Журналистка бросила на меня удивленный взгляд.

– У проводника? Значит ты, бродячая программа, настолько обнаглевшая, что напала на проводника и отобрала у него оружие? Так это же намного лучше!

– Хуже. Поскольку еще сегодня я не был бродячей программой, а существовал в виде обычного посетителя. Сегодня у меня украли тело.

– Враки незаконных программ меня не интересуют. Расскажи лучше, как ты осмелился напасть на проводника. Да поживее. Если расскажешь всю правду, получишь десятку.

– Какую, к черту, десятку? Я тебе говорю, что пару часов назад…

– А мне на это совершенно плевать. Я хочу услышать о том, какие сексуальные фантазии бывают у незаконных программ. Как вы их реализуете, а? И что вам для этого надо? Что ты чувствуешь, глядя на это?

Она ткнула пальцем вниз.

Я машинально посмотрел в указанном ей направлении.

Да, ножки у нее были что надо! Красивые, округлые, соблазнительные.

– Так что вы о них думаете? Они вас соблазняют? Ну, отвечайте же…

Между прочим, девица не теряла время даром. Когда я вновь взглянул на нее, она уже вплотную придвинула к моей физиономии что-то вроде старинного микрофона и даже слегка приоткрыла прелестный ротик от нетерпения.

Ну, как же… Вот она, боевая стойка журналиста!

– Итак, при виде моих соблазнительных ножек вы почувствовали, как у вас активизировались те вспомогательные программы, которые вы, признайтесь в этом, используете не так часто, как вам бы хотелось?

– Слушайте, да говорю же я вам, что никаких дополнительных программ у меня нет. Совсем недавно я был обыкновенным посетителем, у которого, заметьте, какие-то злоумышленники украли…

Договорить я не успел. Послышался выстрел.

Пуля ударила в зажим, которым репортер удерживала меня на месте, и, конечно, его перебила. Совершив это полезное дело, пуля улетела дальше. Куда именно, меня не интересовало. Может быть, секундой позже она проделала аккуратную дырочку в вывеске ближайшего магазинчика, может быть, даже засела в мягкой части тела некстати подвернувшегося посетителя. Повторяю, меня это совершенно не интересовало, поскольку все мое внимание было занято следующей пулей. Мне почему-то казалось, что она не будет так гуманна, как первая.

Резко оттолкнув от себя журналистку, я отпрыгнул в сторону.

И вовремя.

Вторая пуля, судя по оставляемой ей фиолетовой пунктирной траектории, пролетела как раз в том месте, где секунду назад была моя голова.

Рухнув на четвереньки, я довольно резво метнулся за угол ближайшего дома.

Черт, в этих киберах ничего не делается по-человечески. Надо быть полным дураком, чтобы снабдить пули пунктирной линией, указывающей траекторию их полета. По этой линии определить, где находится стрелявший – проще пареной репы.

Хотя… может быть, его там уже нет? Да и потом, я-то откуда знаю, какими прибамбасами снабжено мое собственное оружие? Кстати, вот и случай его опробовать.

Я выглянул из угла.

Стрелявшего, конечно, не было видно. Хотя, судя по все той же пунктирной линии, он должен быть дома через два от меня. Наверняка прячется за стоявшей возле него скамейкой. Прячется?

За скамейкой кто-то шевельнулся.

Ага, вот сейчас…

Я наставил на скамейку кольт и нажал курок.

О-ля-ля! Вот это да! Понятно, почему проводник, у которого я отобрал это оружие, так его боялся.

Грохнуло так, словно я выстрелил из атомной пушки. Скамейка мгновенно превратилась в жаркий костер. Огонь, правда, был не совсем естественный. Дым от него, поднявшись вверх, сжимался в плотные клубки, внутри которых дергались какие-то фигурки, кажется женские.

Впрочем, припекало по-настоящему. Тот, кто прятался за скамейкой, истошно завопил и метнулся прочь, тоже за угол соседнего дома.

Все, сейчас он попытается меня обойти с боку. И дожидаться этого нет никакого резона. Не хватало еще устраивать перестрелку чуть ли не на главной улице кибера. Причем к этому стрелку-любителю в любую секунду может подоспеть помощь. Тогда мое положение станет не просто плохим, а совершенно безвыходным. Значит, нужно как можно быстрее смыться.

Я не удержался и все-таки посмотрел в сторону журналистки.

Она лежала невдалеке, укрывшись за здоровенной, каких-то совершенно умопомрачительных очертаний урной. Причем позу, в которой она лежала, с большой долей вероятности можно было назвать соблазнительной.

