Орелия хранила молчание, и у нее был такой несчастный вид, что мадам недовольно воскликнула:
— Надеюсь, ты ему не ответила отказом?
— Но как я могла принять его предложение, мадам? Как я могу выйти за него, не имея собственной семьи, не имея даже своего законного имени? Он... — остановившиеся было у нее в глазах слезы тихо покатились по щекам. — Он хочет, чтобы я поехала вместе с ним на ручей, чтобы поговорить там с людьми, которые видели, как отец уезжал с одной девушкой. Он считает, что Мишель все время нам лгал...
— В этом не может быть никакого сомнения! Ну, в таком случае мы не сможем ехать в Новый Орлеан до уик-энда, так я говорю? — горестно размышляла мадам. — Потому что ты не можешь туда поехать вдвоем с месье Арчером без меня.
— Эта девушка... она была дикаркой, — сказала Орелия. Губы у нее дрожали.
— Полукровка?
Орелия кивнула. Мадам грузно опустилась на стул.
— Боже мой! В таком случае...
— Лучше бы мне этого не знать, — с несчастным видом произнесла Орелия.
— Лучше бы ты мне не говорила об этом, — наконец вымолвила мадам. — Предполагать всегда лучше, чем знать наверняка, не правда ли? Могу только сказать, что тебе следует туда поехать, самой убедиться, была ли эта женщина твоей матерью. Мне, дорогая, абсолютно все равно. Кем бы она ни была, ты стала миловидной девушкой, получившей образование, достойное настоящей леди. Тот человек, которому ты будешь принадлежать, будет просто счастлив.
Орелия, встав со своего стула, подошла к старой женщине и от всего сердца обняла ее.
— Мне кажется, ты ее не найдешь, — с чувством воскликнула мадам Дюкло. — И для чего она тебе?
— Может, для того, чтобы сказать ей, какого я мнения о ее неблаговидном поступке, — горько сказала Орелия.
— Может, тебе нужно этому только радоваться? Поехали к этим людям, которые притворяются, что много знают. Можешь передать своему молодому человеку, что мы поедем за ним туда, куда он укажет.
— Слушаюсь, мадам. Но мне кажется, Алекс сердит на меня из-за отказа.
— В таком случае я поведу переговоры, — сказала мадам в лучшем драконовском тоне. — В любом случае ему не полагается заниматься самому своей будущей помолвкой. Пусть явится ко мне.
— Слушаюсь, мадам, — ответила Орелия, ласково ей улыбаясь.
Они выехали на следующее утро в нанятой Алексом карете. Выдался ленивый, жаркий день, так как лето уже переходило в август. Воздух был неестественно неподвижным, со стороны залива не доносилось ни малейшего бриза. Деревья, казалось, сникли, ветви их провисли от жары, листья безжизненно замерли, моховые гирлянды печально свешивались, почти не колышась. Не пели птицы. Даже черепахи и крокодилы не осмеливались высовываться из воды, и лишь время от времени пузырили поверхность ручья, открывая свое местоположение.
Орелия с большим удовольствием любовалась Алексом, который сидел перед ними на низкой скамеечке спиной к движению. На нем был желтовато-коричневый костюм с ярко-красным жилетом под светлым пиджаком, который был ему явно к лицу. Она наблюдала за изменениями выражения у него на лице, когда у него то и дело на губах появлялась милая улыбка при разговоре с мадам Дюкло. Их беседа касалась различных сплетен о тех людях, которые были завсегдатаями на балах, куда их с Орелией время от времени приглашали. Иногда Орелия замечала на себе его нежный взор, и от этого боль в сердце отлегала, ей хотелось петь, — ее душевное состояние тоже было переменчиво, — от томительного ожидания к надежде, от надежды к отчаянию.
— Что это за человек, к которому мы едем? — спросила его мадам Дюкло, когда они, приближаясь к концу дороги вдоль ручья, увидели рыбачьи лодки-скифы и пироги покрупнее с креветками, ожидавшие разгрузки у причала возле склада.
— Владелец таверны предложил мне побеседовать с его женой по поводу одной молодой девушки, у которой родился незаконный ребенок.
— Это для меня совершенно новый, неизведанный опыт, — сухо сказала мадам. — Но я не вижу, в какой мере все это может заинтересовать мадемуазель Орелию!
