На следующее утро Трейси прибыла в Черри-Триз на велосипеде. Это значило, что Сэм дома и, наверно, поехал с Джейкобом в магазин. Когда он делал это, Трейси садилась на велосипед. Фелисити улыбалась. Тони совершил лучшее доброе дело года. Казалось, у Трейси и Сэма все хорошо. Конечно, судить рано, еще успеют поссориться. Но можно надеяться, что к тому времени они достаточно привыкнут друг к другу и сумеют разобраться сами. Точнее, что это сумеет Трейси. Фелисити и Тони заметили, что после переезда Сэма она стала намного более властной и обрела уверенность в себе. А Сэм, надо отдать ему должное, ничуть не возражал против ее лидерства.

— Потому что им всю жизнь командовала мать, — сказал Тони. — Трейси просто заменила ему миссис Эпплби.

— Убирайся вместе со своей дешевой психологией! — засмеялась Фелисити.

— Об этом говорится во всех научных трудах, — серьезно ответил Тони.

Только теперь Фелисити поняла, что муж, скорее всего, прав. Она следила за Трейси. Та поправилась, выцветшие розово-зеленые волосы выбивались из гребня, а кольцо в носу исчезло. Иными словами — хотя Фелисити не осмелилась бы сказать их вслух, чтобы не вызвать обратной реакции, — Трейси начала походить на обычную молодую мать. И теперь, когда Фелисити перестала ездить в Лондон и все время была дома, они могли вволю посплетничать.

— Конечно, — сказала Трейси, услышав новости. — Видала я таких типов. Держу пари, я знаю, к кому он ушел. Я всегда подозревала, что этот болван педик.

— Педик? Трейси! Что за старомодное выражение? — Однако слова Трейси навели Фелисити на новую мысль.

— Да, в таких делах я старомодна, — сказала Трейси. Ее чопорный тон разительно не соответствовал разноцветному петушиному гребню.

При виде ее возмущения Фелисити невольно улыбнулась, а потом медленно сказала:

— Знаешь, это не приходило мне в голову. И Тони тоже. — Но она тут же засомневалась. — Не могу поверить, что он ушел к…

— Другому мужчине? Поверьте мне, я знаю. Я с первого взгляда поняла, что он бисексуал. Когда этот тип приезжал сюда снимать фильм, он ухлестывал не только за Самантой. Видели бы вы, как он по вечерам в пивной строил глазки своему оператору! Тогда я работала там барменшей несколько часов в неделю. Когда находишься за стойкой, видишь многое.

Фелисити покачала головой.

— Наверно… И все же трудно свыкнуться с этой мыслью. Это так неестественно.

— Держу пари, что я права. А почему бы вам не позвонить Саманте? Там еще вечер, правда? Наверно, она дома.

Соблазн был велик. Трейси, изо всех сил драившая плиту, не отставала, и в конце концов любопытство пересилило.

— Ладно. Но ведь я не смогу спросить ее прямо…

— Почему?

— А как я это сделаю? Вещь деликатная.

— Тогда это сделаю я, — сказала Трейси, и Фелисити тут же вспомнила свою мать. Иногда Трейси казалась копией Айрин Хоббит, только моложе и стройнее.

— Нет, невозможно. Но я спрошу, как у нее дела, и узнаю, отменяется ли поездка или только откладывается. Мне действительно нужно это знать, потому что она ничего конкретного не сообщила. Может быть, она примет их на Пасху.

— А может быть, и нет, — загадочно ответила Трейси, обильно оросив плиту аэрозолем.

Измученная Саманта сидела в снятой ею просторной квартире на окраине Малибу. Кондиционер был отключен, и в комнате стояла удушливая жара. Честно говоря, сегодня здесь было только одно хорошее: видный из окна столовой Тихий океан, омывавший песчаный берег. Обычно океан был голубым, но сегодня на пляж накатывали серые волны, покрытые белыми барашками. Они напомнили Саманте Англию и заставили ощутить тоску по родине. Такое в последнее время случалось с ней часто. Это чувство всегда приходило внезапно, надрывало душу и причиняло едва ли не физическую боль. Ей отчаянно хотелось вернуться. А сегодня это чувство было еще сильнее, поскольку она знала: возврата нет. Во всяком случае, сейчас. Она уже приняла решение остаться и не изменит его, пока все не кончится. После продажи домика Венеции все ее связи с Англией прервались. Дети, от которых она когда-то не чаяла избавиться, ушли. Она сбыла их с рук без сожалений; по крайней мере ей так казалось. Конечно, в то время она думала, что сможет пригласить их к себе на каникулы, однако в глубине души знала, что такие отношения подходят ей куда больше, чем им. Но жизнь иногда зло шутит. Теперь стали невозможны даже встречи от случая к случаю. Саманта вздохнула и невидящим взглядом уставилась на раскинувшийся за окном океан. Похоже, у нее были свои планы, а у жизни свои.

