Открыв дверь и щелкнув выключателем, она какое-то мгновение уделила рассматриванию своих творений, так изумительно смотрящихся на длинных вешалках вдоль стен. Каждая жемчужинка на месте, как и каждая складочка, каждая волна кружев спускалась таким образом, словно так и должно было быть. Джейн пришлось признать, что хотя она и не очень-то и любила свадебную моду, платья получились прекрасными. Ей удалось воссоздать стиль того периода, при этом придав ему как можно больше присущих только ей особенностей, насколько это было возможно. Это и неожиданный волан здесь и необычный кусочек кружева там, но в любом случае было хоть это.

И именно в этот момент ее отвлек звук похрустывания.

Она бросила взгляд вниз и увидела след упаковки из-под «еды на быструю руку» [5], ведущий в сторону угла.

И от ужаса издала приглушенный визг.

Просто здорово, что крыса не устроила себе обед на атласе, но как же ее теперь прогнать отсюда? Но Джейн упустила свой шанс, быстро покинув комнату. Оставив свет включенным, она захлопнула дверь. Может быть, свет доведет до сознания крысы, что она попала в неправильное место и, соответственно, откажется от своих замыслов в отношении мастерской.

Это казалось наилучшим выходом, чем пытаться заставить ее уйти, используя легкую палку.

Джейн быстро собрала свою сумку, натянула кроссовки с разноцветными шнурками — может быть и не самыми шикарными, но определенно цветными — и поспешила окунуться в манхэттенский вечер. На нее накатили цвета и запахи двадцатого века, убеждая, что она больше не заперта в викторианской мастерской. Она сделала глубокий вдох, повесила сумку через плечо и направилась вниз по улице к своей арендованной квартире, на время выкинув из головы мысли о крысе.

К тому времени, когда Джейн достигла здания, в котором находилась ее квартира, она была вся в поту и сердита. Медленно поднявшись по лестнице на три пролета, она остановилась перед своей дверью, дожидаясь пока восстановится дыхание, и лишь затем повернула ключ в замке и пригласила саму себя в свои «шикарные» апартаменты на чердаке. Включив свет, девушка захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной, позволяя сумке соскользнуть на пол. Быстрый осмотр помещения сказал ей, что она действительно находиться в черно-белом пространстве, которое сама же и создала после переезда в Нью-Йорк. Джейн была убеждена, что черно-белые тона прекрасно помогут ей поддерживать ее изысканное дизайнерское «я» и не будут играть никакой иной роли, кроме как для усиления ее творческого потенциала.

Но в последнее время она начала сомневаться, что эта цветовая схема благотворно влияет на ее душевном состоянии.

С тяжелым вздохом девушка оттолкнулась от двери и направилась прямиком в спальню, чтобы сменить требуемую ей на работе одежду темных цветов — «не дай Бог, если мы будем конкурировать с невестами, дорогая!» — на что-нибудь другое, в крайнем случае, на удобный спортивный костюм светло-серого оттенка. Обычно она находила свою спальню, во всей ее белоснежной чистоте, успокаивающей. Но сегодня та казалась ей просто стерильной.

Джейн быстро подвела итоги того, что съела за день, и поняла, что последний M&M's был лишним, поэтому, перекрестившись, поклялась в отдаленном будущем держаться подальше от автоматов по продаже закусок. Возможно, пока ей не исполниться сорок, в следующее десятилетие или около того.

В окружающей же ее цветовой схеме было одно отклонение — приданное, которое родители заставили ее взять с собой. Это была красивая роскошная черешня, которая росла под ее крошечным окошком и, при ближайшем рассмотрении, манила к себе нежным сиянием. Джейн знала, что было в стволе.

Это манило ее, искушало.

Но она также знала, к чему могло привести подглядывание, поэтому резко отвернулась и начала рыться в комоде в поисках чего-либо подходящего для проведения своего после-рабочего пятничного вечера в просмотре старых фильмов.

Как только Джейн сменила униформу Уизерспун на более удобную одежду, то сразу же приготовила легкую закуску и поставила ее рядом с пультом от телевизора. Она не могла позволить себе кабельного, но общественное телевещание [6]всегда показывало что-то полезное по пятничным вечерам.

