Едва она появилась на нескольких балах в Челмсфорде и Колчестере, как ее немедленно признали первой красавицей графства. Высокое положение; богатейший дом; каждая прихоть тут же исполняется; где бы ни появилась, все взоры разом обращаются в ее сторону; муж, любящий без памяти, щедрой рукой дающий «на булавки»; никаких бедных родственников, взыскующих материальной поддержки и покровительства, – одним словом, во всем Эссексе не было никого счастливее Люси – леди Одли.
Перенесемся, однако, в гостиницу «Солнышко», где только что отобедали наши молодые друзья. Окна широко раскрыты настежь, свежий деревенский ветерок свободно гуляет по комнате. Погода великолепная, ранняя осень уже кладет на листву свои первые мазки. Одни поля все еще желтеют от несжатой пшеницы, а на других она уже вся легла под сверкающим серпом. Широкогрудые кони, тяжело напрягаясь, медленно развозят по дворам богатейший урожай. На тех, кто просидел в Лондоне взаперти все жаркие летние месяцы, это производит неописуемое впечатление. Впервые после смерти жены Джордж Толбойз испытал чувство, похожее на радость.
Когда обед кончился, часы пробили пять.
– Надевай-ка шляпу, Джордж, – сказал Роберт Одли. – В Одли-Корт раньше семи обедать не садятся, так что у нас еще есть время нанести визит старому поместью и его обитателям.
Хозяин гостиницы, войдя в столовую с бутылкой вина, услышал конец фразы и счел возможным вмешаться в разговор.
– Извините, мистер Одли, – сказал он, – но если вы хотите повидаться с дядюшкой, то, отправляясь к нему сейчас, вы только потеряете время. Сэр Майкл, миледи и мисс Алисия уехали на скачки в Чорли и, скорее всего, ранее восьми вечера не вернутся. Возвращаясь домой, они обязательно проедут мимо моей гостиницы.
Идти в Одли-Корт, разумеется, уже не было смысла, поэтому молодые люди отправились в деревню, заглянули в старую церковь, затем сходили туда, где назавтра собирались заняться рыбной ловлей. В четверть восьмого они вернулись в гостиницу и, закурив сигары, сели у открытого окна, любуясь мирным видом, открывшимся перед ними.
За окном быстро темнело. С грохотом промчались кабриолеты, почтовые кареты и догкарты, протарахтели неуклюжие деревенские фаэтоны[36], а когда стало совсем темно, у покачивающегося столба с вывеской внезапно остановился открытый экипаж, запряженный четверней, и кучер спустился на землю, чтобы привести в порядок запутавшуюся упряжь.
– Ба, да ведь это дядюшка! – радостно воскликнул Роберт и выбежал на улицу.
Джордж закурил очередную сигару и, стоя за оконной занавесью, решил понаблюдать за тем, что делается на улице. Алисия сидела спиной к лошадям, и даже в густых сумерках Джордж разглядел в ней красавицу брюнетку, а леди Одли сидела в том углу, что был наиболее всего удален от окна, и поэтому Джордж так и не увидел белокурую богиню, о которой так много слышал.
– Роберт! – воскликнул сэр Майкл, когда племянник появился на пороге гостиницы. – Вот это сюрприз!
– Я не решился побеспокоить вас в Одли-Корт, дорогой дядюшка, – промолвил молодой человек, меж тем как баронет с самым сердечным видом пожал ему руку. – Эссекс, как вы знаете, моя родина, и в это время года на меня обычно находит ностальгия[37]. Поэтому Джордж и я остановились в местной гостинице, чтобы два-три дня порыбачить в здешних ручьях.
– Джордж? Какой Джордж?
– Джордж Толбойз.
– Ах, так он тоже приехал! – воскликнула Алисия. – Как я рада! Умираю, хочу взглянуть на этого красивого молодого вдовца!
– В самом деле, Алисия? – отозвался Роберт Одли. – Тогда я схожу за ним и познакомлю вас прямо сейчас.
Брови леди Одли чуть дрогнули, и сэр Майкл, прочтя в ее глазах выражение ужаса, решил, что предстоящая церемония страшит ее ввиду ее крайней усталости.
