Челюсть ее затряслась, возможно, оттого, что она скрипнула зубами.

— Чем плохи неженатые гости?

— Ну, скажем, вот этот, — он указал на сэра Бертрама Фелпорта, — пьяница.

— Вы уверены?

— Совесть не позволит мне отдать вас в руки человека, который злоупотребляет спиртным.

— Вы не ответили на мой вопрос. Проклятие, вот пристала!

— Да, я совершенно уверен, что он пьяница. Причем горький.

Она заглянула в надорванный листок у себя в руке:

— А лорд Бинсби?

— Он игрок.

— Заядлый?

Джеймс кивнул, начиная наслаждаться собой.

— Безнадежный. К тому же он толстый.

Элизабет перешла к следующей фамилии.

— А как насчет…

— Женат, женат и женат.

Она бросила на него колючий взгляд.

— Как, все трое?

Он с готовностью кивнул:

— Один из них даже счастливо.

— Какое неслыханное отступление от общепринятых норм, — пробормотала она.

Джеймс воздержался от комментариев.

Элизабет протяжно выдохнула, и он отметил, что раздраженные вздохи постепенно сменяются утомленными.

— Остаются мистер Уильям Данфорд и капитан Шонрик Эндрайн. Полагаю, один из них — калека, а другой — дурачок?

Джеймс чуть не поддался соблазну согласиться, но ей хватит одного взгляда на Данфорда и капитана, чтобы понять, что ее обманули.

— Они оба считаются достаточно привлекательными и умными людьми, — признал он.

— Тогда в чем проблема?

— Данфорд — повеса.

— Ну и что?

— Он будет вам изменять.

— Я и сама не подарок, Джеймс. И не вправе ждать от других совершенства.

В его глазах сверкнуло пламя.

— Вы имеете право на верность. И должны ее требовать.

Она недоверчиво уставилась на него.

— Это было бы неплохо, но едва ли так уж важно…

— Ваш муж, — прорычал он, — будет вам верен, иначе ему придется иметь дело со мной.

Элизабет вытаращила глаза, разинула рот, а затем залилась смехом.

Скрестив руки на груди, Джеймс испепелял ее взглядом. Он не привык, чтобы над проявленной им галантностью смеялись.

— О, Джеймс, — выдохнула она, — извините, но это было так мило с вашей стороны! Так мило, — она утерла глаза, — что я почти готова простить вам свое похищение.

— Я вас не похищал, — угрюмо возразил он. Она всплеснула руками.

— Как, скажите на милость, вы собираетесь защищать мою честь, когда я выйду замуж?

— Вы не выйдете замуж за Данфорда, — проворчал он.

— Ну, если вы так считаете, — произнесла Элизабет так серьезно и осторожно, что он понял: она снова умирает от смеха. — А теперь… почему бы вам не сказать мне, чем плох капитан Эндрайн?

Последовала продолжительная пауза, прежде чем Джеймс выпалил:

— Он сутулится.

Снова пауза.

— Вы отвели его кандидатуру только потому, что он сутулится? — недоверчиво спросила она.

— Это признак внутренней слабости.

— Вот как?

Джеймс понял, что недостатки Эндрайна не должны ограничиваться сутулостью.

— Не говоря уж о том… — поспешно сказал он и запнулся, пытаясь придумать что-нибудь правдоподобное, — …что он однажды повысил голос на свою мать в присутствии посторонних.

Элизабет молчала, явно не в состоянии ответить. Было ли это связано со сдерживаемым смехом, или она онемела по какой-то иной причине, Джеймс не знал.

И признаться, не хотел знать.

— Э-э… это было крайне неуважительно, — добавил он. Внезапно она протянула руку и потрогала его лоб:

— Вас не лихорадит? По-моему, у вас жар.

— Нет у меня никакого жара.

— Но вы ведете себя так, словно он у вас есть.

— А вы уложили бы меня в постель и окружили бы нежной заботой, будь у меня жар?

— Нет.

— Тогда у меня нет жара.

Она отступила на шаг.

— В таком случае я лучше пойду.

Джеймс прислонился к стене, чувствуя себя совершенно разбитым. Это она довела его до такого состояния. Если он не ухмыляется, как идиот, то пребывает в ярости. Бели он не в ярости, то охвачен похотью. А когда не страдает от похоти… то ухмыляется. И так далее.

Он смотрел, как она открывает дверь, завороженный изящной формой ее затянутой в перчатку руки.

— Джеймс! Джеймс!

Вздрогнув, он поднял голову.

