В то же мгновение Раймон переместил губы в ложбинку на ее горле и замер, горячо дыша ей в шею, пока она пыталась унять дрожь. Он откинулся назад, прикрыл тканью ее грудь, потом встал, подошел к бойнице, из которой она следила за его купанием, и плотнее закрыл ставень.

— Почему? — спросила Алиса и в изнеможении опустилась на бархат. — Почему? Ты меня не хочешь?

— Хочу, Алиса, но сегодня ночью я тебя не возьму.

Кровь в ее ушах стала стучать тише. К ней вернулась способность думать. Муж — этот потрясающий златовласый мужчина — выпустил ее из своих властных и сладких объятий.

Его грудь вздымалась и опускалась в такт частому глубокому дыханию. В темных омутах голубых глаз еще плясали золотые искорки. В этом огненном взгляде не было безразличия.

— Понимаю, — сказала она, — ты боишься, что сегодня ночью я могу от тебя забеременеть и ты не будешь знать наверняка, твой ли это ребенок.

— Мне следует этого бояться?

— Нет, — ответила Алиса, — я уже говорила тебе, что не беременна. Я… я согрешила давно. И я…

— Будешь соблюдать супружеский обет. Я знаю. Но не сегодня. Я не сплю с женщинами, которые меня боятся.

— Но я хочу этого. Он покачал головой:

— Нет. Я чувствую в тебе страх. — Раймон поднял руки, чтобы развязать шнуровку на тунике, и медленно разжал пальцы, точно удивляясь при виде собственных крепко сжатых кулаков. Он разделся, и Алиса увидела его мужскую плоть, набухшую от желания. Сдернув покрывало с широкого тюфяка, он встал коленями на постель. — Иди сюда.

Может, он передумал и все-таки решил ею овладеть? Пресвятая Дева Мария! Она не смела подойти близко к этому мощному символу желания. Поднявшись на ноги, Алиса начала сворачивать роскошную сарацинскую ткань.

— Что ты делаешь?

— Я постелю эту ткань на сундук в зале. А по праздникам я… то есть мы будем вывешивать ее на стену.

— Оставь ее здесь. Она должна лежать на полу. — Он растянулся на дальнем краю кровати и накрылся ниже пояса льняной простыней. — Каждую ночь мы будем сидеть на ней перед огнем. Если хочешь.

— Да… пожалуй. Он вздохнул:

— Это мой подарок тебе. Делай с нимчто хочешь. Береги его для праздников, если тебе так больше нравится.

— Нет, спасибо. Я оставлю его здесь.

— Тогда иди в постель.

Алиса подошла, опустила колено на лежанку и взялась за край покрывала.

— Ваша одежда, миледи. Вы забыли снять ее.

Она взглянула на перекрученную простыню, которой он был накрыт, и увидела, что его возбуждение возросло.

— Ты сказал…

— Но ты же не можешь спать одетой. Это вредно для здоровья.

В его голосе слышалась насмешка, но глаза были задумчивы. Он смотрел на нее с таким же выражением, какое она видела в свете факелов на речном берегу. Алиса знала: если он сейчас повернется и овладеет ею, она не будет возражать. В свете камина его густая копна волос, могучая, изрытая шрамами грудь и руки отливали золотом. Это был нежный, сильный мужчина.

Это был ее муж.

Губы Раймона сложились в знакомую полуулыбку. Он вздохнул и повернулся к ней своей широкой спиной.

Алиса поспешно сбросила с себя все и, юркнув в постель, натянула простыню до подбородка. Она лежала, не дыша и не шевелясь.

— Засыпай, — прошептал он. — Я не трону тебя… сегодня. Молчание было невыносимо.

— Спасибо, — проговорила она тихо, осторожно. Он опять вздохнул:

— Это не любезность, жена. Мужчина, который заставляет женщину против воли раздвигать ноги и принимать в себя его… жезл, рискует встретить рассвет с кинжалом под ребрами.

Спустя мгновение он обернулся и вгляделся в ее лицо при свете каминного пламени.

— Я пошутил, Алиса! Это была просто шутка. О Господи, ну когда ты перестанешь дрожать и зажиматься? А теперь спи… или я… спи, черт возьми!

