?» — и он все увидит.

— Ты можешь задать только один вопрос, — повторил Алексис.

Я подумала — они могли все давно знать. Алексис знал все. Они, наверно, смеялись надо мной, и даже мой отец.

— Глупышка, ты уронила ручку на пол. Быстро подними ее, — сказал Алексис. — Надеюсь, что на ковре не останется пятна, а то она подтекает.