В новенькой эсэсовской форме.

Все-таки, фирма «Hugo-Boss» в свое время постарались на славу, создав элегантно-демонический имидж для нацистов. Что самое интересное, такую вот точно форму когда-то шили заключенные концлагерей.

Павел тихо рассмеялся. Как все-таки в этой жизни все запутано и переплетено! Никогда не знаешь, кто тебе перейдет дорогу, а кому – ты сам.

Однако форму придется снять. Иначе примут за психа.

Впрочем, к чему эти комплексы? Его и так уже принимают за безумца. Так пришла пора оправдывать подозрения…

За дверью раздались крики. Павел с трудом оторвал взгляд от зеркала: в фургон-гримерку ворвался взмыленный продюсер. Его придерживал за руку Зигфрид, вопросительно поглядывал на хозяина. Павел чуть махнул ладонью, Зигфрид отпустил продюсера, оставшись, все же, у него за спиной.

– Что такое? – поинтересовался Павел.

– Вы можете, наконец, объяснить, что здесь происходит?! – брюзгливо крикнул продюсер. – Почему уже два дня ваши головорезы не выпускают нас в город? Что это значит, черт возьми?!

Павел с интересом посмотрел на продюсера, не спеша опустился в кресло. Не спеша – потому, что кружилась голова от обезболивающих таблеток. Закинул ногу на ногу, постучал по каблуку сапога стеком.

– А что вас не устраивает? – произнес Павел. – Теперь это не ваш, это мой фильм. И я сам буду устанавливать правила – кто и когда отсюда уедет…

– А мне плевать! – трясясь и брызгая слюной, заорал продюсер.

Одна из брызг попала на щеку Павла. В нем немедленно проснулась брезгливая злоба.

– Я вижу, что вам плевать, – раздельно сказал он. – А мне плевать на ваше мнение. Решили мочиться против ветра? Уважаю. Только мне придется вас наказать…

Продюсер изменился в лице.

– Как это? – пробормотал он. – Что значит – наказать?

– А вот так, – с улыбкой произнес Павел. – Зигфрид, проследи, чтобы этому умнику выдали форму статиста. И в барак его. К массовке.

– Что?! – бледно проговорил продюсер. В маленьких глазках появился страх.

Но Зигфрид уже выволакивал его из гримерки.

Павел снова повернулся к зеркалу. Нет, все-таки, безумно красивая форма…

Некоторое время он стоял в дверном проеме, болезненно щурясь на жгучее солнце. Мир в ощущениях снова потускнел, окрасившись в серое, и только упрямая злоба придавала силы, чтоб не забиться в какой-нибудь угол и не заорать от страха и отчаяния.

Ну, нет! Он привык оставлять последнее слово за собой, и точку в этой истории тоже поставит он, а не эта неуловимая, переходящая дорогу тварь. И если суждено тонуть в страхе и страданиях, то стоит захватить с собой приличную компанию…

Лицо его стало желтовато-бледным, черные круги под глазами намекали – с ним что-то не так. Но вычищенный костюм, который почти не портило кофейное пятно, прилизанные волосы несколько скрадывали болезненность облика.

Беззвучно шевеля губами, Павел шел по площадке. На него с испугом пялилась съемочная группа, охраняемая крепкими ребятами в черном. Пожилой режиссер с равнодушным видом сидел в сторонке на складном стуле. Второй режиссер семенил позади Павла, ожидая распоряжений. Павел остановился перед декорациями и поднял голову на зловещую надпись над воротами.

Каждому свое… Как точно подмечено!

– Значит, так, – негромко сказал Павел. – Меня не устраивают декорации.

– Какой бюджет, такие декорации, – буркнул второй режиссер, но осекся под острым взглядом Павла.

– Забудьте про бюджет, – сказал Павел. – Это все мне не нравится. Ненатурально. Я хочу, чтобы здесь был настоящий лагерь…

– Что значит – настоящий? – обмер второй режиссер.

Павел с удовольствием посмотрел в округлившиеся глаза. И пояснил:

– Это значит, что снимать будем в условиях, приближенным к реальным. Здесь будут настоящие бараки, настоящая колючая проволока – под током. Настоящие лагерные псы, настоящие сторожевые вышки. И…

Павел провел по небу сухим языком, словно пытаясь попробовать на вкус это жуткое слово.

