Грегори прищурился.

– С человеком, который находится в сомнительном положении.

– Прошу прощения?

– Вы немедленно прекратите шантаж, – твердо заявил Грегори.

Лорд Давенпорт дернул головой в сторону Роберта Абернети.

– Он предатель!

– А вы предпочли не выдавать его, – с сарказмом напомнил Грегори, – что, как я понимаю, король сочтет столь же предосудительным.

Лорд Давенпорт попятился, как будто его ударили. Грегори притянул Люси к себе.

– Вы, – обратился он к Абернети, – уедете из страны. Завтра же. И никогда не вернетесь.

– Я оплачу только его проезд, – заявил Ричард. – И не дам больше ни пенса.

– Вы более щедры, чем был бы я, окажись на вашем месте, – заметил Грегори.

– Я хочу, чтобы он уехал, – напряженно проговорил Ричард. – Если есть возможность ускорить его отъезд, я с радостью возьму на себя все расходы.

Грегори повернулся к Давенпорту:

– Вы ни единым словом не обмолвитесь об этом. Понятно? А вам, – обратился он к Хейзелби, – огромная благодарность.

Хейзелби в ответ грациозно поклонился.

– Ничего не могу с собой поделать. Я романтик. – Он пожал плечами. – Это качество нередко становится причиной наших неприятностей, но ведь природу не переделаешь, не так ли?

Грегори согласно кивнул и широко улыбнулся.

– Вы даже не представляете, насколько правы, – проговорил он, беря Люси за руку.

Он не мог находиться вдали от нее, даже когда их разделяло всего несколько дюймов.

Их пальцы сплелись, и Грегори посмотрел на Люси. В ее глазах сияла любовь, и его охватило совершенно абсурдное желание рассмеяться.

Просто потому, что он любил Люси.

Тут он заметил, что у нее стали подрагивать губы. А уголки рта приподнялись. Ей тоже хотелось смеяться.

И тогда, на глазах у этой странной группы свидетелей, он стремительно обнял ее и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю душу безнадежного романтика.

Спустя какое-то время – достаточно продолжительное – лорд Хейзелби кашлянул.

Гермиона отвела взгляд, а Ричард сказал:

– Кстати, что касается свадьбы...

Грегори с неохотой оторвался от Люси. И посмотрел влево. А затем вправо. И опять на Люси. И снова ее поцеловал.

Потому что день действительно получился беспокойным. А он заслужил хоть какое-то снисхождение. И только Господу известно, сколько еще времени пройдет, прежде чем он по праву сможет назвать ее своей женой. Но главным образом он целовал ее потому... Потому...

Грегори взял ее лицо в ладони и потерся носом о се нос.

– Ты знаешь, что я люблю тебя.

Люси улыбнулась.

– Знаю.

В это мгновение он понял, что сейчас снова поцелует ее.

Просто так.

Первый раз Грегори был вымотан до предела.

Во второй раз было еще хуже. Воспоминания о первом разе отнюдь не способствовали успокоению. Как раз напротив. Сейчас, когда у него было более полное представление о том, что происходит (Люси – будь неладна ее педантичность! – посвятила его во все подробности), малейший шум становился предметом волнения и поводом к всевозможным домыслам.

Как же хорошо, дьявол побери, что мужчины не могут рожать детей! Ведь в противном случае, без малейшего стыда признавал Грегори, человечество вымерло бы еще много поколений назад.

Однако Люси ничего не имела против деторождения, если впоследствии могла описывать ему процесс во всех деталях.

Когда у нее возникало такое желание.

В третий раз Грегори почти полностью владел собой. Он все еще ждал за дверью и переставал дышать, только когда слышал душераздирающие стоны, но зато его не мучило беспокойство.

В четвертый раз он захватил с собой книжку.

В пятый – газету. (С каждым ребенком процесс, кажется, протекал все быстрее. Что ж, неплохо.)

Шестой ребенок застиг его врасплох. Он ненадолго выскочил из дома, чтобы навестить приятеля, а к его возвращению Люси, веселая и бодрая, уже сидела с ребенком на руках.

