— В конце концов, вы их мачеха, — сказала Саманта.

Так оно и есть, подумала Фелисити. О Боже! Внезапно до нее дошло, что о значении этого она до сих пор не задумывалась. Конечно, то, что Тони был их отцом, а она мачехой, накладывало отпечаток на их отношения, но никогда не было главным. Его дети были абстрактными фигурами, жившими с Самантой, и их враждебность не слишком огорчала Фелисити. Это была проблема Тони, а не ее. Фелисити вполне устраивало, что его дети не будут играть важной роли в ее жизни. В глубине души она испытывала облегчение. Но три слова, сказанных Самантой, возлагали на нее ответственность за близнецов и Хилари. Они стали частью ее жизни, и Фелисити неохотно признала, что, выходя замуж, она получила их в нагрузку к Тони. Нравится ей или нет, но избавиться от этого бремени не удастся. Фелисити снова услышала голос матери: «А чего ты ждала, милая? Странно, что до тебя так долго доходило».

О Господи, мать! Фелисити посмотрела на часы. До прибытия ее матери и детей оставалось два с половиной часа. Кажется, они приедут одним поездом. Прощай, мирный, тихий вечер, о котором она так мечтала! Придется готовить дополнительные постели и дополнительную еду: на пять нежданных гостей мусаки явно не хватит. Ее мысли неслись галопом. В морозилке есть полуфабрикат пиццы. Аннабел сумеет приготовить две пиццы, пока сама Фелисити будет стелить постели. Может быть, сварить суп из пакетика; слава Богу, хлеба она купила достаточно, но на завтрак все равно не хватит. Придется утром съездить в деревню. Лишь бы в магазин при мотеле успели завезти свежий. Но все это будет завтра, а ей нужно думать о сегодняшнем вечере.

— О черт! — кисло сказала Аннабел, узнав о предстоящем событии. — Мне не нужна эта ужасная орава. Бабушка и ее подруга — это еще ничего, но они…

— Они дети Тони, — напомнила Фелисити, стараясь не показывать своей досады. Тут она вспомнила слова Саманты и после долгой паузы добавила: — А я их мачеха.

— С какой стати? — фыркнула Аннабел. — Ты моя мать. Этого вполне достаточно.

Фелисити, которая считала так же, поняла, что не готова иметь дело еще с тремя подростками. Но поделиться этой мыслью с Аннабел она не могла. Вместо этого пришлось воззвать к лучшим чувствам дочери:

— Не начинай, ладно? Мне нужна твоя помощь, а не возражения.

Аннабел немного помолчала, надевая золотые сережки в виде заклепок, купленные во время последнего посещения Уэстгэмптона. Фелисити, которая сама не носила серег, не одобряла этого, но смирилась. Она утешала себя тем, что дочь проколола уши, а не нос. Аннабел прищурилась, растерянно посмотрела на мать, а затем мирно сказала:

— Ладно. Что я должна сделать?

— Две пиццы, — сказала Фелисити. — Это будет огромная помощь.

— О'кей. Но я сама есть пиццу не буду. Хочу мусаку.

— Конечно, дорогая, — пообещала Фелисити и побежала наверх готовить спальни. Она знала, что струсила, но сейчас у нее не было ни сил, ни времени спорить с дочерью. Делить мусаку, а то и драться за нее придется позже.

Подготовка спален означала, что они с Тони переселятся в бывшую спальню мальчиков, а трое детей займут родительскую, которая намного больше. Мальчики будут ночевать на их двуспальной кровати, а Хилари — на раскладушке в дальнем углу. Решение было не идеальное, но из-за приезда матери с неизвестной подругой ничего другого не оставалось. Две пожилые женщины разместятся в спальне Хилари. На мгновение — только на одно мгновение — она подумала поселить Хилари с Аннабел, но решила не будить лихо. Не стоит злить и без того недовольную дочь. Уик-энд кончится, дети Тони вернутся в Лондон и отправятся в свои школы, а Аннабел останется. И хотя внутренний голос шептал Фелисити, что она трусиха, бедняжка решила держаться с Аннабел по одну сторону баррикады.

Она принялась лихорадочно стаскивать покрывала и стелить постели, но вдруг остановилась и задумалась. Почему у нее такое чувство, словно она с чем-то сражается? И как называется это таинственное «что-то»? Не найдя удовлетворительного ответа, она продолжила свое дело.

