Не были ли загадочные посетители лесного домика членами того общества, из которого она бежала?! Не выследили ли они ее и теперь представляли на нее свои права, а лесничий, „золотой человек“, тайно принимает их в своем доме. Он хочет успокоить их и потом выручить девушку из их компании…

Это было невероятно, но вчера вечером он опять видел ее в домике лесничего, куда его тянула неопределимая сила.

После долгого скитания по лесу он против воли очутился на старой дороге и забрался даже на скамью, находившуюся под окнами, завешенными синими занавесками. Из этих окон исходил какой-то магический бледно-голубоватый свет, имевший на него такое же притягательное действие, как и на рой мошек и комаров.

В лесу царила мертвая тишина, а угол отодвинувшейся занавески позволял видеть часть таинственной комнаты.

Маркус увидел девушку, сидевшую в кресле, облокотившись головой о спинку, но кто сидел рядом с нею и что-то говорил ей, не переставая, рассмотреть никак не удавалось! Но лицо девушки, как ни густ был полумрак, можно было разглядеть: оно было бледное и отражало сильное страдание, а глаза были красные и с грустью смотрели на говорившего.

Издалека послышался топот лошадиных копыт, и девушка встала, прислушиваясь. Маркуса это тоже обеспокоило, пора было прекратить подсматривание. Он отошел в чащу и когда показался всадник, спрыгнувший с лошади у крыльца домика, помещик внимательно посмотрел на него. По казакину, увешанному серебряными талерами, и по широкополой шляпе, покрывавшей голову всадника, нетрудно было угадать в нем начальника цыганского табора…

Дверь красного домика отворилась, лесничий вышел на крыльцо и шепотом приветствовал прибывшего.

Загадка может быть, тут же разрешилась, если бы Дакс не помешал этому. Выскочив из дома, он с громким лаем стал кружиться вокруг лошади: лесничий отбросил собаку с дороги как раз к тому месту, где за кустами стоял Маркус. Животное, учуяв чужого, залаяло на него, и помещик вышел из кустов и, не обращая внимания на лесничего, спокойно пошел по направлению к усадьбе.

Немного спустя, он снова вернулся к лесному домику, но конь и всадник исчезли, как ночной призрак.

Из угловых окон еще лился голубоватый свет, мерцавший в лесу, но кресло, на котором сидела девушка, было пусто, а из темного угла не было слышно ни звука. Все таинственное исчезло, и только лесничий сидел за столом, склонившись над книгой.

Вскоре, к фантастической сети, из которой Маркус, не смотря на здравый смысл, никак не мог выпутаться, прибавилась еще нити извне.

Еврей, торговец лошадьми, приехавший в усадьбу из Тильрода, рассказал, что неподалеку прошел цыганский табор, скандаливший из-за того, что ему не позволили расположиться на ночь. По словам барышника, это были приличные люди, а лошадей они вели с собой таких чистокровных, что было ясно, что они были украдены в венгерских степях…

Вчера девушка, закончив перевязку, сказала: „Завтра я приду посмотреть!“ Маркус твердо верил, что она сдержит слово, несмотря на то, что она ушла отсюда, оскорбленная до глубины души.

Да, эта загадочная девушка непременно придет, но Маркус хотел встретить ее во всеоружии, поэтому решил, во что бы то ни стало добиться толку, а для этого нужно было овладеть собою и победить страсть.

Дверь на лестницу была широко раскрыта, и Маркус часто поглядывал на дорогу, но от сосновой рощи никто не показывался, даже бабочки не порхали.

Ясный свод безоблачного неба, точно опрокинутая чаша, висел над землей, жаждущей влаги. Но вдали край горизонта стал заволакиваться облаками, и тучи медленно собирались, сливаясь в фантастические фигуры. Поглядывая на них, Маркус еще нетерпеливее стал ждать прихода девушки: если она не успеет прийти до грозы, то он не увидит ее сегодня.

Взяв шляпу, он спустился в сад, и сердце его дрогнуло, когда за кустами мелькнул чей-то силуэт. Но, увы, это была Лизхен с развевающимися голубыми лентами на белокурых косах, а за нею следовала ее дородная мамаша.

