Юля переглянулась с улыбающимся ИванИванычем, тоже оценившим прелестные стихи, и прошептала ему в ухо:
– Ванька, как твое романтическое свидание вчера?
– Отлично, Юль, – ИванИваныч показал большой палец на левой руке, а немного погодя – большой палец на правой руке, для убедительности, – все отлично: я ее не люблю, классный секс, умеет готовить. Подумываю о женитьбе…
– Покурим сейчас, жених? А то у меня острое никотиновое голодание… начинается.
– Ага, сегодня тепло, давай на улицу двинем? И от Зои подальше. Что само по себе неплохо.
Юля курит сигареты. Юля обходится с сигаретой запросто – небрежно достает ее из пачки, зажав в своих недлинных пальцах с куцыми ногтями доктора, прикуривает от дешевой зажигалки. Юля курит и уносится вместе с синеватым дымом далеко-далеко, и не в страну Мальборо, а просто – далеко. Юля лечит детей. В объятиях белоснежного халата, в резиновой петле фонендоскопа, она обходит палаты, кладет прохладную руку на пылающие лобики. Лет пять назад правильнее было бы сказать: Юля любит детей, но есть ли смысл в маленькой лжи, известно куда ведущей.
Человек, бегло читающий по-русски, пожалуйста, пожалуйста, не будь против вот таких невинных отступлений ни о чем вроде бы. Они еще будут и далее, просто автору в какой-то момент это показалось очень забавным, а читать по-русски приходится другому человеку – вот так всегда.
* * *
Герой Юлиных невеселых размышлений Витечка неподалеку тщательно припарковывает свой большой и черный автомобиль. Не глушит двигатель – размеренный шум мотора всегда успокаивает его, сейчас тоже невредно успокоиться.
Иметь ненормированный рабочий день – почти что счастье. Невозможно себя представить в числе офисного пресловутого планктона, тупящего перед мониторами, зависающего на социальных сайтах и шныряющего с личными глупыми кружками к общественному чайнику, заляпанному коричневым.
Витечка любит утро. Витечка просыпается без будильника в пять тридцать, принимает контрастный душ, тщательно делает свои щеки и подбородок идеально гладкими, зубы – белыми, дыхание – свежим и что там обещают еще производители зубной пасты. Витечка заваривает себе чай, непременно зеленый, дожидаясь остывания кипятка до восьмидесяти градусов, по Цельсию, да. Составляет детальный план на день, удаляет из памяти телефона ночные смс от влюбленных барышень. Витечка недоволен – на что приходится тратить время, прости господи.
У Витечки сегодня два выступления перед врачами, две лекции. Потом обед – протокольное мероприятие. Он расскажет про новинку на фармацевтическом рынке, препарат такой-то. Превосходный препарат, отличается от своего предшественника наличием витамина С и преумноженной в три раза ценой – что ж, это бизнес.
Проводит ладонью по бритой голове. Начав по семейной традиции лысеть, Витечка немедленно обрил голову, теперь проделывает это дважды в месяц, находит сочетание молодого лица и празднично сияющей головы достойным себя. И уж в тысячи раз более приемлемым, чем редкие волосенки по краю прически – выбор падших.
Отключает телефоны. И один, и второй. Надо подумать, а Витечка умеет одномоментно делать только что-то одно. Говорить по телефону. Отдельно. Думать. Отдельно. One day – one room.
Еще раз смотрит на листок бумаги.
2-224-224 – читает он. Легко запомнить, сказал ему Боб, по-волчьи ухмыляясь, молярный объем любого газа равен 22, 4 литра на моль. При нормальных условиях. Нормальных условий как раз и нет, думает Витечка, и давно, а молярный объема любого газа – ненужная информация для повседневной жизни, впрочем, как и почти любая информация, полученная в институте.
Витечка даже не удивился, встретив Боба в неподходящее время в неподходящем месте, услышав от него неподходящие слова.
Все это еще надо снабдить наречием «очень».
Он знает, что рано или поздно это должно было произойти, и пришлось бы что-то решать.
Повадился кувшин по воду ходить, сколь веревочку ни вить, и всей птичке пропасть. Коли увяз коготок.
Но предположить, что это будет – так скоро, и что это будет – Боб, Витечка не мог никак.