— Здорово, — проворчала она, включая и тут же готовясь выключить телевизор. — Овцы.

О-о-о, но это были овцы из Шотландии, и этого было достаточно, чтобы убрать палец с пульта. Шотландия и все эти овцы, стойко жертвовавшие всем, чтобы дать шерсть… Пальцы Джейн зачесались только от мысли об этом. Честно говоря — и об этом она никому на работе не говорила, чтобы не испортить впечатление о себе, только как о потребителе сотканных вещей — дай ей в руки пару спиц, и она сможет сотворить чудо.

А также пряжу разноцветных тонов.

Джейн смотрела передачу до тех пор, пока не узнала об овцах и их повадках больше, чем ей бы хотелось, затем выключила телевизор и забралась на кровать.

И во сне она видела шотландских овец.

И снова в мастерской…

Йен поднял меч и его кончиком подцепил один из подобранных им пакетиков с едой. Разорвал наружную оболочку, засунул руку внутрь и схватил несколько хрустящих кусочков мяса. Пережевывая их, он рассматривал слова, выгравированные на наружной стороне пакета. « Cheetos» [7]. Похрустывая ими, он вдруг с беспокойством посмотрел на оранжевые остатки на своих пальцах. Что только усилило испытываемое им беспокойство. Но Йен продолжал жевать, убежденный в необходимости какого-либо питания, какое только можно получить, и, размышляя над ужаснейшей ситуацией, в которой оказался. Он был мертв, что вполне очевидно, поскольку находился не в яме Фергюссона. Но, что его заинтересовало, так это почему его смертное тело все еще испытывает боль. Йен не сомневался, что должен был покинуть свое тело на пути в загробную жизнь. Но он сохранил его, как впрочем, и все его недостатки.

Оглядевшись, он понял, что находиться в пещере, заполненной белыми платьями. Сначала он не заметил их, поскольку проснулся в кромешной темноте. Затем слабый свет проник сквозь окно, принося с собой понимание того, что он больше не в башне Фергюссона. С трудом встав на ноги, Йен принялся за отчаянные поиски пищи и воды.

Лишь спустя некоторое время он заметил небольшую коробку, полную пакетиков. Воду он обнаружил там же, в небольшой коробке, и попробовал странный экзотический вкус. Напиток ему понравился. Еда чуть меньше.

Пошатываясь, он вернулся в свой угол и прилег отдохнуть, когда свет, такой яркий, почти ослепляющий, вспыхнул перед ним. Он был так потрясен, что вначале не мог пошевелиться.

Рай? — задался вопросом он. Или, что вероятнее всего, пещера, предназначенная для тех, кто дожидается своего путешествия в Ад. Он не был уверен, но сильно подозревал, что каким-то образом, правда, от усталости забыв об этом, ему удалось сбежать от охранников Фергюссона и оказаться в пещере, содержащей платья для будущих ангелов. Поскольку, все те одеяния, которые ему удалось рассмотреть, были белого цвета. Что же касается тех черных машин на столах… Йен не осмелился до них дотронуться, но прочитать слова, написанные на них, было довольно таки легко. «Зингер» [8]. Если это не причина, чтобы думать о поющих ангелах, то он не знает, что вообще думать.

Но поскольку здесь не было никаких ангелов, блуждающих и перебирающих платья, то Йену не оставалось ничего иного, кроме как задуматься об иных альтернативах. В итоге он пришел к выводу, что находится ни в Раю, ни в Аду, — а в Чистилище, ужасном месте между этими двумя мирами. Сама пища должна была сказать ему об этом. Он взглянул на остатки того, что съел. « Cheetos», « Milky Way» [9], « Life Savers» [10], да, если говорить по правде, — то и все эти цвета, которые он едва мог распознать, и вкусы, которые никогда еще не ощущал его язык. В итоге, он не мог ничего поделать, кроме как всем сердцем желать вернуться в Шотландию и храбро встретиться за обедом со своим кланом.