– В какую кучу? – растерялась Лариса. – Какая это куча пойдет в ресторан?

– Вы все вместе пойдете – ты, Джеймс О’Нейл и Леночкин двоюродный дядька. Джеймса и дядьку доставят в ресторан на такси ровно в пятнадцать ноль-ноль. Ну и, раз такое дело, прихватишь с собой того типа, которого ты опекаешь. Твоя задача – продержать всю компанию в ресторане до шести. А в шесть появится Леночка и сама возьмется за профессора. Ну как? Ты согласна?

– Похоже, у меня нет выбора. Ой, подожди минутку, тут что-то происходит.

Лариса снова подбежала к кухонной двери. Жидков уже не лежал на столе, а стоял в угрожающей позе возле холодильника – наклонившись вперед всем корпусом. В руке у него был тяжелый ребристый графин.

– Я убью вас всех к чертовой матери! – кричал разъяренный котик и пушистик. – Вы мне надоели! Не желаю вас видеть – ни одну!

Девицы, сбившиеся в разноцветную кучу, жались к электроплите, тихонько повизгивая.

– Ресторан называется «Веселая матрешка», – продолжала вещать Тамара. – Находится на проспекте Мира. Там все в русском стиле, О’Нейлу должно понравиться. А вот Шубин – это Леночкин дядька, если ты забыла! – после ресторана останется с тобой, Лара. На одну ночь, только на одну ночь! Подумай пока, как это устроить.

– Подумаю, – ответила Лариса слабым голосом.

Не успела она спрятать телефон в сумочку, как раздался звонок в дверь. Поскольку никто не поторопился открыть, а звонок все надрывался, Лариса отправилась в прихожую сама.

– Не-на-ви-жу! – донесся до нее нетвердый голос Жидкова.

Было непонятно, почему объекты этой ненависти продолжают торчать на кухне. На их месте Лариса уже давно бежала бы сломя голову.

– Кто там? – спросила она и одновременно заглянула в «глазок» с тайной надеждой, что на лестничной площадке стоит маленькая изящная японка в белых носочках, с идеальным пробором в волосах и держит под мышкой пакет, перевязанный розовой ленточкой.

Надежды оказались напрасными. Перед дверью топтался пугающе тощий мужчина в спортивных штанах, подтянутых к самому горлу, и заправленной в них футболке. На костлявых ногах у него были синие массажные тапки. Образ дистрофика и доходяги дополняли квадратные очки в толстой «черепаховой» оправе.

– Видите ли, я сосед, – сообщил он, интеллигентно покашляв в кулак. – Я, конечно, понимаю – вечеринка, но нельзя же… совсем распускаться. Мы же люди, а не животные! Я смотрел телевизор, и тут… Все же слышно! Такие слова – уши вянут. Нельзя ли как-нибудь попросить Антона Никифоровича перестать выражаться?

Лариса немедленно распахнула дверь пошире и сделала широкий жест рукой:

– Пойдите и попросите его сами!

– Меня зовут Петя, а вас? – спросил очкарик, робко переступив порог.

– Сейчас не время любезничать, – отрезала Лариса. – Ступайте на кухню и попытайтесь урезонить Антона Никифоровича.

– А он что – не в себе?

– Слегка. Совсем чуточку, – успокоила его Лариса, зашла сзади и подтолкнула в спину.

Петя пронесся по коридору и влетел в кухню. Она тоже решила туда заглянуть, но тут снова зазвонил ее мобильный телефон.

– Да! – отозвалась она, подумав, что начальница вспомнила что-нибудь чрезвычайно важное.

Однако это оказалась не начальница, а Ларисина мать.

– Привет, мам! – сказала Лариса, изо всех сил стараясь сдержать эмоции.

– Ларисхен! – воскликнула та задорным голосом. – Какие у тебя на завтра планы?

Этот вопрос мог означать только одно – мать наметила серьезное мероприятие и уже поставила галочку напротив ее имени.

– Работаю, – быстро ответила она. – У меня профессор из Ирландии. – И для правдоподобия добавила: – Джеймс О’Нейл. А что?

– Ну… Ты же с ним не весь день занята, правда? Хочу пригласить тебя на ужин.

– Нет, мам! – взмолилась Лариса. – Я не могу! Никак не могу. Профессор у меня сложный, круглосуточный.

– Ты что, баюкаешь его на ночь? – В голосе матери появилось раздражение.