– Наконец-то похоже на то, что скоро будет дождь, господин Маркус, – воскликнула Грибель, когда они поравнялась с помещиком. – Я обещала испечь для бедных тильродских детей такой пирог, после которого они целый год будут облизываться, если пройдет хороший ливень!

Поставив на землю большую корзину, она продолжала:

– В полдень на мызу пришла новая служанка, и она завопила, увидев пустые шкафы и порожний погреб. У них действительно ничего нет, и кому придется жить там, не очень останется доволен харчами. Ну, мы с Лизхен набрали целую корзину, и малютка сунула все в шкаф для провизии. Но уж чиновничья спесь всосалась в кровь этих людей с мызы, с этим уж ничего не поделаешь! Когда мы с дочерью были в сенях, гувернантка сходила с лестницы в шляпе с вуалью.

– Лица ее нельзя было рассмотреть, – живо вмешалась Луиза, перебивая мать, – но она стройна и держится так важно, точно придворная дама.

– И в сенях запахло фиалками, как в моем шкафу с бельем, – сухо вставила Грибель. – Когда же мой гусенок заглянул ей в лицо, она отвернулась и поспешно вышла из сеней… Ужасно, что кичливость не проходит даже тогда, когда в желудке нет ни крошки хлеба! Подумать только, судья закричал ей в окно: „Агнесса, ты идешь в лес?… Надела ли ты перчатки?“ Что вы на это скажете, господин Маркус?

Он засмеялся.

– Почему же барышне не беречь своих прекрасных рук? Теперь две служанки будут работать на нее.

– Две?! – переспросила Грибель. – Вовсе нет! Старый судья прогнал ту служанку!

– Откуда вам это известно?

– Я спросила у новой служанки, где та, прежняя? А она вытаращила на меня глаза и говорит, что не видела никакой другой. Барышня Франц показала ей все, а старый барин ворчливо и строго командовал, больше она никого не видела…

Молодой помещик с волнением слушал рассказ г-жи Грибель, которая продолжала невозмутимо:

– Я на этом не успокоилась и пошла в комнату старой больной дамы, но когда я спросила, куда девалась та девушка, которую я часто видела за полевыми работами на мызе, я испугалась! Старушка побледнела и отвернулась к стене, а судья побагровел и посмотрел на меня так, словно хотел съесть меня. Заикаясь на каждом слове, он сказал: „Та ушла, совсем ушла, разумеется. Не думаете ли вы, моя милая, что я буду кормить двух воровок теперь, когда мое хозяйство остановилось?…“ Ясно, господин Маркус, что они не без причины отказали служанке, и я ручаюсь головой, что здесь замешан дукат.

Едва дождавшись конца болтовни Грибель, Маркус поспешил на мызу. Дорогой он внимательно оглядывался, не покажется ли где на лугу белый головной платок, но нигде не видно было ни души.

Темные облака уже надвинулись ближе, и молодой помещик быстро направился через малиновые кусты во двор.

Шпиц лениво залаял, из дома слышалась ворчливая брань, и Маркус вошел в сени, где увидел судью. Он с трудом запирал дверцы шкафа с провизией и, увидев помещика, ответил на его приветствие и сказал, опуская в карман ключ от шкафа:

– Представьте, в открытом шкафу лежит превосходная колбаса и отличная ветчина. Превосходная находка для негодяев и воришек, которые бродят вокруг мызы. Поскорее приходила бы племянница, она наведет порядок…

– Разве вам не может помочь служанка?

– Да она всего два часа в доме.

– Я говорю о вашей прежней служанке.

Судья смутился и, сунув в рот чубук трубки, невнятно пробормотал:

– Той больше нет, она ушла совсем!… Но входите, пожалуйста, в дом, господин Маркус, жена будет очень рада видеть вас, да и мне хотелось бы поговорить с вами…

– Скажите, куда ушла девушка? – вежливо, но настойчиво прервал его помещик.

– Сударь, это странный вопрос для меня, – заволновался судья. – Я привык оплачивать уходящей от меня прислуге жалованье и – баста! Меня не интересовало, найдет ли она другое место, или будет цыганить по свету!

– А ваша племянница, которая привезла эту девушку, согласна была с ее внезапным увольнением?

Лицо старика опять побагровело.