Тони пришел домой раньше обычного. Узнав о приезде детей, он до того обрадовался, что Фелисити почувствовала себя вдвойне виноватой. Ей и в голову не приходило, что он так скучает по своим отпрыскам. Его радость настолько подействовала на Фелисити, что она тоже обрадовалась их приезду и не позволила себе утешиться тем, что дети пробудут здесь всего один уик-энд.

— Ну, дорогая, каково быть матерью целой оравы? — Айрин сидела на диване, вытянув ноги и мирно сложив руки на пухлом животе.

Это было днем в воскресенье, после обильного ланча. Жареная баранья нога, печеная картошка, зеленый салат, подливка, мятный соус, яблочный пирог и крем, которые следовало подать почти одновременно, едва не довели Фелисити до инфаркта.

Айрин и Венеция предлагали помочь, но Фелисити покачала головой, решив доказать, что это ей по плечу. Она начала с того, что в пятницу поклялась стать идеальной мачехой, и до сих пор, к собственному изумлению, умудрялась ублажить всех.

Уик-энд получился удивительно удачным. Правда, дети Тони были слегка подавлены, но вели себя прилично. Она была уверена, что этим обязана исключительно присутствию Венеции; стоило им на секунду забыться, как следовало резкое замечание, которого они слушались. Приезд Венеции был для хозяйки полным сюрпризом. Когда шок прошел, Фелисити обнаружила, что старая леди ей нравится.

— Ради Бога, почему ты не сказала мне, что привезешь Венецию? — прошептала она матери.

— Потому что не хотела выслушать отказ, — ответила мать. Ее логика, как всегда, была безукоризненной. — Чего не знаешь, тому не мешаешь.

— Я бы не стала отказывать, — ответила Фелисити. Однако она знала, что это было вполне возможно, и порадовалась предусмотрительности матери.

— Я им не мать, — сказала Фелисити, отвечая на вопрос Айрин. — Только играю ее роль в этот уик-энд.

Венеция, восседавшая в самом удобном кресле у горящего камина (хотя стояло раннее лето, но воздух еще не прогрелся как следует, а ее кости были чувствительны к холоду), выпрямилась и пристально посмотрела на Фелисити.

— Что бы вы сказали, если бы вас попросили забрать их сюда насовсем? — спросила она.

Фелисити посмотрела на нее, пытаясь не подать виду, что пришла в ужас. Неужели Венеция знает то, что неизвестно ей самой? Не является ли этот уик-энд разведкой боем?

— Вы думаете, что это возможно? — наконец спросила она.

Разочарованная Венеция снова погрузилась в кресло.

— Нет, — сказала она, — но я думаю, что здесь им было бы лучше, чем у Саманты.

— Но Саманта их мать. Она сама пожелала взять опеку над детьми, когда развелась с Тони. Детям следует оставаться со своими матерями, не так ли?

— Но не всем матерям следует оставаться со своими детьми, — только и ответила Венеция, не удосужившись развить свое глубокомысленное замечание.

Вечером в воскресенье после завершения не менее обильной трапезы — сандвичей с копченым лососем, слоек, двух фруктовых тортов и нескольких литров чая и кофе — Тони и Фелисити на двух машинах отвезли гостей на станцию в Брокенхерст и посадили на лондонский поезд.

Поезд был набит горожанами, возвращавшимися в Лондон после уик-энда, проведенного на лоне природы. Большинство сидели в креслах и дремали.

— Бедняги, — сказал Тони. — Они устают от одной мысли, что нужно возвращаться в Лондон на работу. Слава Богу, что я там больше не живу. Хотеть работать в Лондоне может только сумасшедший.

Фелисити решила, что это камень в ее огород. Она заскрежетала зубами, но промолчала и помогла матери, Венеции и детям сесть в поезд. Она не собиралась ссориться с Тони. Во всяком случае, не сейчас, на глазах у детей. И вообще не собиралась ссориться с ним. Никогда.

— А вот мама возвращается в Лондон на работу! — во всеуслышание бодро объявила Аннабел.

Айрин, которая заходила в вагон последней и слышала как Тони, так и Аннабел, застыла в дверях.