Оливер расплылся в улыбке.

— Вот и отлично, — сказал он и подтянул к себе рукопись. — Обещаю сделать для этого автора все, что в моих силах.

— Спасибо, Оливер. — Довольная Фелисити встала. — Посмотрим, что прислали мне за эту неделю.

Выйдя из кабинета, она столкнулась с Джоан Шримптон, которая тоном заговорщицы прошипела ей на ухо:

— Я так и думала, что вы здесь! Я вас искала. Звонит бывшая. — Губы мисс Шримптон были еще уже, чем обычно.

— Бывшая?

— Бывшая жена вашего мужа, — сказала мисс Шримптон, закрывая за Фелисити дверь, чтобы их не услышал Оливер Дикенс. — Говорит, что ей очень нужно поговорить с вами. Конечно, я сказала ей, что вы заняты, но она ничего не хочет слушать. — Секретарша кипела от обиды и негодования.

Раздосадованная нежелательным звонком и таинственностью, которую напускала на себя Джоан, Фелисити тем не менее скрыла свои чувства и непринужденно улыбнулась.

— Спасибо, Джоан. Я поговорю с ней из своего кабинета. — Оказавшись у себя, сбитая с толку Фелисити взяла трубку. Саманта не звонила из Штатов даже детям, а их мачехе и подавно. Сомневаться не приходится: она искала для этого подходящий момент. Значит, ей что-то нужно. Наверняка.

— Фелисити Хьюз слушает, — сказала она.

Саманта сидела в Сент-Джонс-Вудском доме и смотрела на выложенный плитами сад, как всегда, тщательно ухоженный. Перед отъездом в Калифорнию Пирс велел садовнику продолжать ухаживать за растениями. Каждый сухой лист или увядший цветок подлежал немедленному удалению. Цветы в горшках поливали, землю рыхлили, а плиты мыли из шланга. Саманта на секунду вспомнила сад в Черри-Триз и вздрогнула. Каждая осень превращалась для нее в кошмар. Она вела нескончаемую борьбу с палой листвой и умудрялась поддерживать некоторое подобие порядка в цветнике и на грядках с овощами. Но природа все же брала свое, и в конце концов сад становился таким же, как все остальные сады Оукфорда: диким, запущенным, с чертополохом, росшим посреди георгинов и брюссельской капусты, и крестовником, заглушавшим живую изгородь. Она слегка улыбнулась. Здесь, в Сент-Джонс-Вуде, природа была контролируемой. Именно такой, как нравилось им с Пирсом.

Контроль. Это слово было ключом ко всему. Но ее уверенность в себе слегка поколебалась, и Саманта вернулась в Лондон, чтобы восстановить ее.

Саманта крепко сжала трубку. Так крепко, что побелели костяшки. Контроль, напомнила она себе. Контроль — это ключ. Она набрала номер Венеции, но нажала на рычаг, едва та ответила. И тутнеожиданно для самой себя Саманта набрала номер служебного телефона Фелисити. Почему Фелисити? Честно говоря, она и сама не знала. Она знала только одно: ей необходимо с кем-то поговорить. Где-то в подсознании возникло смутное ощущение, что Фелисити сможет посочувствовать ей и не осудит, как почти всегда поступала Венеция.

— Ты знаешь, что нужно сделать, — сказал Пирс, провожая ее в аэропорту Лос-Анджелеса. — Это не потребует много времени. Чем скорее, тем лучше.

— Да, конечно, милый, — сказала Саманта, знавшая, что именно эти слова он и хочет услышать.

Впрочем, она сама хотела того же. Все было предельно ясно. Но только в Лос-Анджелесе. Здесь, в Лондоне, все казалось куда сложнее.

Теперь у нее появились сомнения. Сегодня утром их посеяла сначала регистраторша клиники, потом медсестра, а за ней врач. Все они спрашивали: «Вы уверены, миссис Хьюз?» — с таким нажимом, что она и в самом деле потеряла уверенность. Она обязана быть уверенной. Но сейчас это не так. Во всем виноваты другие; это они вселили в нее сомнения. И все же ей необходимо с кем-то поговорить. Узнать его мнение. Она не стала говорить с Венецией именно потому, что ответ бабки ей был известен заранее. Та сказала бы:

— Нет, моя дорогая. Это невозможно. Есть вещи правильные, а есть — неправильные. Это неправильно. — Венеция всегда четко знала, что хорошо, а что плохо.

