С возрастом Заноза этот «сименсов комплекс» поборол. Правда, первую мобилу взял от «Моторолы», хоть «Сименс» был подешевле. А так, в быту, он часто свои пальцы обшучивал. Особенно когда с девушками знакомился. Оттопыривал большой палец и говорил: «Девушка, можно ваш номерок? Я записываю», – и вроде бы набивал его в палец, как в телефон, а кнопки голосом озвучивал – пим-пим-пи-пи-ри-пим. И сразу с большого пальца звонил – шутка такая…

– Я тут не каждому предлагаю бальзаму выпить! – Заноза позволил себе слегка обидеться. – Это же от души. От симпатии!

– Вы русский язык понимаете? Я не пью! – категорично повторил Мозглявый. Причём произнёс таким тоном, что было понятно – спиртное Мозглявый очень даже пьёт, но не с такими, как Заноза. И не «рижский бальзам»…

– Раз не пьёшь, чё пришёл? – тяжело, словно опуская бетонную плиту, спросил Заноза.

– Пойду, – куда-то мимо ответил Мозглявый. Развернулся и заспешил прочь.

– Как скажешь, – терпеливо согласился Заноза. – Пойдём на воздух…

И вышел вслед за Мозглявым.

Грохотом и бегущими огнями навалилась улица. Свистящий холодок чуть остудил обиду.

– Приятно встретить творческую личность! – проорал Заноза на ухо Мозглявому. – Ты вообще чем по жизни занимаешься?

– В кино… – неохотно отозвался Мозглявый, – снимаюсь!..

Заноза подождал, вдруг Мозглявый спросит о его, Занозиных, делах. Тот невежливо шагал и молчал.

– Я на гитаре играю! – перекрикивая ветер, доложил Заноза. Мозглявый никак не отреагировал на новость, что перед ним музыкант. Может, просто не поверил.

– Вчера играл долго! – сочинял Заноза. – Чувствую – не идёт музыка! Так я с досады гитару взял и об пол разбил! Ба-бах, нахуй!.. – Заноза захохотал.

Он видел такую сцену в каком-то фильме. Ему и правда представлялось, что все гитаристы от творческих неурядиц ломают свои гитары. А в детстве, к примеру, Занозе казалось, что хоккеисты на льду нарочно падают, как в цирке клоуны…

– А куда идём? – спросил посвежевший от холода Заноза.

– На встречу!..

– Ну, пошли! Раз на встречу, то пошли. Составлю компанию!

Мозглявый скривился:

– Там вход строго по пропускам!

– Куда ж ты, интересно, идёшь, если там по пропускам? В тюрьму, что ли? – Заноза померк. Мозглявый явно пытался от него отделаться…

– На телевидение! Съёмка!..

– И долго?!

– Несколько часов!..

Заноза деловито глянул на часы – спасибо бабе Вере, приучила:

– О’кей! Я подожду! Не вопрос!

– Не надо, – остановился Мозглявый. – Я потом в ресторан с друзьями иду!

– Ну и хорошо! – из последних сил увещевал Заноза. – Я ж не помешаю. Я наоборот…

– В очень дорогой ресторан! – жёстко уточнил Мозглявый. Выразительно посмотрел на вылезшие манжеты Занозы.

– Так можно же и на улице выпить. – Заноза ощутил, как в груди заворочался тяжёлый горчичный жар. – Ты пока на съёмке будешь, я с бухлом нарешаю, я могу…

– Не надо!.. – перебил Мозглявый.

– Чё не надо? Чё тебе не надо-то?!

Вот такие моменты больше всего не любил Дима Заноза. Когда никому ничего не надо! Когда вот так прогоняют!.. Сделалось больно. Просто очень. Будто на голом сердце растоптали сапогом чёрствый сухарь…

Расстроился. А чего, спрашивается? Можно подумать, Заноза был таким увлекательным собеседником. Нет же. Его и в родном зале не особо жаловали. Сыпал, как тетрис, изо дня в день, из года в год одними и теми же словами-детальками, только успевай поворачивать да утрамбовывать. А замешкался – всё, смертельная обида. Не хотят, видите ли, с Занозой общаться…

Мозглявый свернул в тёмную, точно тоннель метро, арку сталинки. Впереди переливалась редкими фонарями кривенькая, утекающая куда-то под землю улица. Заноза механически последовал за Мозглявым в арку. Уличный шум сразу затих.

– Ну, ты что, так сразу уйдёшь? – нехорошо улыбнулся Заноза. – Давай хоть покурим, поговорим, как люди…

– Не курю, – отмахнулся Мозглявый.

– Может, ты ещё и не говоришь? – засмеялся Заноза негромким посторонним смехом. А Мозглявый даже не заметил, что в Занозе уже клокочет та сущность, за которую его ещё со второго класса прозвали Занозой.