Раймон не спал, его жена тоже. Дважды она пошевелилась, но очень медленно и осторожно. Раймон, чувства которого обострились на войне, понял, что она хотела сделать это украдкой. Ее неглубокое и тихое, явно сдерживаемое дыхание волновало его еще больше.

Теперь она лежала застывшая и прямая, как труп, крепко зажмурив глаза и стиснув простыню на груди, как будто боялась, что он ее вырвет. С каждым ее вздохом простыня медленно, едва уловимо двигалась по его напряженному, изнывающему от желания телу.

Наконец, когда пламя погасло и в камине остались одни угольки, Раймон вспомнил про реку и решил охладиться в ночной воде. Приподнявшись на локте, он взглянул на жену. Ее дыхание смолкло совсем. Она была как туго натянутая тетива, готовая лопнуть от малейшего прикосновения или тишайшего слова.

Он опять лег и стал ждать, когда же она начнет дышать.

О святой Магнус, почему он не овладел ею несколько часов назад и не положил конец ее страхам? Да, он должен был сделать это. Дважды. Первый раз, чтобы она перестала его бояться, и второй раз, уже медленнее, — чтобы потеряла сознание от удовольствия. Тогда бы она крепко спала и не беспокоилась о том, что простыня нечаянно сползет с ее прелестной груди.

От нее пахло цветами. И неудивительно. Ее губы и соски были похожи на маленькие, только что распустившиеся бутоны роз. Раймон вспомнил, как сжималось его сердце, когда он пробовал на вкус один из этих сладких бутончиков. Ее тело, белоснежное на фоне темного великолепия волос, вспыхивало от его ласок, тоже приобретая мягкий оттенок розовых лепестков.

Сегодня вечером, сжимая эту женщину в объятиях, он страстно мечтал уложить ее на мягкую мусульманскую ткань и накрыть своим телом. Но она испуганно дрожала, и горячее желание покинуло его разум, оставшись только в голодной плоти. Ее сопротивление лишь подлило масла в огонь.

Ему понадобилась вся его сила воли, чтобы оставить ее нетронутой. Завтра он предпримет еще одну попытку. Если она по-прежнему будет его бояться, он найдет другую женщину, чтобы снять напряжение и дать жене время к нему привыкнуть. Не жительницу Кернстоу: лечь в постель с другой сразу же после свадьбы значило бросить тень позора на свою молодую жену. Нет, он поедет на юг, в рыночный городок Оукхэмптон, и найдет себе женщину там.

Но сначала он должен решить вопрос с сокровищами королевы Элеаноры — найти их и привезти в Виндзор. Там, при дворе, есть дамы, с которыми он встречался перед отъездом на Святую землю. Они искушены в тонкостях плотской любви и томятся по тем радостям, которые пугают его неопытную жену.

Но ни у одной из них, насколько он помнит, нет такого белоснежного тела, украшенного цветущими розами.

Когда Раймон очнулся от неглубокого сна, солнце уже давно встало. Утренние лучи, струившиеся сквозь узкие бойницы восточной стены, согревали лежанку на дубовом каркасе. Алиса была права: в этой спальне не такой холодный рассвет даже в зимние месяцы, когда солнце движется к югу.

Раймон встал и подобрал с холодного пола штаны и рубаху. Он быстро оделся, пока Алиса не проснулась и не увидела в утреннем свете, как он возбужден. Вчера вечером, когда комнату озаряло лишь пламя камина, она вся дрожала и боялась на него взглянуть. А может, ее испугал веселый гвалт, доносившийся снизу? Она была непохожа на других женщин, которые когда-то делили с ним ложе. Тем дамам не требовались темнота ночи и тишина спальни, чтобы дать волю своему желанию. Освещенный альков над залом, в котором бражничала шумная толпа, или залитая солнцем лужайка в пределах слышимости охотничьей компании — сговорчивые вдовы и лукавые молодые жены отдавались ему где угодно, улучив удобный момент. Не было такого места, которое они сочли бы слишком опасным или неподходящим для забав подобного рода. Смелость и усердие, с которыми они добивались его тела, порой превосходила его собственное здоровое желание.

Алиса отличалась от этих женщин, хоть Раймон и не понимал причину ее робости. Ведь она была не девственна и, видимо, питала пылкую страсть к своему таинственному любовнику — скорее всего де Рансону, — если отдалась ему без брака.