— Как хорошо, что вы поехали с нами! — сказал ей Алекс. Но про себя он искренне желал привести сюда Орелию без ее дуэньи, чтобы она могла поговорить с женой хозяина с глазу на глаз. Он до конца не был уверен, была ли мадам Дюкло партнером Мишеля при разработке им планов захвата наследства Кроули, или же она оказалась всего лишь простодушной сообщницей. Он заранее не знал, что выяснится в ходе предстоящей беседы, и приходил в ужас от возможного унижения, через которое предстояло пройти Орелии.
Кучер остановил карету под деревьями неподалеку от неказистого, побитого непогодой строения. Алекс, соскочив на землю первым, предложил руку дамам. Попросив его подождать, он проводил их к заднему входу на кухню, где какой-то чернокожий, бросая на них подозрительные взгляды, чистил на крыльце рыбу.
— Мадам, супруга Большого Жака дома?. — осведомился он у него.
— Да, мики.
Алекс постучал в дверь. До них донеслись грузные шаги по деревянному полу. Они ждали. Какая-то полная женщина-каюнка, с серыми, стального цвета волосами, открыла перед ними дверь. За ее спиной виднелась большая печка у дальней стены, на которой она, вероятно, готовила пищу для посетителей.
— Слушаю вас, месье? — сказала она, быстро скользнув взглядом мимо него.
Когда она остановила его на Орелии, та вздрогнула. Она сразу поняла, что эта старая женщина ее узнала. Орелии стало плохо, и она схватила мадам Дюкло за руку, чтобы не упасть в обморок. Да, она знала ее мать. Она сразу заметила, как они с ней похожи, Орелия была в этом абсолютно уверена.
Алекс начал ей все объяснять.
— Мадам, ваш муж посоветовал мне привезти сюда к вам мадемуазель Кроули, чтобы поговорить с вами о некоей Коко, которая родила ребенка около восемнадцати лет назад...
В глубине комнаты раздался треск, — вероятно, какой-то предмет упал на пол. Орелия, оттолкнув Алекса и жену владельца таверны, торопливо вошла на кухню и остановилась там как вкопанная. Рядом с опрокинутым стулом стояла темноволосая женщина, с золотистой кожей, в модном дорожном костюме зеленого цвета.
— Это вы? — в изумлении выдохнула Орелия. Впервые она вдруг осознала, что глаза у этой женщины были точно такой же формы, как ее собственные, и почти такого же цвета.
Грудь женщины учащенно вздымалась и опускалась. Орелия заметила, как она бросила предостерегающий взгляд на свою горничную, которая, казалось, окаменела, пытаясь поднять с пола стул.
Орелия первой пришла в себя. Она увидела на половице из кипарисового дерева какой-то золотой предмет, нагнувшись, она его подняла. Это был гравированный золотой браслет. Сделав несколько шагов вперед, она протянула его Клео:
— Это ваш? — холодно спросила она ее.
— Благодарю вас, — ответила Клео, надев его на руку. — Мне его много-много лет назад подарил один поклонник. С тех пор он постоянно хранился в сейфе мистера Вейля у него на складе. Я его никогда не носила.
Стройная фигурка Орелии вся напряглась, глаза у нее блестели от охвативших ее эмоций. Да, это была ее мать. С первого же раза она почувствовала, что какая-то таинственная нить связывала их вместе. Теперь она была в этом уверена. Она строго спросила:
— Почему? Орелия была уверена, что мать поймет, что ее интересовал только один вопрос: "Почему она ее бросила?" Но Клео, недоуменно пожав плечами, ответила:
— Я боялась, как бы отец не отнял его у меня.
Алекс, подобрав с пола две золотые монетки, передал их Клео. Она посмотрела на них такими печальными, такими таинственными глазами, точно такими, которыми она посмотрела на нее тогда, при отъезде из пансиона, когда она стояла у окна.
Мадам — жена Большого Жака, улучив момент, сказала:
— Вот перед вами Коко, месье. Странно, что она заинтересовала вас именно сегодня, когда после восемнадцатилетнего отсутствия неожиданно объявилась здесь впервые. Только что она рассказывала мне, чем занималась в Новом Орлеане все эти долгие годы.