Зачем-то ведь ему это надо, Бобу? Ответить бы на этот вопрос, думает Витечка. Это ключевой вопрос, думает Витечка. Но на него как раз и нет ответа. Пока нет, подчеркивает Витечка. Без паники.
Он смотрит в окно. Дворничихи в оранжевых межпланетных одеждах, весело переговариваясь, идут куда-то, толпой и с метлами. На Лысую гору? – пытается отвлечься он.
Витечка, Боб и все-все-все когда-то учились в медицинском.
Страшная трагедия на втором курсе вызвала необратимую реакцию разложения, сломала их дружбу, разорвала отношения. Сложное вещество компании распалось на простые вещества – троих напуганных живых мальчиков, двух напуганных живых девочек и одну мертвую, не успевшую испугаться. Или успевшую?
Реакции разложения обычно протекают при нагревании и являются эндотермическими.
У них получилось иначе.
Что ж, почти вся информация, приобретенная в институте, бесполезна в повседневной жизни.
Витечка включает телефоны. Сейчас же отвечает на звонок. Рабочий момент, ничего особенного. Читает несколько смс, пренебрежительно кривит губы – он не любит, когда себе позволяют чересчур много. Удаляет номер из контактов.
Через паузу звонит альтернативная труба. Витечка смотрит на услужливо определившийся номер.
Надо что-то решать. Ответить. Или выбросить, допустим, вот этот самый телефон в окно. Витечка невольно усмехается. Примерно с тем же результатом можно использовать компактную пудру для лечения сифилиса. Можно, конечно. Но это будет первый шаг. Он потребует второго. И так далее.
И Витечка не знает, готов ли он пройти весь необходимый маршрут. Опять вызов на первый мобильник.
– Слушаю тебя, – сообщает Витечка.
Действительно слушает какое-то время. Звонит врач-интерн из госпиталя ветеранов войн, красивая девица с роскошной улыбкой и тяжелой грудью. Витечка хмурится, звонок немного некстати, но… Он что-нибудь придумает.
– Отлично, – оценивает он врача-интерна, – что привезти?
Трубка недоумевает. Ей от Витечки нужен только Витечка.
– Имею в виду, что ты пьешь?
Трубка торопливо отвечает, чуть шершавым от возбуждения голосом.
– Портвейн? – удивляется Витечка, обычно девицы хрустально восклицают: «Шам-пан-ско-го!» – Хорошо, пусть будет портвейн…
Кладет телефон в карман, другой тоже. Где-то он недавно видел хороший крымский портвейн.
С портвейна и шам-пан-ско-го мысли довольно-таки логично перебросились на водку. Лидия пьет только водку, не запивая, не закусывая, не пьянея. Витечка вынимает телефон. Крутит в руках, начинает набирать номер, сохраненный в памяти под именем Лидия – а под каким же еще? Нажимает на сброс. Не будет звонить. Лидия сейчас еще валяется в постели, ее Дикобраз шастает по спальне, хлопает дверцами шкафов, холодно информирует, что будет поздно – совет директоров – и наплевать. Лидия утыкается головой в подушку, смаргивает слезы, ей прекрасно известно, что совет директоров состоится в тайно снятой квартире на улице Мичурина.
Что за чертовый перекос, в который раз размышляет Витечка, почему врач-интерн в волнении звонит ему, ему нужна несчастная Лидия, Лидия плачет по Дикобразу, Дикобразу веселее на улице Мичурина. И так с каждым, и так до бесконечности. Эра тотального смещения. Ничего-ничего, она скоро закончится. Осталось всего-то пара миллионов лет.
Напротив окна автомобиля остановились мальчик и девочка, по виду младшие школьники.
– …и тогда гриф выклевал его печень, глаза, а тело разбил о скалу, – громко произнес мальчик.
– Только наверняка это был не гриф, – опустил стекло Витечка, – не гриф, а орел. Грифы питаются падалью.
Мальчик замолчал. Девочка нахмурилась.
Витечка сдвинул рычаг переключения скоростей.
Где, в каком звене произошел сбой, размышляет Витечка, и имеет ли смысл сейчас тратить время на выяснение этого, надо вооружиться широко известным принципом Эйзенхауэра – начать с дел важных и срочных. Да, важных и срочных. Врач-интерн сегодня – важное и срочное. Про Лидию лучше не думать, а портвейн он встречал в «Алко-холле».
