Шайен знала таких мужчин, как Грант. Привлекательная внешность, деньги и сладкие речи приводили к желаемому, и тут их одолевало пресыщение. Перед ее глазами был пример матери, неоднократно испытавшей на себе мужскую неблагодарность.

— Они что, не удовлетворялись теми крохами, что вы бросали им?

— Пятьдесят тысяч долларов вряд ли можно назвать «крохами».

Да, нельзя. Названная сумма удивила ее.

— Что, совесть замучила?

— Прощальный дар, — уточнил он. — А если мне и случится зачать когда-нибудь ребенка, пускай даже случайно, я намерен не только исполнить свой долг, но и стать воистину частью его жизни. Послушайте, у меня что, разыгралось воображение или вы действительно проявляете ко мне враждебность?

Больше всего ей не нравилось, когда ей платили ее же монетой, и еще больше — когда к ней начинали пристально присматриваться. О’Хара удалось сделать и то, и другое на протяжении двух минут.

— Назовем мое чувство подозрительностью.

О’Хара предпочитал называть вещи своими именами. Если эта женщина желает, чтобы он был с нею честен, то и ему хотелось бы, чтобы она не виляла перед ним.

— Вас кто-то бросил, мисс Тарантино?

Шайен надменно приподняла подбородок, задетая подобным предположением.

— Бросали мою матушку, О’Хара. — Хотя она и защищала свою мать, между ними никогда не было той близости, о которой она когда-то так долго мечтала. У ее родительницы, казалось, не было на проявление ответных чувств времени. Упорно ища любовь, ее матушка ни разу не обратила внимания на того единственного человечка, что мог бы любить ее без всяких ухищрений. — На самом деле бросали, и не однажды. Моя мать была простодушной женщиной и имела склонность верить всему, что мужчина в таких случаях говорил ей. — Рот у Шайен сжался. — И доверчивость эта постоянно выходила ей боком.

— Но не вам.

«Вот она, истина», — подумал Грант. Шайен, по всей видимости, воспитывалась матерью, которая была более озабочена собой, нежели дочерью. «В некотором смысле, — подумалось ему, — у нас есть нечто общее». Только он при этом купался в деньгах — вот и вся разница.

— Но не мне, — согласилась Шайен. — Во мне мало веры. Я предпочитаю докапываться до сути сама: напрасный труд стараться внушить мне что-нибудь.

Откинувшись назад, Грант принялся с любопытством рассматривать ее.

— Вам не кажется, что придерживаться такого принципа довольно затруднительно, когда вмешивается любовь?

Вот о любви-то она точно ничего не знала. Но ему не обязательно быть в курсе ее сердечных дел.

— Нет. Любовь нисколько не мешает. Я не верю словесам, О’Хара. Поступки гораздо красноречивей слов.

Он задумчиво покачал головой:

— Попробую зарубить на носу ваше изречение.

У Шайен появилось раздражающее чувство, что она попала впросак.

— Знаете, у вас побелели пальцы.

Слова Гранта не сразу дошли до Шайен. Она плохо переносила полеты — с той поры, как однажды один из приятелей ее матушки взялся прокатить их на собственном самолете. Тогда они едва избежали гибели: вспыхнул двигатель. В то время ей было семь лет. Кошмары мучили ее до тринадцати. Да и сейчас они иногда врывались в ее сон, и у нее пересыхало в горле, и потели ладони.

То же самое Шайен испытывала и теперь. Она принудила себя дышать ровно. Взрослая женщина, успешно делающая карьеру, не должна перед малознакомым человеком с натугой хватать воздух.

— Меня мутит, — сквозь стиснутые зубы пробормотала она.

Вид у нее был такой, словно в любое мгновение она сиганет прочь из кресла. Он не знал, что ему делать — смеяться или беспокоиться.

— Полагаю, у вас спазмы не от голода.

Шайен предостерегающе покосилась на него.

— Еще одно упоминание о еде, и вам придется пожалеть о собственной неосторожности.

— Гроза еще далеко. Мы в полной безопасности, Шайен.

Он что, шутит?

— Пребывание в серебристом гробу высоко над землей, на мой взгляд, безопасным назвать нельзя.

