— Как вы думаете, это настоящий ураган? — спросила Рут сидевшей с книгой напротив камина Велмы Томпсон. Рут постепенно смирилась с присутствием гувернантки, убедив себя, что та вовсе не обязательно выбрана за свои чисто женские прелести. Рут перестала видеть в ней соперницу, и обе женщины стали почти друзьями.

— Да, нет. Обычная весенняя гроза, — улыбнулась Велма.

Уж очень странно говорить о середине октября как о весеннем месяце, подумала Рут. Но что поделаешь, мы теперь живем в южном полушарии, напомнила она себе.

— Детей это, кажется совершенно не волнует, — заметила она вслух.

— Дети по природе склонны к приключениям, — с приятной улыбкой заметила гувернантка. — Не хотите ли что-нибудь выпить, миссис Кэнон? Чай или, может быть, стакан лимонада?

— Нет, благодарю вас, — отказалась Рут, чувствуя неловкость оттого, что была несправедлива к этой интересной и умной молодой женщине.

Мыслями Рут была в Йоханнесбурге. Она представляла Хэнка одетым в черный смокинг, в окружении соблазнительных блондинок и брюнеток на веселых вечеринках.

На следующий день ливень прекратился, а вскоре приехал Хэнк. Он привез роскошные детские седла для катания на пони, которые уже дожидались своих новых хозяев в конюшне; а Рут преподнес альбом для рисования и набор акварельных красок самых невероятных расцветок.

Дело в том, что Рут, пытаясь как-то скоротать время, пока дети учились, а Хэнк работал с бумагами, увлеклась рисованием. Начала с натюрмортов и пейзажей, потом перешла на портреты детей и мужа. Хэнк одобрил новое занятие жены и в следующий раз привез ей масляные краски, кисти, холсты и огромное количество книг по живописи.

В декабре Рут и Хэнк вместе слетали ненадолго в Йоханнесбург. Побывали на концерте, поужинали в дорогом ресторане, а на следующий день отправились за рождественскими покупками. Заодно Рут побывала у врача, который нашел состояние ее здоровья прекрасным.

Пару недель спустя они снова отправились в город, взяв на этот раз с собой детей и гувернантку. Было странно в разгар лета видеть улицы и витрины магазинов в рождественском убранстве. Памеле и Тони казалось, что они, как и героиня их любимой сказки Алиса, попали в Страну Чудес.

Вернувшись домой, они поставили в гостиной искусственную елку, хотя погода была совершенно не рождественская — из-за ярких солнечных бликов невозможно было даже смотреть на океан.

Рут не очень-то доверяла обещаниям Хэнка хранить ей верность и каждый раз, когда муж уезжал по делам, была как на иголках. Чтобы скоротать долгие часы ожидания, она усердно рисовала и настолько преуспела в этом занятии, что стала изготовлять собственную, с затейливым орнаментом оберточную бумагу для подарков, раскрашивала рождественских ангелов и елочные игрушки.

— Ты счастлива, моя дорогая? — спросил Хэнк вечером накануне Рождества, когда они, разложив по красным чулочкам подарки и выполнив тем самым обязанности Санта-Клауса, присели отдохнуть.

И в самом деле, подумала Рут, счастлива ли я? Конечно, повышенную нервозность в какой-то степени можно объяснить беременностью, но, как бы то ни было, никогда еще Рут не чувствовала себя так неуверенно. Прекрасные дети, желанная беременность, любимый муж. Казалось бы, что еще надо?

Но в том-то и дело, что в последнее время Рут ощущала какое-то отчуждение, возникшее между нею и Хэнком. По-настоящему близки они были только в постели, когда не требовалось слов и объяснений, когда жарко сплетались их обнаженные тела.

Не зная, как выразить свое состояние словами, Рут заплакала. Хэнк бережно привлек ее к себе одной рукой, а другой нежно погладил заметно округлившийся живот.

— Вот кто у нас капризничает. Но ты не волнуйся, в конце концов все пройдет.

Лучше сказал бы, что любишь меня, подумала Рут, а вслух произнесла:

— Тебе хорошо так говорить. Не ты беременный.

— Вот тут ты совершенно права, — усмехнулся Хэнк.

— Как ты только терпишь мои капризы, — всхлипнула Рут. — На твоем месте я бы возненавидела такую дуру, как я.