Люси часто вспоминала о том случае, поэтому он позаботился о том, чтобы к появлению номера седьмого быть дома. Он действительно был дома – не будут же осуждать его за то, что он в полночь покинул свой пост у двери в поисках чего-нибудь съестного.

На седьмом Грегори стал подумывать о том, что пора бы остановиться. Семь – идеальное число детей, к тому же, как он однажды сказал Люси, он уже забыл, как она выглядит без живота.

«Для тебя это достаточное основание, чтобы снова обеспечить меня животом», – дерзко заявила ему Люси.

Он не мог с этим поспорить, поэтому просто поцеловал ее в лоб и отправился в гости к Гиацинте, где изложил свои доводы в пользу того, что семь – это идеальное число детей. (Гиацинта восприняла его рассуждения абсолютно серьезно.)

Однако вскоре, через полгода после седьмого, Люси сонно сообщила ему, что ждет еще одного ребенка.

«Хватит, – заявил он. – У нас едва хватает денег на тех, что уже имеются». (Это было ложью. У Люси оказалось чрезвычайно богатое приданое, а Грегори через какое-то время обнаружил в себе деловую хватку и проницательность, столь необходимые для помещения капитала.)

И все же восьмерых достаточно.

Он вовсе не желал сократить их с Люси ночную активность, просто существовали и другие дела, которыми должен заниматься мужчина – которыми, если быть честным, ему уже давным-давно следовало бы заняться.

Поэтому, будучи уверенным, что этот ребенок окажется последним, он решил выяснить, из-за чего весь сыр-бор, и несмотря на бурные возражения пришедшей в ужас повитухи, во время родов оставался рядом с Люси (возле ее плеча, естественно).

– Она у нас уже знаток, – проговорил врач, заглядывая под простыню. – Честно говоря, мои услуги практически не требуются.

Грегори посмотрел на Люси. Она захватила с собой вышивание.

– Действительно, с каждым разом все легче и легче. – Она пожала плечами.

Когда наступили схватки, Люси, естественно, отложила в сторону рукоделие, издала протяжный стон и...

Фью-ю-ють!

Грегори ошеломленно хлопал глазами, глядя на вопящего младенца, мятого и красного.

– Да-а, я ожидал, что будет тяжелее.

Люси бросила на него раздраженный взгляд.

– Если бы ты присутствовал в первый раз, ты бы... О-о-ох!

Грегори встревоженно склонился к ней.

– В чем дело?

– Не знаю, – ответила Люси, и в ее глазах появился панический ужас. – Но что-то не так.

– Вот, сейчас, – проговорила повитуха, – еще чуть-чуть...

– Я знаю, что должна чувствовать, – резко выдыхая, сказала Люси. – Но сейчас все по-другому.

Врач подал новорожденного младенца – девочку, как с радостью отметил Грегори, – повитухе и сосредоточил свое внимание на Люси.

– Гм... – произнес он, кладя ладони ей на живот.

– Гм?.. – поинтересовалась Люси. Причем с явным нетерпением.

Доктор заглянул под простыню.

– Вот это да! – воскликнул Грегори и вернулся на свое место у плеча Люси. – Даже не думал, что увижу такое.

– Что происходит? – требовательным тоном спросила Люси. – Что ты там... о-о-ох!

Фью-ю-ють!

– Господь всемогущий! – всплеснула руками повитуха. – Их двое!

«Нет, – подумал Грегори, чувствуя себя очень странно, – их девять».

Девять детей.

Девять.

Десять без одного.

А десять – уже двузначное число. Еще один раз – и его отцовство будет выражаться двузначным числом.

– О Боже! – прошептал он.

– Грегори? – окликнула его Люси.

– Мне надо присесть.

Люси слабо улыбнулась.

– Во всяком случае, твоя мама будет очень довольна.

Он кивнул, с трудом соображая. Девять детей. Что нужно делать с девятью детьми?

Любить их, наверное.

Грегори с улыбкой посмотрел на жену. Ее волосы растрепались, лицо было одутловатым, под глазами темные круги.

Но для него она оставалась красавицей.