— Вам не нравится летать?

Мягко сказано.

— Точнее — ненавижу.

Гранту трудно было в это поверить.

— Как же вы добираетесь в своих командировках до места?

— Прекрасно, спасибо за заботу.

«Порой бывает нелегко, — подумала она, — но в общем справляюсь».

— Существует много доступных видов транспорта кроме авиации.

На ее лбу выступил пот. «А ведь она и впрямь боится», — подумал Грант. И ее страх был ему непонятен. Он очень любил летать и даже получил летное свидетельство. Впрочем, в такую непогоду Грант больше полагался на умение Джека, чем на свое собственное. Пилот, везший их на остров, в прошлом военный летчик, имел на счету немало боевых вылетов.

— А если все-таки нужно лететь? — настаивал он.

— Тогда лечу, но подлокотники кресел, когда я прибываю на место, требуется обивать заново, — ответила она.

Шайен, глубоко вздохнув, попыталась справиться с сумасшедшим биением сердца. Сейчас оно билось даже сильнее, чем когда он поцеловал ее.

Грант посмотрел на часы. Они уже должны были добраться до острова: ветер не благоприятствовал им, и полет отнял вдвое больше времени. Ему хотелось, ради нее, чтобы полет поскорее завершился. Сам он не тревожился.

— Вы обращались к врачу по поводу своего страха?

Выбор богатого мужчины.

— К психиатру? — Ее губы презрительно скривились. — Нет, благодарю вас. В самом лучшем случае они исполняют роль платных друзей. Если мне нужно поболтать, я звоню кому-нибудь, кто не предъявит мне непомерного счета за беседу. Кроме того, это не фобия, — подчеркнула она. Фобия связана с беспричинной боязнью. Ее же страх имеет под собой довольно веское основание: крушение самолетов.

— О, тогда что же это? — осведомился Грант, удивленный тем, что она спорит по мелочам.

Шайен почувствовала, что к горлу вновь подступила тошнота. Во рту ощущался привкус горечи.

— Весьма здоровое и уважительное отношение к законам физики, — ответила она.

Цвет ее лица начинал приобретать зеленый оттенок, под стать темно-зеленому костюму. Если невозможно отвлечь ее от мыслей об авиакатастрофах, то по крайней мере нужно сделать все, чтобы она говорила не переставая.

— В таком случае вы должны понимать, что в воздухе мы в большей безопасности, нежели на земле.

Шайен принудила себя оторвать взгляд от иллюминатора и ответить О’Хара:

— Если я попадаю в катастрофу на земле, я могу на собственных ногах покинуть место аварии. Но с каждым футом вверх подобная возможность катастрофически уменьшается.

Удар молнии, казалось, прорезал все небо и кабину самолета. Грант заметил ужас, промелькнувший в ее глазах. Ему тоже стало немного не по себе, но надо поддерживать разговор.

— Вы не производите на меня впечатления человека, одержимого страхом, Шайен.

Как он может сидеть в салоне так, словно они находятся в его гостиной и обсуждают результаты бейсбольного матча? Ведь только что молния расколола небо пополам. От второго удара им не увернуться.

— Вам нравятся «русские горки»? — не сдавался Грант.

С этими страхами пора кончать, приказала себе Шайен. До полета ее не покидала тревога, что один из ряженых намерен убить ее. Она должна работать над интервью, а вместо этого мучается здесь из-за безрассудства О’Хара.

— Да, — устало ответила она.

— Прекрасно, тогда вообразите, будто наш полет — это гигантские «русские горки».

Самолет накренился и нырнул вниз. У нее вновь взбунтовался желудок.

Грант нажал на подлокотнике кнопку вызова пилота.

— Джек?

— Болтанка, мистер О’Хара. Все погода. Ничего, я справлюсь, — заверил его низкий, урчащий голос.

Грант отпустил кнопку.

— Слышали? Беспокоиться не о чем. Джек принимал участие в воздушных боях.

— Если вокруг начнут сверкать молнии, то он прикроет нас, верно?

«Или я совладаю со своим страхом, — подумала она, — или О’Хара совсем запрезирает меня».

— Сколько до вашего острова?