Рот Гуммус-луджиля приобрел суровое выражение.

— Говорите, — очень спокойно сказал он.

— Ладно. Вас ничего не удивляет в рорванцах? Нет ли в них чего-то странного?

— Ну… конечно, есть, но не можем же мы ожидать, что чужаки будут действовать так же как…

— Конечно. Конечно, всегда находится ответ, на каждый встающий перед нами вопрос находится и ответ. — Лоренцен расхаживал взад и вперед, сжимая и разжимая кулаки. Странно, но он совершенно перестал заикаться. — Но подумайте над этими вопросами вновь. Обдумайте все странности в целом.

Группа рорванцев, путешествующая пешком по огромной пустой равнине, случайно находит нас. Вероятно ли это? Они господствующая раса, разумная раса, они млекопитающие, единственные млекопитающие на планете. Любой биолог — эволюционист удивится этому факту. Они живут под землей и не имеют сельского хозяйства, используют поверхность только для охоты и сбора растений. Традиция, моральный кодекс должен иметь смысл, а этот не имеет.

Наши проводники не сумели распознать ядовитую ящерицу, которая, вероятно, широко распространена и представляет угрозу для них самих; даже если они лично никогда сами не видели ее, они обязательно должны были слышать о ней, как американец слышал о кобре. Дальше еще хуже: они попали в ловушку прилива, потеряли одного их своих — в шестидесяти километрах от собственного дома! Они ничего не знали об этом проклятом месте!

Я говорю вам, рорванцы — подделка, фальшь. Они играют с нами. Они такие же туземцы на этой планете, как и мы!

Молчание. Молчание было таким полным, что Лоренцен слышал отдаленное гудение двигателей. Его собственное сердце стало так сильно биться, что заглушило все, кроме слов Гуммус-луджиля:

— Иуды! Если вы правы…

— Говорите тише. Конечно, я прав. Только это объясняет все. Это объясняет также, почему нас так долго вели с юга. Они должны были построить все это. А когда прибудут их «ученые» и «представители правительства», они прибудут с рорванского космического корабля!

Гуммус-луджиль медленно и удивленно покачал головой.

— Никогда не подумал бы…

— Нет. Нас вели вперед, давали гладкие подходящие объяснения, когда мы удивлялись чему-нибудь. Вначале им помог это языковой барьер, мы, естественно, не задавали вопросов, и они не должны были отвечать прямо.

Это вовсе не такой уж трудный язык. Я сам изучил его, как только решил, что это не трудно. Когда я вначале пытался изучать его, мне давали множество неверных сведений — все это ложь!

Например, у них вовсе нет вариативных наименований предметов, во всяком случае не больше, чем в английском или турецком. Как только я отбросил ложную информацию…

— Но зачем? Зачем они делают это? Что они надеются выиграть?

— Конечно, планету. Если мы дома сообщим, что здесь есть высокоцивилизованные туземцы, Земля утратит интерес к Троасу и их люди смогут колонизовать планету. Вот тогда для нас уже действительно будет поздно, планета на самом деле будет принадлежать им, и мы не сможем отобрать ее у них.

Гуммус-луджиль встал. Лицо его было угрюмо, за несколько минут изменился его взгляд на многое.

— Хорошо сделано, Джон! Черт меня возьми, если вы не правы. Но… Вы думаете, они хотят убить нас?

— Нет. Они спасли Джоаба и Фридриха, вспомните, когда легко могли бы оставить их умирать. Думаю, они не убьют нас, если только не заподозрят, что мы знаем правду. Наш отрицательный доклад дома для них ценнее, чем наше исчезновение.

— Что ж… — Гуммус-луджиль улыбнулся, белые зубы осветили его широкое смуглое лицо. — Тогда все просто. Мы играем с ними, пока не вернемся в лагерь, а потом говорим…

— Но это не так просто, Кемаль! Эвери в сговоре с ними!

На этот раз инженер не сказал ничего, но рука его сама потянулась к висевшему на поясе пистолету.

— Эвери… старина Эвери, — сказал Лоренцен. Внутри него нарастал болезненный смех. — Он подделывал эти лингвистические сведения. Он давал большинство ответов на наши вопросы. Он учил рорванцев и засиживался допоздна, говоря с ними… — Он кратко пересказал подслушанный разговор.