…– и настоящий крематорий.

Краска схлынула с лица второго режиссера. Он выглядел подавленным и единственное, что смог произнести, было тихое:

– Зачем?

– Так надо, – спокойно ответил Павел. – Давайте сюда вашего декоратора или кто там отвечает у вас за антураж? Сделать предстоит много, а у меня мало времени.

Павел прогуливался по стройке, с мрачным удовольствием наблюдая за ее темпом. С такой отдачей не работали даже на его самых прибыльных нефтяных скважинах. Там просто не платили таких денег.

Главное, чтобы рабочие не пронюхали, что их ждет в дальнейшем. Ведь до конца всей этой затеи никто не должен знать о происходящем…

Мобильник во внутреннем кармане принялся выводить раздражающие трели. Павел достал трубку, глянул на экран и нехотя произнес:

– Да… Да, именно так. Вот и действуйте… Я? Зачем я там нужен? Разберитесь как-нибудь сами, у меня дела… Да, меня не будет… Долго не будет. Я что, перед тобой отчитываться должен? Вот именно. Все к Игорю Анатольевичу… Да, он в курсе.

Павел отключил телефон.

Это раньше его захватывали взлеты и падения собственного бизнеса. Сейчас в душе появилось странное безразличие и даже какое-то недоумение: на что ушло столько сил и времени? Зачем обреченному на муки человеку гигантская империя по выкачиванию денег?

Стиснул зубы. Империя еще пригодится. Она – гарантия его плана. Можно позволить себе подобное безумие – пока оно по карману…

В сопровождении охраны, осветителей и оператора с он прошел к бараку – там держали в взаперти массовку.

Статисты так и остались в полосатых лагерных робах. Помимо всего прочего, так их было легче контролировать. Еще лучшим средством контроля стали ежедневные выплаты – совершенно несоизмеримые с теми крохами, которые полагались «актерам массовых сцен» при прежнем руководстве.

Дверь барака распахнулась. Вспыхнули софиты, и массовка отпрянула от яркого света. Включилась камера, над головами замаячил мохнатый микрофон на длинной штанге.

– Очень хорошо! – фальшивым голосом воскликнул второй режиссер. – Вы постепенно входите в образ! Такие вы и должны быть: усталые, неухоженные, небритые…

– Женщин это тоже касается? – сердито спросила какая-то девушка и двинулась на режиссера.

Павел не сразу узнал ее, осунувшуюся и растрепанную. Это была Настя. Та самая девушка, которая первой заговорила с ним в автобусе. Как, все-таки, обстановка меняет людей. Чирк – и тебя вывернуло наизнанку, как старое пальто – обшарпанной изнанкой наружу. Однако она держится. Удивительно: это даже приятно.

Настю, подавшуюся было вперед, мягко остановил Зигфрид.

– Пусти меня! – вдруг громко вскрикнула девушка, сбрасывая с плеча руку Зигфрида. – Мне надоели эти игры! Давайте, выпускайте нас!

– Немедленно выпускайте! – крикнул знакомый толстяк. – Меня работа ждет – я на три дня только отпросился!

– И вообще, я на вас в суд подам, – желчно сказала какая-то женщина. – Это просто неслыханно! Это похоже на захват заложников!

– Вам вовремя выплачивают гонорары? – негромко поинтересовался Павел.

Повисла пауза, словно люди пытались осознать сказанное.

– Да, да, конечно!

Откуда-то сбоку вынырнул сухонький лысоватый человек средних лет. Странным образом всем своим обликом он больше всех напоминал настоящего узника. Особенно подчеркивали образ нелепые старомодные очки.

– Мы очень довольны оплатой и ждем продолжения работы! – заявил он, преданно глядя Павлу в глаза. – Ведь правда?

Он оглянулся на других «узников», словно бы ища у них поддержки. На него уставились десятки недобрых глаз. Видимо не все разделяли подобный восторг.

– Я понимаю ваш метод, – нервно поправляя очки, затараторил сухонький. – Это замечательный метод! Мы должны почувствовать себя настоящими заключенными, верно?

– Верно! – медленно произнес Павел, с интересом разглядывая этого человека. – Я рад, что вы уловили идею. Вы назначаетесь старостой барака. Ваш гонорар будет двойным. Зигфрид, распорядись.