Увидев, что я обратил на нее внимание, журналистка встрепенулась и крикнула:

– А все-таки, что вы чувствуете, когда ваши подпрограммы, ну те самые, начинают действовать?

Не удостоив эту сумасшедшую ответом, я вскочил и бросился прочь, каждую секунду ожидая, что вот-вот последует выстрел и третий пунктир уткнется мне прямиком в спину.

Только бы этот неизвестный стрелок оказался не джигером. Если похитители подключат к охоте джигеров – моя песенка спета. Останется только поднять лапки вверх и смиренно ожидать смерти.

Выстрела так и не последовало.

Я отмахал еще пару кварталов, обернулся и уже хотел было вздохнуть с облегчением, как вдруг заметил мусорщиков. Их было пять, и были они несколько крупнее, чем напавшие на меня недавно. А стало быть, это были не те лохи устаревшего образца, из встречи с которыми я так счастливо выпутался.

Действовали они четко. Через секунду после того, как я их заметил, мусорщики уже стали разворачиваться в полукруг, делая его центром мою скромную особу.

Чего-чего, а встречаться с ними мне совсем не хотелось. Кроме того, все происходящее начинало здорово напоминать тотальную облаву. Надо было исчезнуть и так запутать следы, чтобы охотники нашли меня как можно позже.

Вот только как это сделать?

Впереди показался кабачок «юных проводников». В тот момент, когда я пробегал мимо него, из кабачка выползло несколько посетителей. Кем-кем, а уж юными их можно было назвать с гигантской натяжкой.

Едва я их миновал, как в меня опять кто-то пальнул. Ни о каких трассирующих следах не было и речи. Хороший, добротный выстрел. Пуля, размером с небольшой огурец, просвистела возле моего уха, ударилась в средних размеров танк времен Второй мировой войны, зачем-то установленный рядом с кабачком на постаменте, отразилась от его брони и унеслась вертикально вверх. Сверху донесся истошный вопль белки:

– Пернатые! Они уже начинают! Рятуйте, люди! Если их не остановить, то погибнет весь мир, поскольку холодный край является его сердцем!

Я удирал. Ух, как я удирал! Так, как, наверное, никогда в жизни.

Какой-то тип, в совершенно задрипанной кепчонке, с тонкими, похожими на недокормленных гусениц усиками кинулся мне наперерез. На секунду остановившись, я пнул его, да так, что он, схватившись за живот, смог только простонать:

– Ой-ой-ой! Зачем же так?!

– А ты думал, награду за поимку преступников дают ни за что? – пробормотал я, устремляясь дальше.

И все-таки, я знал, я понимал, что долго мне бегать не удастся. Рано или поздно меня прижмут к краю кибера, обложат со всех сторон и либо поймают, либо пристрелят на месте. Второе – более вероятно.

А стало быть, надо что-то придумать. Прямо сейчас.

Мне опять повезло. Проскочив очередную улицу, я нырнул под увитую виноградными гроздьями, обставленную обнаженными юношами с суровыми лицами и тупыми мечами в руках, арку и вдруг увидел прямо перед собой переливающийся всеми цветами радуги, издающий какие-то невнятные, но несомненно жизнерадостные звуки, источающий целый букет запахов шар метров пяти в диаметре.

Реклама!

Я рванул к этому шару, словно от него зависело мое спасение… Собственно, так оно и было. По крайней мере, в данный момент.

Последнее, что я услышал, прежде чем нырнуть в недра рекламы, был крик одного из преследователей:

– Держи! Уйдет, скотина!

Потом вокруг меня сомкнулись стены рекламного мира.

Шары рекламы могут существовать только в каком-нибудь кибере. Кстати, возникновению их предшествовала довольно забавная история. Когда-то давно реклама настолько оккупировала киберы, что заниматься чем-либо кроме как с утра до ночи выслушивать восхваление очередным чудо-крекерам или сверхнадежным прокладкам стало невозможно. Понятное дело, с ней пытались бороться. Всяческие глушилки и экраны защищали на очень короткое время, поскольку производители рекламы всегда находили способ прорваться через их защиту. Кончилось все чем-то вроде войны, в результате которой реклама, во всех ее видах, была изгнана из киберпространства. Конечно, ненадолго. Она вернулась, она не могла не вернуться. Сначала постепенно, потихоньку-полегоньку, а потом… Ну да, те, кто потерпел во время первой рекламной войны убыток, не хотели повторения обрушившихся на них бедствий.