Саманта откинула голову на спинку просторного дивана и перестала бороться с усталостью, одолевавшей ее в последние дни. Ее несильные, но чувствительные удары отбирали у Саманты последние силы. Странно, подумала она, когда-то мне хотелось остаться совершенно одной. Я этого добилась, но зачем? Все, чего я добилась, оказалось ненужным.

Она чувствовала тоску, отчаяние и одиночество. Круг замкнулся.

На столе лежал чек. Саманта взяла его и поднесла к глазам. Она продала домик Венеции за восемьдесят тысяч фунтов. Для Англии сумма приличная, но для Америки почти ничто. Приблизительно сто двадцать тысяч долларов. Достаточно, чтобы оплатить счет за лечение и снять квартиру на шесть месяцев. Вот и ладно. После этого платить ни за что не придется.

Интересно, получили ли ее письмо в Черри-Триз? Она с горечью подумала о том, как будут разочарованы дети. Я обещала, подумала Саманта, но снова, как обычно, не выполнила обещание. Саманта закрыла глаза и увидела знакомые очертания дома, окруженного зеленым газоном, за которым всегда было так трудно ухаживать. Увидела высокие, раскидистые деревья Нью-Фореста и солнечный свет, пробивающийся сквозь пышные кроны. И вспомнила, что сейчас там холодно. В конце ноября часто бывают заморозки, от которых осыпаются последние листья, покрывая собой землю.

Когда зазвонил телефон и прозвучал голос Фелисити, Саманта ничуть не удивилась. Потому что в эту минуту она сама думала о Черри-Триз.

— Вы получили мое письмо? — спросила она.

— Да, — ответила Фелисити. В трубке звучало странное эхо, отчего голос Саманты казался нереальным. Может быть, ее собственный голос кажется Саманте таким же? — Я хотела сказать, что понимаю вас. Конечно, дети очень огорчены, но они это переживут. Может быть, мы сумеем что-нибудь придумать на Пасху. К тому времени вы успеете обжиться.

— Нет, — сказала Саманта.

— Ох…

Из окна кухни в Черри-Триз были видны две сороки. Птицы вырывали друг у друга лежавший в кормушке кусочек бекона. Под кормушкой сидел котенок. Надеясь схватить либо птицу, либо бекон, он начал с трудом карабкаться по столбу. Фелисити рассеянно следила за птицами и котом, пытаясь придумать, что ответить на короткую, но категоричную реплику Саманты.

Саманта поняла, что ее односложный ответ смутил Фелисити. — На Пасху меня здесь не будет, — сказала она. — На такой срок у меня просто не хватит крови.

Фелисити, по-прежнему не знавшая, что сказать, выдавила какой-то звук, но умолкла, услышав тяжелый вздох.

— Могу сообщить вам, а потом вы с Тони решите, как сказать детям, — промолвила Саманта с решимостью, удивившей ее саму. — У меня острая миелоидная лейкемия. Я прошла курс химиотерапии, однако это не помогло. Сейчас наступила ремиссия, но врачи говорят, что она долго не протянется. Если бы я могла, то ненадолго приняла бы детей, но сейчас у меня не хватит на это ни сил, ни денег. Почти все ушло на лечение, поскольку моей страховкой оно не предусмотрено. А сил у меня нет из-за болезни.

Ошеломленная Фелисити молчала. Что она могла сказать? Наконец она пробормотала то, что говорит каждый, когда ничего не может придумать:

— Мне очень жаль.

— Не стоит, — спокойно ответила Саманта. — Я уже привыкла к этой мысли. Более или менее. Как делают все, у кого нет выбора. Кроме того, я слишком устала бороться.

— Но как вы справляетесь?

— Справляюсь. — Саманта обвела взглядом свои роскошные апартаменты и утешилась тем, что уйдет из жизни достойно. — Конечно, почти все, что у меня было, ушло на лечение и плату за квартиру. Даже деньги от продажи дома Венеции кончились или кончатся, как только я оплачу последний счет.