Она прижалась губами к его губам, и по телу Саймона прокатилась жаркая волна. Он жадно впитывал Эми всем своим существом – ее вкус, запах, дыхание. Теперь Эми целиком завладела его разумом, его телом, его сердцем.
Обнимая Эми, все сильнее прижимая ее к своей груди, он не мог больше совладать со страстным желанием обладать этой женщиной. Саймон наклонил голову, чтобы поцеловать нежную гладкую ложбинку между двумя прелестными холмиками груди, едва прикрытой лифом платья. Эми негромко застонала, указывая Саймону, что тот на правильном пути.
Уэст сбросил с Эми платье и приподнял подол ее нижней юбки.
Она с готовностью открылась ему навстречу, и Саймону захотелось, чтобы это мгновение продлилось целую вечность. Они принялись раздевать друг друга, путаясь в незнакомой одежде далеких предков. Оба открывали потаенные уголки своих тел и наслаждались каждым сделанным открытием. Вечер выдался прохладный, но Саймону и Эми было жарко.
Их охватило чувство, в котором воедино слились страсть, безумие и магия.
– Но здесь нет кровати, Эми.
– Неважно. В следующий раз найдем место, где она будет. Прошу тебя, не останавливайся. – Голос ее прерывался.
Саймон улыбнулся, подложил под спину Эми свой камзол, чтобы защитить ее от холодного камня стены, а затем вошел в нее глубоко и сильно, словно пытаясь передать всю свою страсть и весь свой жар.
В глубокой ночной тишине раздавалось их прерывистое частое дыхание. Саймон старался дышать в такт с Эми, слышал, как бьется ее сердце, чувствовал приближение мига, который вознесет их обоих на вершину блаженства. Слова? Сейчас они были не нужны – для того, чтобы их сказать, впереди целая жизнь.
Когда все совершилось и закончилось, первым заговорил Саймон:
– Я приметил тебя, едва ты вошла в паб. Ты не стала смотреть футбол – я этому обрадовался – и села у стойки бара, где я мог исподволь любоваться тобой. Заметь, Эми, все это было до того, как я увидел монету.
– А я погибла, когда первый раз увидела твою улыбку, Саймон. Увидела и поняла, что обменяться с тобой всего лишь несколькими словами будет мне мало.
Каждую фразу они завершали поцелуем и готовы были продолжать этот разговор до бесконечности, но Саймон чувствовал, что воздух становится все холоднее. Он понимал, что, как это ни печально, им пора найти разбросанные предметы своего туалета, одеться, ничего не перепутав, и возвращаться в дом.
Облачаться в непривычную одежду в полной темноте было занятием и смешным, и возбуждающим. К тому времени, когда они сумели зашнуровать корсет Эми и натянуть тесный камзол на плечи Саймона, прозвучало немало проклятий, а также шуток по поводу горничных и камердинеров, честно отрабатывающих свое жалованье, одевая господ.
Когда они уже подходили к дому, Саймон предложил:
– Там темно. Это хорошо, меньше шансов, что нас увидят. Пройди через большую музыкальную гостиную. Сможешь оттуда найти путь в свою комнату?
Эми кивнула.
– А я заверну на конюшню взглянуть на своего, то есть его, нового скакуна. Нужно признать, это действительно прекрасная лошадь. – Саймон провел ладонью по волосам Эми, заботливо поправил лежащую на ее плечах шаль. – Правда, слишком нервная, как мне показалось. Успокаивает лишь то, что третий граф Уэстон, как мне доподлинно известно, скончался на седьмом десятке лет от воспаления легких, а не свернул себе шею на скачках. Готов биться об заклад, сейчас вспугну конюхов, которые играют там в карты.
Он поцеловал Эми. Этот поцелуй был нежным, но коротким – такими поцелуями обычно обмениваются любящие супруги, прожившие вместе не одно десятилетие. Впрочем, даже этого легкого поцелуя было достаточно для того, чтобы у Эми всколыхнулось воспоминание о том, что произошло между ней и Саймоном за последний час. Она чувствовала, что Уэст смотрит ей вслед, и обернулась возле входной двери, чтобы помахать ему рукой.
Хотя было всего половина десятого – время, которое принято называть детским, в доме оказалось темно и тихо, словно в глухую полночь. Правда, проходя мимо библиотеки, Эми увидела под дверью полоску света и подумала: «Кто бы там мог быть? Или здесь принято оставлять зажженную свечу до прихода графа?»