Так бывало всегда – она находилась в хорошем расположении духа ровно до тех пор, пока все шло, как она задумала.

– Мам, я правда не могу!

– В кои-то веки я решила проявить о тебе заботу, и вот – ты отказываешь мне наотрез.

– Какую заботу? Ты решила напечь для меня блинов?

– Нет, все гораздо серьезнее, Ларисхен. Помнишь мою подругу Ирину Зайцеву? Ту самую, что была замужем четыре раза и прошлым летом летала на Борнео? Так вот – у нее есть сын Костя. Потрясающе умный! Кандидат наук. Работает в каком-то проектном институте, пишет научные статьи. Его даже приглашали в американский университет читать лекции. – Она с трудом перевела дух и нелогично закончила: – К тому же он высокий.

– Ты что, решила меня сосватать? – догадалась Лариса. – Свести с сыном твоей ужасной Зайцевой? Да-да, она ужасная, несмотря на то что побывала на Борнео.

– Почему у тебя такой истеричный голос? – перебила ее мать. – Я знаю почему. Ты одинока, раздавлена жизнью…

– Я не раздавлена. Я на коне, мама!

– Не выдумывай. За контору переводчиков нельзя выйти замуж. Только неполноценные женщины ставят карьеру впереди семьи.

– Несусветная глупость.

– Конечно, что ты еще можешь сказать? Остается лишь отрицать очевидное!

И она бросила трубку. Лариса поежилась. Поддерживать родственные отношения – тяжелая работа.

Спрятала телефон в сумочку и прислушалась. В кухне вяло переругивались. Идти туда категорически не хотелось. Она огляделась по сторонам и только тут заметила, как красиво обставлена комната. Диван выглядел роскошно – большой, уютный, с двумя туго набитыми подушками. Она стащила с него плед, завернулась и прилегла, поджав под себя ноги. Ровно через минуту глаза ее закрылись, а губы сладко чмокнули.

Ей приснился потрясающий сон – холмы Коннемары, и она на белой лошади скачет по зеленой траве. Рядом с ней молодой и полный сил профессор О’Нейл с рыжими бакенбардами. Глаза у него голубые, как Ирландское море.

– Послушайте, дорогой агент! – вклинился в этот прекрасный сон голос, исполненный потустороннего ужаса. – Проснитесь, пожалуйста. Пожалуйста!

Лариса резко села и увидела прямо перед своим носом физиономию Жидкова. Ночь была в самом разгаре – в окне, похожем на аквариум с черной водой, плавал меланхоличный месяц. Его серебряный свет стекал с подоконника на паркет, едва освещая комнату.

– Дорогой агент, – горячечным шепотом повторил Жидков и показал пальцем себе за спину. – У нас в квартире все умерли.

Лариса свесила ноги с дивана, протянула руку и включила торшер. Зажмурила глаза, потом открыла их и потрясла головой. Жидков выглядел ужасно. Голова втянута в плечи, а в опухших глазках мечется страх, словно летучая мышь, попавшая в кладовку.

– Там, – повторил Жидков, дернув небритым подбородком. – Ужасно страшное…

– Где страшное? Что?

– Вся кухня в трупах! – Жидков заговорил тонюсеньким голоском и сцепил руки в замочек перед грудью, словно собирался петь арию. – Они валяются повсюду!

– Не выдумывайте, – одернула его Лариса и, кряхтя, поднялась на ноги. В ее голове, словно клочья тумана, висели обрывки сна, поэтому она никак не могла сосредоточиться.

Однако на кухню все-таки пошла.

– Не включайте свет! – закричал позади нее Жидков, и голос его сорвался с таким визгом, как будто сломалась вгрызшаяся в дерево электропила.

– Ради всего святого, не орите, – пробормотала Лариса и нажала на выключатель. Присела, ахнула и воскликнула: – Боже праведный!

Кухня и в самом деле была усеяна телами. Четырьмя. Все четыре тела крепко спали, разинув рты и запрокинув головы. Ужаснее всего выглядел сосед Петя в сползших на подбородок очках. Вероятно, его угощали коньяком из той самой бутылки, в которую Лариса подсыпала снотворное. Петины веки были приподняты, а из-под них глядели в неопределенном направлении остекленевшие глаза. Девицы расположились много живописнее. Только одна чудом удержалась на стуле, две остальные валялись на полу в художественных позах. Никто не храпел, не сопел, все дышали тихо, поэтому в кухне висела зловещая тишина.