— Вы считаете, что происшествие с «Да Гама»… связано с ними? Голос Гуммус-луджиля был хриплым.

— Все совпадает, не правда ли? Первая экспедиция исчезла. Вторая встретила при своей подготовке множество помех, вплоть до внезапной смены всего руководства Института. Правительство помогло набрать добровольцев для этой экспедиции, и у нас получился самый плохо подобранный, конфликтующий, недееспособный экипаж, какой когда-либо поднимал корабль в космос. Эвери с самого начала был психологом экспедиции, но ничего не сделал, чтобы уладить эти конфликты. Эвери занимает официальный пост, он один из тех советников, на кого все больше и больше опирается парламент…

И когда мы, несмотря ни на что, все-таки вылетели, появились рорванцы. А если мы захотим отправиться домой с положительным сообщением — что ж, ведь «Да Гама» исчез!

Пот блестел на их лицах, когда они стояли друг против друга. Они тяжело дышали, и Лоренцен вновь начал дрожать!

— Но правительство… — Гуммус-луджиль почти простонал это.

— Не официальное правительство. Парламент действует в чашке с золотыми рыбками. Психократы, советчики, незримая власть — они имеют своих людей повсюду. Одного патрульного корабля, полностью укомплектованного их людьми, вполне достаточно, чтобы позаботиться о «Да Гаме». Достаточно будет и для нас.

— Но почему? Во имя господа, почему?

— Не знаю. Может, никогда и не узнаю. Но представьте себе более старую цивилизацию, чем наша — может быть, рорванцы, психократы на Земле лишь их орудие, а может, и те, и другие — лишь игрушки в руках обитателей какой-нибудь другой планеты. Они не хотят, чтобы люди вышли в межзвездное пространство.

Вновь наступило молчание, они думали о миллиардах солнц и о великой холодной тьме между ними.

— Хорошо, — сказал наконец Гуммус-луджиль. — Но что же нам делать?

Теперь?

— Не знаю, — с огорчением сказал Лоренцен. — Может, стоит подождать, выиграть время, пока мы сможем застать капитана Гамильтона одного и поговорить с ним. Но, с другой стороны, нам могут и не дать такой возможности.

— Да. Может случиться все что угодно. Если кто-то — или что-то узнает, что мы знаем… Или, возможно, рорванцы решат не рисковать, не оставлять все на потом и уничтожат нас и лагерь, пока Гамильтон ничего не подозревает. — Гуммус-луджиль взглянул на передатчик, стоявший в углу. Сомневаюсь, чтобы можно было вести передачу отсюда. Здесь в стенах слишком много металла, он будет экранировать нас. Нужно выйти наружу.

— Ладно, — Лоренцен встал и взял в руки ружье. — Сейчас такое же подходящее время, как и любое другое. — В лагере были установлены робомониторы, которые автоматически записывали все сообщения их передатчика и в случае необходимости поднимали тревогу.

Астроном вновь выглянул в главный коридор. Ничего не двигалось тишина, гробовое молчание. Лишь гулкий стук сердца. Лоренцен задал себе вопрос, сумеют ли они выбраться из пещеры и вернуться незамеченными.

А если нет — все равно следовало рискнуть. Пот заливал его лицо, он не мог унять нервную дрожь, но работу все равно нужно было сделать. С этим было связано больше, чем просто овладение Троасом. Солнечная система, все человечество должно знать, кто здесь подлинный хозяин, иначе никогда в оставшиеся дни не будет Лоренцен знать мира.

Гуммус-луджиль надел на плечо лямку приемопередатчика и встал, хмурясь. В одной руке у него было ружье, за поясом — нож. Приготовления закончены, пора начинать.

Они вышли в коридор. Глаза их задержались на занавесе, закрывавшем вход в соседнее помещение. Там был Эвери. Хорошо было бы застать Торнтона и фон Остена одних, но они не могут рисковать разбудить человека или существо, называвшее себя Эдвардом Эвери.

Длинный ряд дверей; их тихие шаги, казалось, отдавались грохотом, они шли из центральной пещеры к выходу в молчаливой пустоте туннелей.