– Ну хорошо, – сдалась она. – Я изыму у вас портфель под расписку.

– Слава богу! Вы на машине? Тогда пристраивайтесь ко мне в хвост и поедем. Я жажду свалить с себя этот груз!

– А у вас не возникало искушения присвоить эти деньги? – спросила Софья. – Взять их и потратить?

– Незаметно для мужа такую сумму не потратишь, – тут же ответила Мадлена, но потом спохватилась и добавила: – Это цена Костиной жизни, как вы могли подумать?

«Квартирка» находилась в одной из столичных новостроек, и при желании туда можно было засунуть целый автобус гостей. Коридор размерами напоминал закрытый теннисный корт и был обставлен странно изогнутой белой мебелью. Нырнув в один из шкафов, Мадлена принялась усердно копаться в каких-то невидимых вещах. Наконец она вылезла наружу, растрепанная и раскрасневшаяся. В руках у нее был портфель того же цвета, что и ее волосы.

– Вот он, – сказала Мадлена и протянула его Софье.

Та на секунду замешкалась. «Опять портфель! – пронеслось в ее голове. – Портфель Дымова уже принес мне массу неприятностей. Кажется, сейчас я их удвою». Тем не менее Софья взяла его и прижала двумя руками к себе.

– Господи, мне уже полегчало! – пробормотала Мадлена. – Удивительно, как деньги управляют сознанием.

– А надо, чтобы наоборот, – заявила Софья. Портфель Люкина жег ей руки, словно только что выпрыгнул прямиком из адского пламени.

– Хотите расписку? – спросила она, просто чтобы потянуть время и не оставаться один на один с этим ужасным приобретением.

– Нет, – решительно покачала головой Мадлена. Ее оттаявшие рыжие кудряшки, взметнувшись вверх, осыпали Софью миллионами крошечных брызг. – Костя умер, вместе с ним умерли и наши отношения. Рассчитываю поскорее забыть все, что с этим связано. Я совершила глупость, теперь раскаиваюсь. Забирайте портфель – и дело с концом.

– Ладно, – промямлила Софья, уже не боясь, что у нее снова потребуют какой-нибудь документ.

Мадлену снедало лихорадочное желание покончить поскорее с формальностями, отдать портфель, отряхнуть руки и постараться убедить себя, что все это ей приснилось. «Почти в точности мое желание, – подумала Софья. – Сейчас она закроет за мной дверь и навсегда вычеркнет Люкина из своей жизни».

Портфель был таким тяжелым, словно в нем содержалось все бремя пороков человеческих. Однако Софья не рискнула открыть его в машине и повезла к себе домой. По дороге она пришла к выводу, что все деньги, попадающие к ней в руки, вызывают разные чувства. Те, что она заработала для Дымова, приносили удовольствие. Деньги же, которые Люкин выманил шантажом у человека, скрывшегося с места преступления, напоминали камни. Под этими камнями теперь были погребены остатки ее, Софьиного, оптимизма.

До сих пор она надеялась, что дело утрясется как-нибудь само, без ее участия. Например, появится Дымов и возьмет на себя всю ответственность за происходящее. Или Суданский проникнется к ней нежными чувствами и, пользуясь своим служебным положением, передаст дело компетентным органам. Но нет! Ничего такого не происходило. Мужчины бежали с поля брани, точно мыши от метлы. Она осталась совсем одна.

Пока кошка Федора бесчинствовала на кухне, с мур-мяканьем уничтожая «Вискас – вкусный обед», Софья принялась за портфель. Открыв его, она увидела, что он доверху набит тысячерублевыми купюрами, уложенными в жирненькие пачки. Пачки были спеленуты банковскими лентами. Пожалуй, если бы Софья радовалась этим деньгам, она бы просто вывалила их кучей на диван и запустила в эту кучу обе руки. И скорее всего ничего бы не заметила.

Но, поскольку деньги угнетали ее, она стала вытаскивать пачку за пачкой и раскладывать их ровными рядами. На одной из банковских бумажек шариковой ручкой были крупно нацарапаны какие-то буквы и цифры. Водившая «Фольксваген» Софья насторожилась.