— Возненавидеть? — переспросил Хэнк, заглядывая в ее тревожные глаза. — Вот уж нет! Никогда, — торжественно заверил он ее.

Утро следующего дня началось с шумных возгласов восторга и шелеста разрываемых пакетов с подарками. Несколько дней в доме все жило Рождеством. Потом Рут и Велма вдвоем разобрали елку, сложили в коробку игрушки и убрали все до следующего декабря.

После праздников Хэнк дважды возил Рут в Йоханнесбург к врачу. Роды наступили в первую неделю марта. Их принимали специально приехавшие доктор, сестра и анестезиолог.

Кэтрин Кэнон родилась в спальне своих родителей в самый разгар тропического шторма, когда огромные волны, казалось, вот-вот смоют все с лица земли. Это была очаровательная девочка с голубыми глазами и густым пушком иссиня-черных волос. Все, как предсказал Остин.

Пока врач и сестра занимались роженицей, Хэнк стоял рядом с кроватью, держа ребенка в неумелых руках. В глазах его застыли слезы счастья.

Глядя на эту трогательную картину, Рут не могла не почувствовать и себя счастливой. Теперь у нее было все, что только может пожелать женщина. Даже если Хэнк любит ее не так сильно, как хотелось бы, даже если во время своих многочисленных отлучек он что-то себе позволяет, что ж! В жизни не бывает, чтобы все было абсолютно так, как хочется.

День спустя у Рут пошло молоко, и она начала кормить младенца грудью. Нежно поглаживая крошечную головку, она сказала:

— Ты, моя радость, явно будешь не в меня, а в папу, но я смирюсь с этим. Быть может, это даже хорошо, потому что в один прекрасный день ты унаследуешь его дело. Я тебе это обещаю.

Раздался легкий стук в дверь, и в спальню вошли Памела и Тони. Они с явным любопытством знакомились с сестричкой, но еще больше их волновало, как отразится на них появление нового члена семьи. Не будет ли мама их меньше любить?

— Кэтрин мала и требует очень много внимания. Одной мне не справиться, поэтому я, конечно, нуждаюсь в вашей помощи.

— А Хэнк? Разве он не будет тебе помогать? — озабоченно нахмурилась Памела.

Естественный, казалось бы, вопрос больно ранил Рут. Хэнк обожал малышку, хотя не меньше любил Памелу и Тони. Тем не менее между супругами снова возникло какое-то отчуждение, Хэнк теперь спал в одной из гостиных и приходил в спальню только для того, чтобы посмотреть на новорожденную, а не на ее маму. Вскоре возобновились его поездки в город, и к Рут вернулось прежнее беспокойство.

Непосредственным поводом стал звонок Хэнка из Йоханнесбурга. Он сообщил, что задерживается, и просил ее не беспокоиться. Рут немедленно позвонила и заказала вертолет. Поцеловав старших детей, она завернула в теплое одеяльце Кэтрин, сложила то, что могло понадобиться ребенку, в саквояж и отправилась в путь.

Вертолет приземлился на крыше отеля, в котором временно остановился Хэнк, поскольку в его собственном особняке шел ремонт. Служащий помог Рут сойти и забрал багаж.

— Отнесите все в номер 1354, — сказала она, входя в лифт.

Боже, что я делаю, мысленно ужасалась Рут, глядя на безмятежное лицо служащего. Если я застану Хэнка с другой женщиной, это больно ранит меня, а если он один, мое недоверие оскорбит его.

На этаже коридорный, взявший на себя заботы о гостье, постучал в номер, Рут в ожидании закусила нижнюю губу, прижав к себе ребенка крепче, чем это требовалось. Ответа не последовало, и тогда служащий открыл дверь собственным ключом.

Первое, что она сделала — открыла шкаф. В нем висела одежда Хэнка. Только его. В номере чувствовался знакомый запах одеколона. Никаких других запахов Рут не ощутила.

Зато ощутила себя изрядной дурой.

Господи, до чего я докатилась! — сказала она себе и хотела тут же покинуть номер, вычеркнуть из памяти свой нелепый поступок. Но Кэтрин к этому времени проголодалась, да и Рут слишком устала, чтобы немедленно пуститься в обратный путь.

Покормив и перепеленав ребенка, Рут прилегла на диван и задремала. Очнулась она от звука захлопываемой двери.