— Вы уверены, что капитан Эндрайн сутулится?

Джеймс кивнул, зная, что завтра же его ложь будет разоблачена, но надеясь, что придумает другую, более удачную, взамен этой.

Элизабет поджала губы.

Все внутри у него сжалось, а затем перевернулось.

— Вам не кажется это странным? Военный — и вдруг сутулится?

Он беспомощно пожал плечами:

— Я же говорю, что за него не следует выходить замуж.

Она издала забавный горловой звук.

— Возможно, мне удалось бы улучшить его осанку.

Джеймс только и мог, что покачать головой:

— Вы удивительная женщина, Элизабет Хочкис.

Кивнув ему, она вышла наружу. Однако прежде чем закрыть дверь, просунула голову назад.

— Кстати, Джеймс…

Он поднял на нее глаза.

— Перестаньте сутулиться.

На следующий день Элизабет притаилась возле главных ворот Дэнбери-Хауса, проклиная вначале собственный идиотизм, затем собственную трусость и, наконец, все на свете.

Накануне, последовав совету Сьюзен, она оставила в Дэнбери-Хаусе свою записную книжку, в которую заносила все хозяйственные расходы. Поскольку без книжки она была как без рук, у нее были все основания вернуться за ней во время приема.

«Нет ничего подозрительного в моем появлении здесь, — убеждала она себя. — Я забыла свою записную книжку. Она мне совершенно необходима. Я не могу прожить без нее до понедельника».

Конечно, оставалось еще объяснить, зачем она вообще принесла в Дэнбери-Хаус записную книжку, которая никогда раньше не покидала коттеджа Хочкисов.

Элизабет дождалась четырех часов, когда гости, по всей вероятности, выйдут в сад погреться на теплом деревенском солнышке. Леди Дэнбери упомянула про теннис и чай на южной лужайке. Это был не совсем тот маршрут, которым воспользовалась бы Элизабет, чтобы забрать свою книжку, но не было никакой причины, запрещавшей ей подойти к леди Дэнбери и узнать, не попадалась ли ей книжка.

Никакой причины, кроме ее гордости.

Господи, до чего же ей отвратительна эта затея! Элизабет казалась себе отчаявшейся интриганкой. В каждом порыве ветра ей чудились удрученные вздохи родителей, взиравших с небес, как она позорит себя. Можно себе представить, как бы они ужаснулись, если бы слышали неуклюжие оправдания, с помощью которых она надеется проникнуть на прием, на который ее не приглашали.

И все для того, чтобы познакомиться с мужчиной, который, вполне вероятно, еще и сутулится.

Элизабет застонала от бессилия и унижения. Она простояла у ворот, упершись лбом в решетку, добрых двадцать минут. Если она продолжит в том же духе, ее голова проскользнет, между прутьями и застрянет, совсем как голова Седрика Дэнбери в решетке Виндзорского замка.

Все, хватит откладывать. Приподняв подбородок и распрямив плечи, она решительно зашагала, обходя за версту коттедж Джеймса. Последнее, что ей сейчас нужно, так это встретиться с ним.

Проскользнув в Дэнбери-Хаус, она напрягла слух, пытаясь различить шум вечеринки, но не услышала ни звука. Записная книжка находилась в библиотеке, но Элизабет, сделав вид, что сие ей неведомо, прошла через дом к французским дверям, выходившим на заднюю террасу.

Как и следовало ожидать, около дюжины нарядно одетых дам и господ прохаживались по лужайке. Двое гостей держали в руках теннисные ракетки, другие прихлебывали пунш, но все без исключения смеялись и болтали.

Элизабет прикусила губу. Даже их голоса звучали возвышенно.

Сделав над собой усилие, она вышла на террасу. Она чувствовала, что производит впечатление этакой пугливой мышки, но старалась не придавать этому значения. Едва ли кто-нибудь ждет развязного поведения от компаньонки леди Дэнбери,

Графиня расположилась в дальнем конце террасы в массивном кресле, доставленном, как догадалась Элизабет, из голубой комнаты. Обитое бархатом чудище было единственным предметом мебели, который переставили на террасу, и по замыслу леди Дэнбери служило чем-то вроде трона. Рядом с ней сидели две дамы и джентльмен. Дамы усердно кивали, внимая каждому слову, глаза джентльмена остекленели, и никому не казалось странным, что Малкольм развалился на коленях графини вверх животом, вытянув в стороны лапы. Он выглядел как неживой, но леди Дэнбери неоднократно заверяла Элизабет, что позвоночник кота фантастически гибок и ему нравится такая поза.