«Похоже на номер автомобиля. Неужели Люкин оставил мне ниточку? – подумала она и тут же спохватилась: – Не мне, конечно, а Мадлене. А та взяла и самоустранилась. Ей наплевать, как он умер, и деньги его ей совершенно не нужны. Что же мне со всем этим делать? Пойти к следователям, которые вели дело об убийстве Люкина? Взять и отдать им все – его портфель, портфель Дымова да еще в придачу рассказать о Капустине, о Мадлене, обо всех тех, кто хоть как-то причастен к делу?» – Ты думаешь, все сразу закончится, да? – вслух спросила она объевшуюся кошку Федору, которая вперевалочку вошла в комнату. – Ошибаешься. Тут-то все и начнется! Думаю, меня надолго лишат возможности совершать решительные поступки.

Софья понимала, что нужно все хорошенько обдумать. Сгруппировать данные. Она расстелила постель, забралась под одеяло и уставилась в потолок. Факты скакали перед ее мысленным взглядом, точно кузнечики. Они не желали группироваться и лишь путались в голове, рождая совершенно чудовищные версии и догадки. Больше всего Софья боялась, что Дымов с самого начала выстроил некий изощренный преступный план, для реализации которого ему необходим был козел отпущения.

– Если это так, то, вероятно, я успешно справляюсь с ролью козла, – пробормотала она.

В этот момент кто-то позвонил в дверь. Софья нашарила рукой будильник и поднесла к глазам. Десять вечера! Кто бы это мог быть? Закутавшись в халат, она потопала в коридор и прильнула к глазку. Там стоял Кутайкин собственной персоной. В одной руке он держал пухлый пластиковый пакет, в другой – пышный букет красных роз. Выражение лица у него было решительное и одновременно возвышенное, как у певца, исполняющего патриотическую песню.

Софья, которую грызло одиночество, неожиданно решила: «А впущу-ка я его! Чего мне терять? Все-таки живая душа».

Увидев Софью без макияжа, в халате и носках, Кутайкин ничуть не смутился.

– Здравствуйте, Софья! – Поскольку в этой фразе не было ни одного звука, который можно было бы произнести в нос, его приветствие прозвучало до ужаса странно. Впрочем, он тут же смазал это впечатление, решительно добавив: – Признавайтесь, вы все-таки затемпературили?

– Это Капитанов вам нажаловался?

– Просто проинформировал. Я вас искал в агентстве. Он сказал, что вы закашляли и ушли. Можно войти?

– Входите. – Софья посторонилась. – Пусть вас не смущает мой внешний вид.

– Он меня ни чуточки не смущает, – плотоядно улыбнулся Кутайкин и заявил: – Я принес множество вещей, которые могут пригодиться в трудную минуту.

Когда он разделся и, прошествовав на кухню, начал разгружать пакет, выяснилось, что представления о трудной минуте у него весьма экстравагантные. В пакете оказались коньяк, несколько лоточков мясной нарезки, большая банка чая для гурманов, пакет молока, пачка соды, брусок сливочного масла и «гремучий» мешочек с лекарствами.

– Молоко, масло и соду – мне, коньяк – вам, – предположила Софья.

– Вам еще розы. Впрочем, это все вам. Будете пить коньяк и нюхать цветы. Затем подойдет очередь чая и аспирина. А перед сном я напою вас молоком с содой...

Уловив в голосе Кутайкина мечтательные интонации, Софья насторожилась. Почему-то ей сразу вспомнился Иван Иванович Ушкин с его навязчивой идеей сделать из девушки домашнее животное.

Может быть, у этого типа собственная фобия? Он знакомится с женщиной, а потом закармливает ее таблетками? Как ни крути, а Кутайкин уже второй раз порывается исполнять роль лекаря.

– Послушайте, Олег, – сделала она первый осторожный заход. – Вы, вероятно, испытываете настоящее удовольствие, когда женщина проглатывает какую-нибудь микстуру или приклеивает к ранке лейкопластырь? – Кутайкин изумленно поглядел на нее. – Признайтесь, вы тащитесь, когда ее спину прожигает горчичник и она корчится и молит о пощаде? А потом вы собственноручно закапываете ей в уши борный спирт!

– Куда?

– В уши. Или в нос. В зависимости от диагноза. Вы обмазываете ее гусиным жиром и наблюдаете, как тело ее корчится в конвульсиях!

– Послушайте, Софья, по-моему, у вас жар, – пробормотал Кутайкин и потянулся рукой к ее лбу.