— Не могу, — сказала Фелисити, пытаясь не вдыхать в себя аромат горячих полосок из ванильного теста, сильно обжаренных в масле и обсыпанных корицей. — Я и так толстая.

— Глупости, — ответила Венеция, копаясь в своей огромной сумке. — Вы не толстая. В самый раз. — Она вынула кошелек и помахала им. — Я угощаю всю семью. По пакетику каждому?

— Да, Венеция, пожалуйста! — ответили дети. Венеция посмотрела на Аннабел.

— А ты что молчишь? Не любишь чуррос? Аннабел уставилась в пол.

— Люблю, но… Я не…

Она не закончила, но все было и так ясно. Она не ощущала себя членом семьи.

— Когда я говорила про семью, то имела в виду и тебя, так что не делай вид, будто это к тебе не относится, моя дорогая. Ты ее неотъемлемая часть, нравится тебе это или нет, — спокойно, но очень решительно сказала Венеция.

— Тогда держи, — сказал Питер и дружески подтолкнул девочку.

Аннабел улыбнулась и взяла пакетик. Все утро они делали покупки. Питер и Филип взяли на себя приобретение овощей и доставку их в «лендровер». Тем временем Венеция и Фелисити обходили киоски, торговавшие антиквариатом.

— Выходной водителя автобуса, — уронила счастливая Венеция.

Девочки решили улизнуть и порыться в лавочках, заваленных подержанной одеждой. Фелисити слышала, как Аннабел сказала Хилари:

— Если повезет, здесь можно найти потрясающий прикид. Я как-то купила на таком рынке обалденную мини-юбку шестидесятых годов. Ядовито-оранжевого цвета.

Так вот откуда взялась та злосчастная оранжевая юбка! При ее виде у Фелисити всегда вставали волосы дыбом. Юбка была короче некуда, но она боялась и слово сказать, лишь бы не обидеть Аннабел.

Айрин в этом отношении была более практичной.

— Скажи спасибо за то, что она, кажется, оправляется от меланхолии, — сказала она, увидев внучку.

Венеция уехала в понедельник. Она провела в Черри-Триз пять дней, и, казалось, перемена обстановки пошла ей на пользу.

— Вы стали лучше выглядеть, — сказала ей Фелисити в понедельник за завтраком.

— Я и чувствую себя лучше. Спасибо за прием.

— Мы всегда рады вам. — Это была правда. Они действительно радовались ее приезду. При Венеции дети успокаивались. Это заметил даже Тони. — Тони просил передать вам привет и извинения за то, что ему пришлось рано уехать.

— Спасибо, дорогая. — Венеция немного помолчала, рассматривая свои руки. Старинные напольные часы, поставленные в холле Самантой, пробили девять раз. Это словно подстегнуло Венецию. Она посмотрела на Фелисити и промолвила: — Должна сказать, что вы совершили чудо. Дети по-настоящему счастливы. Я на это и не надеялась.

Фелисити передвинула стул так, чтобы оказаться как раз напротив.

— Это не так, — ответила она. — Они все еще хотят, чтобы на моем месте была их мать.

— Да, — кивнула Венеция. — Знаю. Но когда они станут старше, то будут вспоминать это время как самое счастливое. И скажут вам за это спасибо.

Фелисити хотела бы, чтобы это оказалось правдой, но продолжала сомневаться.

— Я в этом не уверена, — сказала она. Венеция улыбнулась и ответила:

— Лучше разбудите всех своих детей, если они хотят проводить меня на станцию.

Всех моих детей, думала Фелисити, поднимаясь по лестнице. Эта мысль была для нее новой. И, как ни странно, не такой уж неприятной. Она взглянула в зеркало, висевшее на лестничной площадке. На нее смотрело загорелое лицо. Голубое хлопковое платье и сандалии, покрытые загаром руки и ноги. Она дышала здоровьем и казалась слишком молодой для того, чтобы быть матерью четверых детей. Фелисити прекрасно чувствовала себя. Отдых пошел на пользу и ей.

В открытую дверь конюшни врывались солнечные лучи, рассеивая полумрак. В центре светового пятна сидел Питер в старом халате, который был ему слишком велик. Мальчик тщательно протирал и смазывал части мотоциклетного мотора.

— Эй, держи! — В дверном проеме мелькнул силуэт Филипа. Он вошел и протянул Питеру пакетик с хворостом.

— Угу… Фелисити дала?