– Ну, оставь хоть телефончик свой. Созвонимся… – Заноза огляделся. Пусто, тихо.

– У меня номер новый, я его наизусть не помню, – нагло соврал Мозглявый. – Говорите ваш…

– Забудешь, – не поверил Заноза.

– У меня память профессиональная! – торопил Мозглявый.

Заноза первым делом со всего маху наступил ногой на ботиночек. Мозглявый ойкнул. Нога Занозы съехала с ботиночка, а большой «сименс», согнутый крюком, уже зацепил ворот куртки Мозглявого. Одновременно с ногой Заноза поскользнулся. Специально. Палец надвое распорол курточку…

«Цок-цок-цок-цок» – посыпались на асфальт отлетевшие пуговки-патрончики. С таким дробным цокотом стучали по линолеуму когти питбуля по кличке Пуля. Если Занозе звонили в дверь, Пуля подскакивал, бежал к двери: цок-цок-цок-цок. Вначале добежит, а потом уже голос подаёт. Только не «гав-гав», как обычная собака, а нутряно, страшно – «ув-в-в-в, ув-в-в-в», словно бы ожившее железо под землёй залаяло.

Заноза неожиданно подумал, что тигровый Пуля, или Пулька – так называла пса баба Вера, когда спит, очень похож на виолончель, ту самую, на которой пиликала мать, пока не спилась и её не погнали из оркестра…

– Я не нарочно, – ласково извинился за куртку Заноза. Улыбка уже не сходила с его лица. – Ты ж моя морда! – С нежной жестокостью Заноза всей пятернёй ухватил Мозглявого за щёку, стиснул, чувствуя пальцами синюю отёчную боль.

Мозглявый скульнул, рывком высвободил щёлкнувшую об зубы щёку.

Заноза, смеясь, цапнул Мозглявого за реденький волосяной хвостик. Мозглявый дёрнулся, освобождаясь, и сам себя наказал.

– Ты ж моя морда! – в пальцах Занозы остался пучок волос.

– Да вы отстанете от меня или нет?! – заверещал Мозглявый.

В кулаках у Занозы резко потеплело – прихлынула кровь. Они, точно эрегированные, налились, увеличились в размерах – «встали» на Мозглявого.

Заноза, опомнившись, сообразил, что уже с полминуты треплет Мозглявого. Не бьёт, а именно треплет. Как сказала бы баба Вера: «Поймал мыша – и ебёт не спеша…»

Заноза напоследок бросил кулак в бочок Мозглявому, сказал: «Хуякс!» – и прям увидел, как на девичьих рёбрах Мозглявого растёкся огромный чернильный синяк.

Мозглявый странно упал – в два приёма. Вначале согнулся, а затем повалился.

Заноза оттопырил большой палец левой руки, а правым пальцем стал смешно нажимать воображаемые кнопки.

– Пим-пим-пи-пи-пи-ри-пим… Алё! Алё, блядь! Как слышно? Приём! Это милиция? – пропищал Заноза. – Говорит актёр Хуичкин. Мне тут шиньён хулиганы оборвали! Приезжайте!..

Заноза засмеялся шутке про шиньон. Продудел «Турецкий марш»:

– Парабарабам-пара-барабам! – поднес «сименс» к уху: – Алё? Да, это я, Заноза… Ну, как дела?.. Да тут одному известному актеру Яичкину пиздюлей выписал. Чтоб не умничал… Конь в сапогах, блядь, невоспитанный!.. А вы, пацаны, где территориально?.. Ну, я щас к вам приеду… – Заноза подмигнул Мозглявому. – Привет тебе передают…

Мозглявый запыхтел.

– Ты не понял, Хуичкин?! – Заноза несильно пнул Мозглявого. – Тебе привет передавали. Что говорят в таких случаях вежливые люди?.. «Спасибо» они говорят!

– Сысибо… – бито прошелестел Мозглявый.

Захотелось ещё напугать. Заноза, как туча, навис над Мозглявым, обхватил руками голову и надсадно, с театральной истеричной хрипотцой, проорал:

– А-а-а! А-а-а! Ебальник! Ебальник! Что такое ебальник?! Не помню!!!

Мозглявый съёжился. Заноза перехватил его панический, сразу во все стороны взгляд – словно включили свет и тараканы разбежались.

Заноза на прощание разогнал ногами отлетевшие пуговицы-патрончики, чтобы Мозглявый лишний раз помучился, пока их все подберёт.

Посмотрел на скрюченного Мозглявого и побрёл прочь.

Пусто, холодно было в душе у Занозы. Будто в ледяной подмосковной новостройке.