Дэн Кавана
Добей лежачего
Посвящается Антонии и Мартину
Дайте сраку мне вороны,
Дайте мне орлиный глаз,
Пролечу над стадионом,
Всех дерьмом накрою враз.
(старинная песенка)
Разогрев
Есть слишком много способов сломать ногу футболиста. Слишком — это так думают сами футболисты. Всех прочих такое богатство возможностей скорее воодушевляет.
Даффи расхаживал по кромке своей штрафной и гадал, что же такое стряслось с Дэнни Мэтсоном. Началось всё в подземном гараже. Что называется, выплеснулось в первый раз наружу. Потом, когда эта история стала достоянием широкой общественности и даже вроде как оказалась серьёзнее, чем думалось поначалу, никому уже не было дела до погоревшего бедолаги Дэнни из Третьего дивизиона. Вышедшие в тираж футболисты — да кто их помнит? Кто помнит даже вчерашних знаменитостей, у которых дом наподобие виллы, «Мерс», и жена — натуральная блондинка из тех, что неразлучны с пузатыми комиками на канале «TV-гольф»? Их забывают, как только они перестают играть. Привыкшие к поклонению, они в последний раз с важным видом проходят под прожекторами, делают ручкой фанатам и исчезают в подземном туннеле. Неожиданно для себя они обнаруживают, что воздух там холоднее, а они стали меньше ростом, и никто уже не рукоплещет, пахнет мочой и универсальным моющим средством, над головой сороковаттная лампочка без плафона, под ногами бетонный пол. Больше нет травы, и падать куда больнее, чем на поле. Вот этот коридор — всё, что осталось от вашей жизни. Такое бывает даже с лучшими игроками — чего уж говорить о Дэнни Мэтсоне?
Хватит уже забивать этим голову; и так есть о чём поволноваться. Вон тот юркий рыжеволосый опять подхватил мяч. Даффи вернулся в ворота. Ну, закройте же его, чёрт бы вас побрал, что вам стоит! Белл опять задержался, зато Типчик подобрался достаточно близко, чтобы угрожать рыжему тяжким телесным, и тот предпочёл перевести мяч на левый фланг. Даффи помотал головой, оценивая собственную позицию, встал на цыпочки, похлопал перчаткой о перчатку и заёрзал, ожидая, когда нападающий обыграет правого защитника. А он обыграет, сомневаться не приходится: он делал так уже трижды, и очень просто — один раз справа, другой — слева, а третий — вообще протолкнул мяч у него между ног, что дико понравилось болельщикам. Что он выберет на этот раз?
Он выбрал самый издевательский приём — подпустил защитника поближе и, воспользовавшись преимуществом в скорости, прокинул мяч себе на ход и рванул к воротам, словно бы говоря: сегодня тебе не повезло, ну что ж, это ничего, ты просто недостаточно ловкий, недостаточно быстрый, недостаточно сообразительный. Ну вот, всё легло на Даффи. Выходи вперёд, перекрой угол, не давай нападающему выбирать, заставь его принять решение, не прыгай раньше времени, но, если уж прыгнул, старайся захватить как можно больше пространства. В этот момент форвард сделал обманное движение корпусом вправо, а сам устремился влево. Он сбил с толку Даффи, поймав того на противоходе, но и сам потерял пространство для маневра. Оказавшись слишком близко от лицевой линии, да ещё с наступающим на пятки красномордым защитником, форвард попытался навесить с фланга или сделать прострел, но мяч не потревожил даже боковую сетку. Нападающий в сердцах сплюнул, будто это дёрн был виноват в том, что мяч у него срезался. Даффи с достоинством поднялся, стараясь выглядеть так, словно весь поворот событий — его заслуга. Но, хоть Даффи и воспринял полученное одобрение как должное, он нисколько не сомневался, что скоро, очень скоро всё начнётся по новой, а трюков у этого рыжего в запасе больше, чем у фокусника.
