– Четвертый лист!

Я поинтересовалась, сколько уже уложено.

– Ни одного, – сухо ответила подруга. – Ободрали дранку с одной трети крыши, постелили, как сказал Степа, «рубероль» – я за ним еще раз в Николинское моталась, – теперь вот ждем-с. Я почти созрела для шиферных работ. Еще пара загубленных листов – и не выдержу! – заорала она во все горло. На крыше воцарилась тишина, а затем послышался обнадеживающий стук молотка.

Намеченный «руберолем» фронт работ на сегодня был завершен до темноты. В основном без потерь. Довольные, цокая и восхищаясь, мы взирали на третью часть крыши. Завтра добьем! – заверил сверху Степа-нос, обрадованный произведенным эффектом. «Берегись!!!» – послышался чей-то вопль, сопровожденный шуршанием. Наталья с Танюшкой испуганно шарахнулись в сторону, а я, как всегда, застыла на месте. В ту же секунду шуршание прекратилось и мне, в буквальном смысле, сел на шею граф Монте-Витька. Я выдержала и не упала только потому, что уселся он не очень основательно. Этому помешала веревка, которая с графского пояса слезла к подмышкам, а затем и совсем вырвалась бы на свободу, если бы граф не сообразил за нее уцепиться. Второй конец веревки был закреплен где-то наверху. Я растерялась, не зная, что делать – отойти и оставить графа болтаться на веревке или ждать, когда он ослабит хватку и свалится на меня окончательно. Степа-нос сквозь плевелы отборного мата пытался донести до моих подруг рациональное зерно выхода из создавшегося положения. Не сразу поняли, что с другой стороны крыши имеется лестница, которую надо мигом перенести на эту… Тем временем с ног графа слетели растоптанные штиблеты, и я поняла, что Наташка, рванувшая за спасательным инвентарем, скорее всего, не успеет – второй раз вдохнуть воздух, пропитанный ароматом потных грязных носков, я не смогу, лучше умереть от удушья. Судьба графа меня уже не волновала.

Однако Наташка сработала оперативно. Лестница заняла мое место чуть позже, чем я отскочила в сторону, но Монте-Витька шлепнуться не успел – через несколько секунд свободного висения он встал на лестничную ступеньку. И все это в полном молчании. Из его рта не вылетело ни одного слова. Предположение об аристократической выдержке графа рассыпалось в пух и прах, когда он выплюнул на ладонь огромного черного жука, не подававшего признаков жизни. После этого он переплюнул в выражениях своего напарника, оседлавшего конек крыши. Смысл этой речи заключался в необходимости немедленно снять посттравматический шок с больной перепуганной души, иначе… Мы и представить не могли, где он намеревался видеть нашу крышу.

Танюшка решила было сбегать в магазин, но Степа решительно пресек ее попытку, сообщив, что за такие деньги он приобретет аж четыре бутылки самогона. На этом мы с работничками и расстались.

После ужина сидели на крыльце и удивлялись большому количеству комаров, которым давно уже надлежало отправиться на зимнюю спячку.

– Это еще что! – заметила Татьяна. – Вот летом здесь вечером без ветки не выйдешь. Тучами летают!

– Какой же тогда здесь, как ты говорила, рай? – удивилась Наталья. – Не представляю себе рай с комарами. Если только он… не комариный. Очевидно, вы тут живете исключительно для комариного благополучия – чтобы они с голоду не сдохли.

Татьяна засмеялась:

– Так получилось, что когда мы покупали этот дом, то ничего о комарах не знали. И Лариса Никифоровна не предупредила. Впрочем, у местных к ним отношение спокойное: зимой их нет, ранней весной и поздней осенью тоже. Летом полеты затруднены во время сильного ветра, ну а в дождь их вообще не увидишь. Мы купили дом ранней весной. А потом привыкли. Остальные-то люди живут…

Я подумала, что в Москве один-единственный комар, залетевший скрасить свое одиночество к нам, способен оставить без сна на всю ночь население всей квартиры, и поежилась, представив тучи разгулявшихся кровопийцев.

Наутро я поняла, что изба мне окончательно и бесповоротно нравится. До поздней ночи мы успели привести в полный порядок и кухню, и отгороженный отсек большой комнаты. Предпринявшая попытку организовать повтор вчерашних посиделок Нина огорченно поплелась домой, поняв, что генеральную уборку на «Рябину на коньяке» мы не променяем. Наталья довольствовалась моей отмашкой «все завтра», больше по поводу черенкования роз не приставала. Оставалось ждать визита Ларисы Никифоровны.