Сделанные из серого мрамора лестничные ступени легко различались в темноте, поэтому Эми шла по ним быстро и беззвучно. В малой музыкальной гостиной слышались звуки рояля – леди Анна продолжала оттачивать свое мастерство. А может быть, она больше всего любит музыку за то, что, сидя за клавишами, можно пребывать в полном одиночестве? Тогда музыка – это ее способ спрятаться от окружающего мира. Бедняжка!
Еще один длинный коридор, и Эми оказалась у двери, ведущей в покои сестры графа. Эми подумала, что хотя она и не горничная леди Анны, но на всякий случай ей следует оставаться одетой до того, как госпожа пойдет спать. В углу гостиной висело зеркало, и Эми заглянула в него, чтобы стереть следы своего бурного приключения, если таковые остались.
Она поправила прическу, разгладила юбки, но скрыть сияющие глаза и слегка припухшие от поцелуев губы ничто не могло. Ничто не могло и изгнать с ее лица улыбку, которую по справедливости следовало бы назвать немного глупой.
Эми отыскала в гостиной леди Анны удобный стул возле столика с зажженной свечой, села, откинулась на спинку, прикрыла глаза и зевнула – отчасти от восхитительной расслабленности во всем теле, а отчасти оттого, что чувствовала себя совершенно вымотавшейся за этот бесконечный и самый необычный день в своей жизни.
«Как я хочу, чтобы мы нашли монету, – думала Эми. – Тогда Саймон отдал бы ее Марте, чтобы та передала графу, а мы могли бы вернуться домой». Она взяла лежавшую на столике книгу. Эта книга сама по себе уже была произведением искусства – темно-синий переплет из хорошей кожи, страницы из плотной бумаги, золотой обрез. Однако долго любоваться книгой Эми не пришлось – скоро в соседней комнате, служившей леди Анне спальней, послышались громкие сердитые голоса. Один из них был знаком Эми и принадлежал Марте Степп. Второй голос оказался незнакомым, и это точно не был голос леди Анны.
– Я нашла ее на полу в оранжерее, поэтому она моя! Все равно это ненастоящая монета.
– Может быть, она и будет твоей, Флорри, но сначала мы должны спросить графа. Дай ее мне.
– Ты не экономка и не можешь этого требовать.
– Флорри! Дай монету сюда. Сию же минуту!
– Желаю, чтобы ты получила по заслугам, Марта Степп!
Как только Эми догадалась, о чем идет речь, она вскочила со стула и бросилась к двери, но опередить произнесенное вслух желание не успела. Буквально тут же открылась другая дверь, и в гостиную вошла леди Анна.
– Кого, хотела бы я знать, вы здесь подслушиваете?
– Никого, леди Анна. Они заспорили, и я хотела вмешаться.
Дверь спальни распахнулась, и мимо них пронеслась Флорри – ее рыдания были слышны даже сквозь прижатый к лицу фартук.
– В чем дело, Марта? – ледяным тоном спросила леди Анна.
– Прошу прощения, миледи, и вы простите, мисс Стивенс, – ответила горничная, лицо которой пылало. – Здесь, конечно, не место для подобных сцен. Еще раз прошу прощения.
– За что, Марта? – спросила Эми. – Флорри выбежала вся в слезах. Надеюсь, не по вашей вине?
– Она нашла монету и утверждает, что та принадлежит ей. Я сказала, что сначала монету нужно показать мистеру Степпу и графу. Вдруг ее потерял кто-то из них или из гостей, для которых она имеет ценность?
– Где эта монета?
Марта шагнула вперед, но при этом задела маленький столик, на котором лежали ноты, которые Эми принесла из оранжереи утром. От толчка листы рассыпались, и часть из них полетела в камин. Леди Анна взвизгнула, а Марта бросилась спасать ноты. Эми тоже рванулась вперед и столкнулась с горничной. Загоревшиеся листы упали из рук Марты на лежавшую на стуле шаль сестры графа, и по ней побежали язычки пламени.
Эми схватила со стола вазу и вылила из нее воду вместе со стоявшими в ней тюльпанами на огонь. Ей удалось погасить начинавшийся пожар, однако вода забрызгала подол элегантного вечернего платья леди Анны.