Даффи был беспокойным человеком. Таково большинство вратарей. Некоторые беспокойны по природе и выбирают вратарскую профессию потому, что она соответствует их темпераменту. Другие начинают уверенными в себе, способными ребятами, и только потом их нервы расшатывает дырявая защита или внезапная слабость, когда доходит до дела; они дрожат от одной мысли о высокой подаче с фланга, или о дуболомах с ляжками быка абердин-ангусской мясной породы, которым невдомёк, кого загонять в сетку — мяч или вратаря. Те, на поле, всегда могут спрятаться, могут свалить вину на другого. Вратарь же всегда на виду. Всё, что он делает — жизненно важно. Десять бравых ребят могут выиграть матч, а один болван может всё испортить. Это общеизвестно. Выпустить пар можно за счёт крика. Вратарю позволено орать, и порой, пропустив мяч, он выбирает из защитников кого-нибудь послабее и учиняет ему выволочку. Но чаще всего вратарь предоставлен самому себе и мается, испытывая попеременно то уныние, то страх.
Даффи был беспокойным ещё до того, как начал играть за «Упрямцев». Беспокойство стало его натурой, дай бог вспомнить, с каких пор. Он беспокоился и об этом: почему же он-таки не может вспомнить? Когда во вратарской среде заходили профессиональные разговоры, другие вратари переживали из-за неудачной игры, из-за пропущенных голов и досадных просчётов, из-за полученных травм, из-за страха перед пенальти, из-за обидных прозвищ вроде «Дырки» или «Раззявы». Даффи переживал из-за всего этого и из-за многого другого; его, например, беспокоил вопрос, почему он вообще решил стать вратарём. Возможно, он был даже не просто беспокойный человек, а самый что ни на есть невротик.
Одна из причин, по которой ему нравилась вратарская профессия — и один из добавочных поводов к беспокойству, — заключалась в том, что он любил, чтобы всё было аккуратно. Ему нравилась чёткая отграниченность штрафной площадки, это была его вотчина, его домен, и он был ответственен за всё, что в нём происходит. Он чувствовал себя как молодой полицейский, которому доверили его первый участок. Ещё ему нравилось, что в его владениях всё имеет углы. Штрафная, вратарская, рамка ворот, и даже сетка вся в квадратиках. Он любил прямые углы: они его успокаивали. Не имело углов только место, с которого пробивают пенальти. Большущее, круглое неряшливое пятно, будто толстый отъевшийся голубь, пролетая над владениями Даффи, решил облегчиться: шлёп. Кто-то должен это убрать, думал Даффи. Это действует мне на нервы. Он не любил эту меловую отметину. Хотя бы потому, что от неё было рукой подать до гола.
Он поймал себя на том, что смотрит на ноги, покрытые гусиной кожей. Ноги зябли всё сильнее: по площадке разгуливал холодный мартовский ветер. Но заботила сейчас Даффи не гусиная кожа, а маленькие коричневые прыщики. Вот уж сколько месяцев прошло, а он всё никак не может успокоиться. Сейчас-то уж наверняка всё в порядке. Но ведь это был ещё один повод для беспокойства. Да ещё какого беспокойства. В барах и клубах скапливается много людей, пугающихся собственной тени, и Даффи не был исключением. Бывало, что он отправлял в химчистку пиджак только потому, что на улице его случайно придержал за локоть незнакомец. Забавно — да-да, сейчас это уже казалось ему забавным — было с Кэрол. Вышел с ней такой случай. Даффи ухмыльнулся.
Чёрт, опять этот рыжий. Можно подумать, что среди восьми заинтересовавшихся матчем наблюдателей есть агенты «Ювентуса», «Бенфики» или «Манчестер юнайтед». Ну закройте же его, закройте, закричал Даффи, хотя рыжий ещё даже не пересёк центральную линию. Белл сделал вялую и как всегда неудачную попытку подтянуться, Типчик оказался слишком далеко, все остальные отступили или полностью были поглощены теми, кого по плану должны были опекать, и внезапно рыжий остался совсем один и рванул прямиком к владениям Даффи. Он стремительно приближался. Где же защита? Где эти его раздолбаи-защитники? В голове у Даффи была только одна мысль: выйти, выбежать за пределы штрафной и завалить к чертям этого рыжего.
Может, на игре и впрямь присутствовал вербовщик из «Бенфики». Хрипло крича, Даффи выскочил из ворот и уже почти достиг кромки штрафной, когда вдруг заметил что-то странное. Рыжий уже не бежал к нему. Он вообще никуда не бежал. Он придержал мяч ногой и прежде чем Даффи успел покрыть оставшийся метр, это конопатый засранец поддел мяч носком и перекинул его через голкипера; и ещё до того, как мяч ударил в сетку, конопатый развернулся и со скромным торжеством поднял указательный палец. Один-ноль.