– Это тебя прислали к нам для проведения расследования? Если нет, лучше сразу скажите. Если вам просто негде переночевать, так ступайте в мужской монастырь, и наши братья непременно вас примут, – сказала старуха, внимательно рассматривая Пьетро и его отличного коня. – А в нашей обители и без вас беспокойства хватает, так что гости, да еще и мужчины, нам совсем ни к чему.

– Нет, расследование буду вести не я, – сказал ей Пьетро. – Я должен всего лишь написать отчет и помочь следователю. Вот этому господину по имени Лука Веро.

– Мальчишка! – пренебрежительно воскликнула старая монахиня. – Кого они к нам прислали?! Какого-то безбородого мальчишку!

Лука вспыхнул от возмущения, потом ловко спрыгнул на землю и швырнул поводья Фрейзе.

– В данном случае совершенно не имеет значения, сколько лет я прожил на земле и есть ли у меня борода. Сам папа римский назначил меня провести здесь расследование, и я его проведу. Приступим к делу уже с завтрашнего утра. А сейчас мы устали, проголодались, и гостеприимным хозяевам следовало бы сперва проводить нас в трапезную, а потом предоставить ночлег. Прошу также известить госпожу аббатису, что я уже прибыл и завтра, сразу после хвалитн, хотел бы с нею встретиться.

– Дорогой конь и богатые одежды – это все чепуха! – заявила старуха, подняв факел еще выше и пристально вглядываясь в красивое юное лицо Луки, щеки которого вспыхнули румянцем под темной челкой, а светлые ореховые глаза так и сверкали от гнева.

– Значит, богатство – это, по-твоему, чепуха? – спросил Фрейзе, вроде бы обращаясь к своей лошадке, которая уже тянула его в сторону конюшни. – Какая-то престарелая девственница, похожая на маринованный грецкий орех, называет моего маленького господина «безбородым мальчишкой»? А он, может, настоящий гений? Или даже эльфийский подменыш?

– Помолчи-ка! – неожиданно энергично рявкнула старуха, сердито глядя на Фрейзе. – Отведи лучше коней на конюшню, и сестра-мирянка, она у нас конюхом служит, проводит тебя на кухню. Есть и спать можешь в амбаре. А ты… – она оценивающим взглядом окинула брата Пьетро и сочла, что он занимает более высокое положение, чем Фрейзе, но есть тоже хочет, – ты можешь поесть на галерее, а кухню найдешь вон за той дверью. Потом тебя проводят в кельи для гостей и покажут, где переночевать. – Затем старуха повернулась к Луке. – А тебя, следователь, я сама и в трапезную провожу, и комнату твою тебе покажу. Мне сказали, ты вроде как священник?

– Я еще не принес священных обетов, – сказал Лука. – Это правда, я служу церкви, но в духовный сан пока не посвящен.

«Чересчур, чересчур красив, чтобы священником стать, да и тонзура у него уже зарасти успела», – подумала старуха, но вслух сказала:

– Ну, все равно, ты можешь остановиться в покоях священника, который порой приезжает к нам с визитом. А утром я сообщу госпоже аббатисе, что ты уже здесь.

Старуха повела Луку в трапезную. Вдруг навстречу им откуда-то из внутренних помещений вышла молодая монахиня. Пройдя под аркой, она приблизилась, и Лука увидел, что ее монашеское одеяние сшито из мягчайшей выбеленной шерсти, а чуть сдвинутый назад апостольник открывает прелестное бледное личико с улыбчивыми серыми глазами. Тонкую талию хорошенькой монахини перехватывал красивый пояс из мягкой кожи, а на ногах были изящные кожаные туфельки, а не грубые деревянные сабо, какие носят работницы, желая предохранить ноги от грязи.

– Я вышла поздороваться с синьором следователем, – сказала она и подняла повыше светильник с восковыми свечами.

Лука шагнул вперед, поклонился и сказал:

– Следователь – это я.

Монахиня улыбнулась, сразу отметив про себя его стройную фигуру, привлекательную внешность и безусловную молодость.

– Позволь, брат мой, проводить тебя в трапезную и угостить обедом, ведь ты, наверное, очень устал. А сестра Анна тем временем позаботится, чтобы лошади твои были помещены в стойло, а слуги удобно устроены.