Фелисити совсем другая. Моложе, податливее и современнее. По крайней мере, Саманта на это надеялась. Она нуждалась в том, чтобы кто-то здесь, в Лондоне, дал ей зеленый свет и позволил ехать вперед. Фелисити единственная знакомая ей женщиной, которая не была подругой Пирса, а Пирс запретил ей встречаться с кем-либо из его друзей и знакомых.

— Нам ведь ни к чему, чтобы люди знали, что мы допустили беспечность, правда, милая? — сказал он. — Все это слишком скучно. И настолько «инфра диг», что заставляет меня морщиться.

Саманта не могла не согласиться с ним. Это действительно не вязалось с имиджем холодных, бесстрастных светских людей, который они так успешно поддерживают. Фелисити другая. Она не принадлежит к кругу людей, общающихся с Пирсом.

После долгого раздумья, борьбы с обветшавшей телефонной сетью, которая теперь приводила ее в ярость, и разговора с наконец отозвавшейся женщиной, которой Саманта была готова оторвать голову, она добралась до Фелисити и услышала ответ:

— Фелисити Хьюз слушает.

На мгновение Саманта лишилась дара речи, как с ней всегда случалось в присутствии Фелисити. Что она может сказать этой женщине? Умной женщине, которая редактирует книги, вышла за ее бывшего мужа и, если верить письмам Венеции, воспитывает детей куда лучше, чем делала это она сама? Но потребность в собеседнике оказалась сильнее страха; Саманта взяла себя в руки и выпалила:

— Не могли бы мы где-нибудь встретиться? Где угодно, выбор за вами!

Услышав задыхающийся голос маленькой девочки, Фелисити ощутила знакомый укол зависти и ревности. Она знала, что ревновать глупо, но ничего не могла с собой поделать. Не могла перестать ревновать Тони к тому времени, которое он прожил с Самантой до знакомства с нею, Фелисити. Из-за нее она всегда останется второй женой. А завидовать… Фелисити посмотрела на себя в маленькое зеркало, висевшее на противоположной стене кабинета. Завидовать тоже не имеет смысла. Природа создала ее не для того, чтобы быть вешалкой для платьев, но это не мешало Фелисити мечтать.

— Встретиться? — спросила она. — Ну что ж, если вам так хочется. Может быть, на следующей неделе? Вы ведь в Лондоне, верно?

— Да, но я не могу ждать так долго.

— Но… — Фелисити хотела сказать, что она слишком занята и что проводит в Лондоне лишь один вечер в неделю.

— Пожалуйста, — сказала Саманта. Тревога, звучавшая в ее голосе, тронула Фелисити.

— Ладно. Тогда сегодня вечером, — неохотно ответила она, думая о делах, запланированных на сегодня.

— Спасибо. — Картина идеального сада расплылась; глаза Саманты заволокло слезами, хотя она сама не понимала, почему плачет. В конце концов, она собиралась сделать то, чего хотела. Или нет? Фелисити ее одобрит. Должна одобрить. — Где мы встретимся?

— У Винченцо, в восемь. Мы обе знаем, где это. — Именно там они встретились за ланчем, когда Саманта сказала Фелисити, что оставляет детей на год.

Саманта проглотила слюну. Фелисити не должна знать, что она плачет. Иначе она будет ее презирать.

— Да, в восемь, — хрипло сказала она.

Фелисити медленно положила трубку, завидуя низкому, сексуальному голосу Саманты, так отличавшемуся от ее собственного, лаконичного и делового. Впрочем, она тут же отогнала от себя и эту мысль, сочтя ее смехотворной. Она довольна собственным голосом. Так же, как и всем остальным. Но звонок расстроил Фелисити. Она не могла сосредоточиться и с отсутствующим видом смотрела на машинописные страницы, лежавшие на ее письменном столе.

Какая катастрофа свалится на нее на этот раз? Саманта не стала бы звонить по пустякам. Почему жизнь так похожа на «американские горки»? Почему она не может идти тихо и спокойно? Однако по зрелом размышлении Фелисити поняла, что тихая и мирная жизнь кончилась, когда она вышла замуж за Тони. «Быть второй женой нелегко», — вспомнились ей слова матери. Это правда, с досадой подумала она. Все ее трудности уходили корнями в первый брак Тони.

Внезапно ее снова затошнило, и Фелисити вспомнила, что с самого утра ничего не ела и не пила. Она позвонила в буфет, попросила принести ей кофе, бисквит и стала ждать, когда пройдет приступ.