Утренние хлопоты начались с поисков главного производителя работ. Опять похолодало, мелкий холодный дождь заявил о себе протечками на кухне. Мы с трудом лавировали между мисок и кастрюль, как по минному полю. Монте-Витька валялся в придорожной канаве в пределах видимости из окна и наперекор погоде красивым тенором выводил: «Светит солнышко на небе ясное…» Очевидно, продолжения он не помнил, да ему и так было хорошо. Нам – нет. Во-первых, из-за протечки, во-вторых, эта строчка уже приелась, мог бы и сменить репертуар. Кроме нас, графом никто не интересовался. Даже Нинка прошла мимо, с чувством сплюнув в сторону мужа. Мы сделали вывод, что песня ей приелась больше, чем нам.

Степы-носа не оказалось ни дома, ни на «даче». Амбар, как и вчера, был закрыт снаружи на щепочку. Возвращаясь, наша поникшая под зонтами процессия уже и не смотрела на крыльцо Степиного дома: всего несколько минут назад было зафиксировано отсутствие там хозяина. Поэтому мы несказанно удивились, услышав с крыльца его голос:

– Шашлычка хочется!

Оторопев от нечаянной радости, мы с восторгом смотрели на Степу, одиноко скучавшего на ступеньках, уложив нос в подпиравшие подбородок кулаки.

– Курицу зарубить, что ли? – последовало продолжение. – Одной больше, одной меньше…

– А сколько их у тебя всего? – спросила Татьяна, решив помочь ему в решении вопроса.

– Две, – коротко ответил Степа.

Татьяна замялась, не зная, что сказать.

– Купил бы куриных окорочков – в Николинском, я видела, продаются, вот тебе и шашлык, – посоветовала Наташка.

– Ишь ты какая шустрая! А денег где взять? Да и воспоминания у меня не очень хорошие от этих окорочков…

– Отравился? – посочувствовала Танюша.

– Если бы… Не успел. Я ведь в котельне работаю. Ну той, что телятник отапливает. Кочегаром. Смастрячил себе из бочки коптильную установку. Я два дня не пил, Витька – день. Купили этих окорочков, закоптили. Ну выпили, как положено. А утром – ни он, ни я не помним, пробовали эти окорочка иль нет… Домой пришел, а везде кости куриные валяются и два недогрызенных окорочка. Прям Куликово поле. Витькина Чумка постаралась.

– Кстати, этот Витька рядом с нашим домом в канаве валяется, – вклинилась в разговор Наталья. – Простудится и воспаление легких заработает.

– Никогда! – решительно запротестовал нос Степы. – Витька – никогда! Это он до вас не дошел, сказать, что в дождь работать не будем. Сейчас немного отдохнет и переоденется. Ему же лучше – и в баню ходить не надо. Последний раз он валялся в канаве вчера, а последний раз болел – в три года. Дизентерией. За крышу, Танька, не волнуйся. Потечет и перестанет. Как сделаем, так и перестанет. Часам к трем распогодится. Вишь – ветер?

Домой вернулись успокоенные. В конце концов, можно и потерпеть. Усиливающийся ветер обещал разогнать тучи. К трем часам неуверенно выглянуло солнце. К четырем тучи окончательно разбрелись. К пяти заявился Монте-Витька и сказал, что Степа в хлам пьян и залезть на крышу не сможет. Рабочая неделя переносится на завтра.

– Как неделя? – встревожилась Татьяна. – Обещали же сделать за один день…

Граф был предельно вежлив, объясняя, что погода от них не зависит. Заметив опасные телодвижения со стороны Наташки, медленно приближавшейся с поленом в руке, быстро залез на чердак и ликвидировал протечки на кухне, подставив под дыры в крыше старые ведра и тазы. Прямо на чердаке.

В шесть часов на стареньком «Опеле» приехала Лариса Никифоровна. Андрей Васильевич, или просто Андрей, как он нам представился, вручил нам корзину яблок, пообещал забрать бабушку часам к восьми и тут же уехал назад. Лариса Никифоровна с удовольствием осмотрелась в избе, погладила фотографии, висевшие на стене, и разулыбалась: