— Жадный?

Мишель отпил чай. Как будто то, что он говорил, было не очень важным, просто беседа, болтовня.

— Разве не проще продавать то, что находит Эрги? — спросила я. — Продолжать делать то, что он делал всегда?

— Эрги уже ничего не находит. У него есть люди, которые работают на него, они делают вещи под старину. Нет нигде новых раскопок, я имею в виду настоящих.

— Но почему вы тогда все время ездите в Италию?

— Там есть хорошие мастера. Они начали обучаться реставрации сразу после потопа.

— Но это же не может продолжаться вечно, — сказала я. — Он просто помешался после смерти Джулии, и я тоже…

— У твоего отца сейчас куча проблем, — сказал Мишель. Он обычно говорил «Джекоб».

Я взяла в руки маленькую бронзовую повозку с семью коротышками-лошадками, которые прикреплялись к ней толстой проволокой.

— Это хоть настоящее, — громко сказала я, держа руки на холодном зеленом металле. — Посмотри на шеи лошадей, они так естественны, я просто чувствую, что они настоящие.

— Конечно! Эту маленькую игрушку я купил на торгах на прошлой неделе за десять сотен. Она настоящая, но в ней нет ничего особенного.

— Десять сотен франков? И все?

— Мы продадим повозку за три тысячи.

— Я думала, что все здесь просто бесценно, — заметила я.

Мишель встал и подошел ко мне.

— Все, что было у нас стоящего, было продано, чтобы заплатить за эту парочку с древней гробницы. Этруски — они бесценны.

— Сколько?

— Я не могу сказать, сам точно не знаю. Слишком много для Джекоба. И все равно это мало за такую вещь. Он не должен был даже пытаться купить эту вещь. Она предназначена для музея, но ему так хотелось иметь шедевр.

— Я могу его понять. — Я думала о Феликсе.

— К сожалению, повторяю, он стал таким жадным… И это значит, что осталось так мало того, что можно продать за хорошие деньги. Я имею в виду стоящие вещи. Тебе это понятно?

— Но дела в магазине идут вроде бы хорошо. — Я так хотела, чтобы он согласился со мной.

— Мы пытаемся справиться с трудностями.

— Ты хочешь сказать, что скоро случится что-то ужасное?

Он обнял меня и повел к большому столу, вынул из сахарницы кусочек сахара и дал его мне.

— Не пытайся делать из всего драму. Нет никакой трагедии. Я просто решил, что тебе пора узнать, как у нас идут дела. Ты же сама спросила меня. Может, тебе стоит поговорить с самим Джекобом?

— Но что мне сказать? — спросила я его.

— Ты сама поймешь что, — ответил мне Мишель.

— Я не собираюсь работать в вашем магазине, — сказала я. Мне нужно было идти. Я просто не могла дождаться, когда смотаюсь отсюда.

Мишель просто ревновал отца. Все эти годы он был так предан ему. Он оставил свою землю в Провансе, там теперь было просто место для отдыха. Он позволил, чтобы его жизнь слилась с жизнью отца, — магазин просто съел его. И он страдал от отцовских идей. Сейчас ему не оставалось больше ничего делать, как только сидеть и злиться.

Что бы он ни говорил мне, я не хотела принимать в их делах никакого участия.

Может, отец влюбился в кого-нибудь?.. Для меня это было самым приятным объяснением. Мишель был привязан к столу и к дому, а отец делал что хотел, любил, кого хотел… Мы были с ним из одного теста. Старая Оливия называла это: «Оля-ля!» Если бы она была жива, она могла бы все объяснить и сказала бы: «Нельзя доверять этим парням, — сказала бы она. — Мишель просто ревнивый педик!»

Джулия бы сказала… ничего бы она не сказала. Я попыталась представить ее. Мне нужно было увидеть ее лицо, но я его видела только во сне.

Джулия могла бы сказать: «Ему нужно больше работать».

Я шла вперед к рынку на Рю де Бучи. Я купила желтый виноград и зеленый сыр, шпинат и сельдерей. Я также купила васильки с уличного лотка. Мне нужны были холодные цвета — цвета неба. Он не приходил уже две ночи назад, но он еще вернется.

Чувство тревоги было сильным и увеличилось в течение вечера.

Мое тело больше знало, чем мой разум. Стемнело, и я сделала салат с сыром, шпинатом и сельдереем. Я разложила зеленый виноград в пурпурной чаше. В десять тридцать позвонили.

Это был Феликс. Я положила руки на его плечи, потом поласкала его грудь, лицо и затылок. Мы занимались любовью на полу. Я чувствовала его мокрые волосы и наш пот и подумала, что это настоящее, только это имеет значение и это что-то значит. Это было правдой.

— Элиза, — повторял он, — Элиза, Элиза, Элиза!

Он подложил мне свои руки под шею, чтобы я не двигалась, пока он целовал меня.

Мне так хотелось, чтобы это было мое настоящее имя.

Мы лежали на подушках. Он пододвинул одну из них, чтобы подложить под голову. Это была одна из подушек Джулии из Лондона. На ней был вышит сад синих цветов с желтой сеткой вокруг. Он обвел пальцем цветок азалии.

— Прелесть, — сказал он, прежде чем положить на подушку голову.

— Это подушка моей тетки из Лондона, — сказала я.

Его тело начало расслабляться в дреме.

— Чья? — спросил он сонным голосом.

— Моей тетки, из Лондона, ты ее не знаешь, — сказала я.

Я почувствовала, как он вдруг напрягся, потом тяжело вздохнул, обнял меня, и мы оба заснули.

Но для меня было уже мало нашей связи. Я спросила у Розы, как сделать так, чтобы наша связь стала еще крепче.

Она раскинула карты и коротко сказала, что следует прилично вести себя и ни на чем не настаивать.

Я купила книгу по астрологии, прочитала все о моем знаке и о всех других знаках, — он не сказал мне, когда он родился. В Аркадах дю Лидо мне сделали астрологический прогноз. В нем говорилось, что в моей интимной жизни у меня будут случаться темные и странные события. С помощью другой книги я составила свою астрологическую карту. Я увидела, что существовала противоположность между домом любви и домом друзей и надежд, и она будет существовать всегда. Я уверяла себя, что мне вполне достаточно, чтобы он лишь спал со мной. Я старалась заполнить пустое пространство в моей жизни, которое проделал он, и спрашивала Розу и Сильви, что же мне делать.

Совет Сильви был простым и вульгарным. Это был совет из мира женщин, привыкших добиваться своей цели, он мог привести с помощью хитрости к обретению положения, денег и социальных преимуществ. Мне казалось, что мои намерения были такими чистыми — ведь мне нужно было только его тело, только его.

Я объяснила ей, что он так молод, красив, я плохо знаю его и что мы любим друг друга. Сильви, несмотря на ее опыт, была несколько старомодна. Может, и я такая?.. Я не рассказала ей, что я чувствую, когда лежу в постели с Феликсом. Мы почти не разговаривали, и он был весь мой. Тело к телу, растворение плоти… Без одежды мы были одним телом, если даже и не касались друг друга.

Я так и не сказала ей его имя, потому что боялась: если я скажу, то он может исчезнуть.

— Он женат, — решила она. — Иначе ты сказала бы мне его имя.

Я рассказала, как мы встретились. Если бы она была со мной в тот день, она могла бы все видеть.

Она была поражена.

— Ты подцепила мужика на улице, и он пригласил тебя поужинать? Это же опасно! Я бы никогда не посмела так себя вести!

Я вдруг поняла, что она завидует моей храбрости.

— Я так сделала только потому, что чувствовала, что с ним мне будет хорошо, — ответила я.

— Ты хочешь сказать, что Роза уверила тебя в этом?! — продолжала Сильви.

— Нет, нет. В то же мгновение, как я посмотрела на него, я поняла, что он тот самый, единственный, — сказала я, не упомянув о своем визите к Розе на следующий день.

Мне не нравилось, когда мне завидовали. Было так сложно поделиться с ней чем-то интимным, если она мне завидовала.

— Я все еще не встретила самую главную любовь моей жизни, мне бы хотелось, чтобы это произошло гораздо быстрее, — сказала Сильви.

Было ясно, что она считала, что я выиграла у нее. Я попыталась объяснить ей, что не все так уж прекрасно, что я не могу выходить из квартиры, когда ожидаю, что он придет ко мне или позвонит. Сильви это не понравилось.