Было бы неправильно сказать, что Беллоуз сознательно не относился к Нэнси как к человеческому существу, он просто не имел для этого времени. Кроме того, он уже так много насмотрелся в БИТе, что у него выработалась бесчувственность к тому, что повторялось много раз. Поэтому Беллоуз не усмотрел никакой связи между возрастом Нэнси Гринли и Сьюзен и не вспомнил, что студенты, приобретающие свой первый опыт в клинической среде, особенно эмоционально чувствительны.

– Сотый раз говорю: давайте вернемся к работе, – ближе пододвигая стул к столу и нервно проводя рукой по волосам, сказал Беллоуз. Он взглянул на часы перед тем, как вернуться к вычислениям. – О'кей, если мы используем четверть-нормальный раствор хлорида натрия, давайте посмотрим, сколько миллиграмм-эквивалентов натрия мы введем с 2500 миллилитрами раствора.

Сьюзен полностью отключилась от общей беседы. Подчиняясь некоей внутренней любознательности, она обошла вокруг стола и подошла к Нэнси Гринли. Она двигалась тихо и осторожно, как если бы подходила к чему-нибудь опасному, впитывая все детали обстановки по мере того, как они становились различимы. Глаза Нэнси были полуоткрыты, и нижний край их голубой радужки был виден. Ее мраморно-белое лицо резко контрастировало с глубоким темным цветом ее волос. Ее губы высохли и потрескались, рот был все время открыт из-за пластикового загубника, который предохранял эндотрахеальную трубку от прокусывания. Небольшое коричневое пятнышко присохло к ее передним зубам: это была давнишняя кровь.

Чувствуя легкое головокружение, Сьюзен на мгновение отвела взгляд. Печальное зрелище когда-то нормальной молодой женщины заставило ее задрожать от необъяснимых эмоций. Это не была собственно грусть. Это был другой вид внутренней боли, чувство смертности, чувство незначительности и хрупкости жизни, которая так легко может быть разрушена, чувство беспомощности и безнадежности. Все эти мысли проносились в голове Сьюзен, вызывая непривычную влажность ладоней.

Словно касаясь хрупкого фарфора, Сьюзен подняла одну из рук Нэнси. Рука была неожиданно холодной и совершенно вялой. Была ли Нэнси жива? А может, она мертва? Эта мысль мелькнула в сознании Сьюзен. Но электронный луч кардиомонитора, стоящего над кроватью больной, рисовал свой обычный узор работающего сердца.

– Я полагаю, вы спец в балансе жидкостей, мисс Уилер, – сказал Беллоуз в сторону Сьюзен.

Его голос вывел ее из состояния полузабытья, в которое она была погружена, и Сьюзен осторожно положила руку больной на место. К удивлению девушки, вся группа обернулась в сторону кровати.

– Этот ЦВД-катетер предназначен для измерения центрального венозного давления, – сказал Беллоуз, дотрагиваясь до пластиковой трубки, кончик которой был введен в шею Нэнси Гринли. – Посмотрите, сейчас он открыт. Капельница стоит с другой стороны, и больная получает 1/4 нормальный раствор с 25 миллиэквивалентами натрия со скоростью 125 мл в час. Теперь… – продолжал Беллоуз после мгновенной паузы, очевидно задумавшись и рассеянно глядя на Нэнси. – Картрайт, проверьте, чтобы ей сделали анализ электролитов в моче сегодня и ежедневный анализ электролитов в сыворотке. Да, и включите еще уровень магния, хорошо?

Картрайт педантично записал это назначение в карточку назначений Нэнси Гринли, которая была у него. Тем временем Беллоуз взял свой молоточек и пытался проверить глубокие сухожильные рефлексы на ногах Нэнси, но безуспешно.

– А почему вы не сделали трахеостомию? – спросил Файрвизер.

Беллоуз посмотрел на Файрвизера и помолчал.

– Это очень хороший вопрос, мистер Файрвизер. – Беллоуз развернулся в сторону Картрайта. – Почему мы не сделали трахеостомию, Дэниэл?

Картрайт перевел взгляд с больной на Беллоуза, затем снова посмотрел на больную. Он заметно взволновался и принялся изучать карточку с назначениями, несмотря на то, что там не было никакой информации по данному поводу.

Беллоуз снова посмотрел на Файрвизера:

– Это очень хороший вопрос, мистер Файрвизер. И если я правильно помню, я говорил доктору Картрайту, чтобы он вызвал сюда отоларингологов сделать трахеостомию. Это так, доктор Картрайт?