— Нет. Я их спер. Один для Хилари. Кстати, где она?

— Украл? — Питер встревожился. — Зря ты это сделал.

— Почему это? Они наши. Продукты покупаются на деньги отца. Мы не обязаны ни о чем просить Фелисити. — Фигурально выражаясь, Питер и Хилари сделали несколько шагов навстречу мачехе, но Филип по-прежнему держался враждебно.

— Она заботится о нас. — Питер хотел, чтобы Филип был объективным.

— Только по обязанности. И лишь потому, что трахается с отцом.

— Они женаты, так что это не траханье, — напомнил Питер, стремившийся восстановить справедливость. — Отец женился на ней. Это навсегда. — Но с нашей матерью случилось по-другому, а они тоже были когда-то женаты, — возразил Филип. — Взрослым нельзя доверять.

Питер на мгновение задумался, а потом ответил:

— А я им доверяю.

— И напрасно! — обозлился Филип. — Вспомни, что случилось после твоих молитв! Они тебе что-нибудь дали? Ничего!

— Помолчи. — Втайне от Филипа Питер продолжал молиться. Поскольку своего алтаря у него уже не было, он делал это в ванной. Там можно было запереться, чтобы никто не мешал. Брат Том говорил, что Господу безразлично, где ты находишься. Лишь бы ты молился и верил в слова, которые произносишь. Так что край ванны для этого вполне годился. Но брат Том говорил, что нехорошо просить у Бога чего-то конкретного. Ты должен сам заработать это. И Питер пытался зарабатывать. Пытайся воплотить в жизнь свою мечту о крепкой и дружной семье. Он отложил пакетик с хворостом в сторону. — Я не буду его есть. Положу обратно в кладовку.

— Подлый святоша! — крикнул разъярившийся Филип.

Тут Питер тоже разозлился.

— Неправда! — Он бросил смазанную маслом деталь, нырнул Филипу в ноги и провел регбийный захват.

Филип начал вырываться, и они покатились по грязному полу, кряхтя, ругаясь, колотя и пиная друг друга.

Тем временем Хилари и Аннабел шли к паддоку. Девочки еще не стали подругами, но начинали терпеть друг друга. Хилари учила Аннабел ездить верхом, а Аннабел в ответ давала ей уроки игры на гитаре. Они услышали шум, доносившийся из старой конюшни в конце двора.

— Противные мальчишки, — сказала Хилари. — Они дерутся. — Девочка побежала к конюшне. — Прекратите сейчас же! — крикнула она с порога.

Аннабел, остановившаяся рядом, с изумлением смотрела на них.

— И правда дерутся, — сказала она. Поскольку ни братьев, ни сестер у Аннабел не было, она не только ни с кем не дралась, но и не видела ничего подобного. Мальчишки кусались, лягались и катались по полу. — Прямо как по телевизору, — восхищенно добавила она.

Но Хилари и глазом не моргнула. Все это она уже видела.

— Дураки, — сказала она, пиная обоих. — Из-за чего вы подрались?

Пинки возымели действие. Братья расцепились и мрачно уселись на полу.

— Ни из-за чего, — одновременно сказали они, не желая ябедничать.

— Я принес тебе хворост. — Филип пополз по полу и протянул ей помятый пакетик.

— Нет, спасибо. Я на диете, — сказала Хилари.

— Зачем? Ты в полном порядке. — Они все были толстыми, Филип понимал это, но не желал признавать.

— Потому что я слишком тяжелая для Белых Носочков. Он начинает жаловаться, если я долго на нем езжу, — ответила Хилари.

— Тогда возьми лошадь побольше, — издевательски посоветовал Филип. — А Белые Носочки отошли на бойню. Он только на мыло и годится.

Эти слова заставили Хилари испуганно ахнуть. — Ты противный, противный мальчишка! — крикнула Аннабел. — Мы любим этого пони. На нем очень хорошо кататься!

— А зачем ты разрешаешь ей кататься? — спросил Филип, кивнув в сторону Аннабел. — Она дочь Фелисити, а обе они здесь только временно.

— Филип, иногда я думаю, что ты набитый дурак! — гневно ответила Аннабел. — Мне до чертиков надоело, что ты расстраиваешь мою мать. Ради нас она выбивается из сил. Хочет, чтобы мы стали настоящей семьей!

— Может не стараться. Я знаю, что такое настоящая семья. В такой семье твоей матери делать нечего. — Филип сунул в рот остатки хвороста и начал жевать их.