Лука еще раз поклонился, а монахиня повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь, так что ему осталось попросту последовать за новой провожатой – под каменную арку, далее по вымощенной плиткой галерее и, наконец, в трапезную, просторное помещение с куполообразным потолком. У дальнего конца комнаты, возле камина, в котором огонь был уже притушен на ночь, стоял накрытый на одну персону стол; на столе стакан с вином, тарелка с нарезанным хлебом и вторая тарелка, чистая, рядом с которой лежали нож и ложка. Лука даже вздохнул от удовольствия, садясь за стол, и к нему тут же подошла сестра-мирянка с кувшином и лоханью, дабы он мог вымыть руки, а потом подала ему чистое полотенце; следом за нею другая мирянка, кухарка, принесла миску с тушеным цыпленком и овощами.

– Не нужно ли тебе еще чего-нибудь? – спросила у Луки молодая монахиня.

– Нет, мне всего довольно, спасибо большое, – неловко поблагодарил он, чувствуя себя в ее присутствии несколько скованно – ведь он не разговаривал ни с одной женщиной, кроме собственной матери, с тех пор, как в возрасте одиннадцати лет поступил в монастырь. – А как мне тебя называть, сестра моя? И чем ты здесь занимаешься?

Она приветливо улыбнулась, и эта сияющая улыбка показалась ему просто прекрасной.

– Меня зовут сестра Урсула, а здесь я ведаю раздачей милостыни и отвечаю за управление всем хозяйством. Я очень рада, что к нам наконец прислали следователя. Меня давно уже не покидает тревога из-за того, что творится в монастыре. И я очень надеюсь, что вы поможете нам разобраться, что здесь происходит, и спасете нас…

– Спасем?

– Видишь ли, это очень старый и очень красивый монастырь, – продолжала сестра Урсула все тем же задушевным тоном. – Я поступила сюда еще совсем маленькой девочкой. Я всю жизнь служила Господу и моим сестрам и прожила здесь уже более двадцати лет. А потому мне невыносима даже мысль о том, что в нашу святую обитель мог проникнуть сам Сатана.

Лука старательно подбирал хлебом густой соус, стараясь сосредоточиться на еде, чтобы скрыть ужас, охвативший его при этих словах.

– Неужели сам Сатана?

Сестра Урсула перекрестилась – быстрым, почти машинальным движением истинно верующей.

– Порой мне кажется, что все действительно очень плохо, а порой – что я веду себя как ребенок, который сам себя тенями пугает. – Она застенчиво улыбнулась, словно извиняясь перед Лукой. – Ты вскоре и сам все поймешь и рассудишь. Думаю, ты сумеешь раскрыть истинную причину наших бед. Но если нам так и не удастся избавиться от сплетен, буквально опутавших наш монастырь, то все пропало: ни одно знатное семейство не пошлет больше к нам своих дочерей; уже и теперь многие фермеры и крестьяне отказываются торговать с нами. Моя обязанность – обеспечить аббатству возможность зарабатывать на свое содержание, продавая на сторону кое-какие наши изделия и продукты, чтобы потом на вырученные деньги покупать то, что нам необходимо. Но что я могу поделать, если крестьянки даже говорить с нами отказываются, когда я посылаю сестер-мирянок продать наши товары на рынке. Разве можно вести торговлю, если люди не хотят ни продавать монастырю ничего, ни что-либо у нас покупать? – Сестра Урсула тряхнула головой, словно останавливая себя. – Извини, сейчас я уйду, чтобы ты мог наконец спокойно поесть. А когда пообедаешь, кухарка покажет тебе твою комнату в домике для гостей. Благослови тебя Господь, брат мой.

И Лука вдруг вспомнил, что совершенно забыл помолиться перед трапезой. «Господи, она же подумает, что я невежественный, невоспитанный дикобраз, а не будущий священник!» – в ужасе думал он, вспоминая, как пялился на нее, точно последний дурак, как все время заикался, говоря с нею. Увы, он вел себя как зеленый юнец, никогда в жизни не видевший красивой женщины, а совсем не как взрослый мужчина, занимающий достойное положение в обществе и прибывший сюда для проведения расследования по поручению самого папы римского. Что же она должна о нем думать?

– Благослови тебя Господь, сестра-алмонер[5], – неловко ответил он.