– Да, так, – ответил Картрайт. – Я написал заявку, но они же никогда не приходят сразу.

– И ты за ними не сходил, – добавил Беллоуз с нескрываемым раздражением.

– Нет, я был занят… – начал было Картрайт.

– Перестаньте болтать чепуху, доктор Картрайт, – прервал его Беллоуз. – Сейчас же приведите сюда ЛОРов. По-видимому, ее состояние в ближайшее время не изменится, а при длительном искусственном дыхании трахеостома просто необходима. Видите ли, мистер Файрвизер, подвижная эндотрахеальная трубка может вызвать некроз стенок трахеи. Вы это хорошо заметили.

Харви Гольдберг засуетился, делая вид, что и он хотел задать вопрос Файрвизера.

Словесный поединок между Беллоузом и Картрайтом вывел Сьюзен из глубин ее мыслей.

– А у кого-нибудь есть какие-либо соображения, почему эта ужасная вещь произошла с больной? – спросила Сьюзен.

– Какая ужасная вещь? – нервно переспросил Беллоуз, мысленно проверяя капельницу, дыхательный аппарат и монитор. – О, вы имеете в виду то, что она никогда не проснется? Хорошо… – Беллоуз остановился. – А, вспомнил! Картрайт, когда будете звать консультантов, попросите невропатолога дать свое заключение и сделайте заново ЭЭГ. Если она снова будет плоской, возможно, мы возьмем почки.

– Почки? – переспросила Сьюзен с ужасом, стараясь не думать, что это может значить для Нэнси Гринли.

– Смотрите, – сказал Беллоуз, кладя протянутые руки на бортики кровати. – Если ее мозги полетели, я имею в виду смерть мозга, мы можем забрать почки для кого-нибудь другого. Естественно, мы сделаем это только с согласия родственников.

– Но она может очнуться, – запротестовала Сьюзен с пылающими щеками и блеском в глазах.

– Некоторые из них просыпаются, – возразил Беллоуз, – но не те, у кого плоская электроэнцефалограмма. Давайте взглянем фактам в лицо – это значит, что мозг мертв, умер, и нет способа вернуть его к жизни. Вы не можете сделать пересадку мозга, хотя в некоторых случаях это было бы полезно, – Беллоуз выразительно посмотрел на Картрайта, который понял намек и рассмеялся.

– А кто-нибудь знает, почему во время операции ее мозг не получил необходимого количества кислорода? – спросила Сьюзен, возвращаясь к своему первоначальному вопросу в безуспешной попытке не допустить даже мысли о взятии почек у Нэнси Гринли.

– Нет, – отчетливо сказал Беллоуз и в упор посмотрел на Сьюзен. – Случай казался простым. Анестезиологическая процедура была выполнена скрупулезно. Это произошло на операции у одного из наших наиболее обязательных ординаторов. Он досконально изучил этот случай. Я полагаю, он был беспощаден к себе. Но тому, что произошло, нет внятного объяснения. Мне кажется, что был инсульт. Я предполагаю, что у нее были какие-то предрасположения к развитию инсульта… Не знаю… В любом случае, кислород довольно длительное время не поступал в мозг, так что погибло слишком много нервных клеток. Так происходит потому, что клетки мозга очень чувствительны к низкому уровню кислорода, они погибают первыми, когда концентрация кислорода падает ниже критического уровня. В результате мы имеем здесь то, что имеем, – Беллоуз сделал рукой жест над телом Нэнси, – Растение. Сердце бьется, так как оно независимо от мозга. Но для такого пациента должно делаться все как обычно. Мы дышим за нее с помощью этого аппарата, – Беллоуз указал на свистящую машину справа от головы Нэнси. – Мы должны поддерживать баланс жидкости и электролитов так, как мы разбирали несколько минут назад. Мы должны кормить ее, регулировать температуру… – Беллоуз прервался после слова "температура". Мысль всплыла в его памяти. – Картрайт, назначьте ей сегодня рентгенографию грудной клетки. Я почти забыл об этом подъеме температуры, о котором вы упоминали недавно. – Беллоуз посмотрел на Сьюзен. – Вот так большинство больных без мозга уходят из жизни, пневмония… их единственный друг. Иногда я думаю, каким дерьмом я занимаюсь, когда лечу у них пневмонию. Но, занимаясь медициной, мы не должны задавать подобных вопросов. Мы лечим пневмонию, потому что у нас есть антибиотики.