– Пожалуйста, только не сейчас, Боб, – попросил он. – Сегодня у нас был такой насыщенный день! Леди Одли слегка нездоровится. Приходи к обеду со своим другом завтра; тогда и представишь его и Алисию друг другу. Пойди перемолвись с леди Одли парой слов, а потом мы поедем домой.
Миледи была так утомлена, что у нее хватило сил только на то, чтобы мило улыбнуться новоявленному племяннику и протянуть ему изящную крошечную ручку, затянутую в перчатку.
– Итак, завтра вы пожалуете к нам на обед и приведете с собой вашего интересного друга? – осведомилась миледи низким усталым голосом и, не дожидаясь ответа, откинулась на спинку сиденья. Она была главной достопримечательностью сегодняшних скачек, и, судя по всему, восторженные взоры половины графства подействовали на нее угнетающе.
– Странно, она не стала потчевать тебя своим бесконечным смехом, – шепнула Алисия, перегнувшись через дверцы экипажа, чтобы пожелать Роберту спокойной ночи. – Но ничего, она приберегла тебе это удовольствие для завтрашнего дня. Однако ты очарован ею, как и все, кто видел ее хотя бы раз, не так ли? – брюзгливым тоном спросила молодая леди.
– Изумительное создание, что и говорить, – с откровенным восхищением чуть слышно ответил Роберт.
– Подумать только! Она – первая женщина, о которой ты замолвил доброе слово, Роберт Одли. Обидно, однако, что тебя привлекают только восковые куклы.
Экипаж тронулся с места и тут же пропал во мгле.
Бедная Алисия вела давнюю войну с двоюродным братом из-за его странного темперамента, который позволял ему молча довольствоваться всем, что давала жизнь, но не позволял его чувству – о чем или о ком бы ни шла речь – проявиться хотя бы одной искрой восторга.
«Способен ли Роберт влюбиться? – размышляла время от времени молодая леди. – Нет, ни за что на свете! Если бы его вниманию представили целый сонм обольстительных гурий и от его султанского величества потребовалось бы только указать пальцем на избранницу, он лишь воздел бы очи горе и повелел им самим бороться за первенство!»
И все же невозможное бывает, и в этот вечер случилось то, что случилось.
– Какая женщина, Джордж! – воскликнул Роберт Одли, возвращаясь в гостиницу. – В жизни ничего подобного не видел. Какие глаза! Какая улыбка! Знаешь, я похож на героя французского романа: влюбился в собственную тетушку!
Ничего не ответил молодой вдовец. Стоя у открытого окна, он глубоко вздохнул и выпустил облачко сигарного дыма. Прошлое вновь ожило перед его глазами, и он вспомнил ту, которую считал слишком прекрасной, чтобы ступать на нечистую твердь, слишком прекрасной, чтобы относиться к ней как к земному существу, и которую при всем том он осмелился сделать и своей женой, и матерью своего ребенка. Ныне она покоится на маленьком кладбище в Вентноре, и он всего лишь год назад заказал ей каменное надгробье. Он думал и думал о ней, и слезы медленно катились по его щекам.
Минувший день так утомил леди Одли, что, когда семейство, наконец, воротилось домой, она не села с мужем и падчерицей за обеденный стол, но тут же ушла к себе в гардеробную, провожаемая горничной, Фиби Маркс.
В отношении этой девушки леди Одли вела себя несколько неровно: порою довольно доверительно, порою довольно сдержанно. Но, в общем, хозяйкой она была снисходительной, и у девушки не было оснований жаловаться на судьбу.
В этот вечер, несмотря на усталость, леди Одли была в необычно приподнятом настроении и, живо описав скачки и всех, кто там присутствовал, она, между прочим, заметила:
– Утомилась я до смерти, Фиби. Целый день на жарком солнце! Каким, должно быть, страшилищем гляжусь я сейчас со стороны!
Она взглянула на себя в зеркало. Свечи, горевшие по обеим его сторонам, чуть потрескивали.
– Вы чуточку побледнели, миледи, – ответила горничная, раздевая свою госпожу. – А вообще-то вы все такая же хорошенькая – как всегда.
– Пожалуй, ты права, Фиби, – сказала леди Одли, садясь в кресло и отбрасывая кудри назад. Фиби, стоя у нее за спиной, принялась их расчесывать, готовя миледи ко сну.
– Знаешь, Фиби, некоторые говорят, мы с тобой очень похожи.
