Мимо проплыли утопленные в песок, покосившиеся ржавые столбы с остатками проволочного заграждения. Рубеж очерчивающий просто берег моря от того же берега, но являющегося территорией полигона. Местность трудно было узнать. Сразу после песка начинались густые заросли живучего шиповника и изувеченных генетическими уродствами деревьев. Несмотря на ядовитые осадки и радиацию, растения нового поколения заполонили все, заменив те, что были погублены катаклизмом. Только редкие сухие остовы старинных деревьев, помнящих еще птиц и людей, собиравших в этих краях ягоды, напоминали о тех временах, когда Стечкин знал каждый уголок, каждый куст и камень на территории полигона, начальником которого он когда-то являлся.

Вдали, в тумане, показался темный силуэт ПУРа. Пункт управления районом. Трехэтажное здание на берегу моря с двумя смотровыми площадками – на уровне второго этажа и над третьим. Именно там собиралось высокое начальство, чтобы наблюдать за ходом учений, которые здесь когда-то регулярно проходили.

Транспортер остановился.

– Приехали, командир. Вон они, – пробубнил через маску находившийся рядом Борис Колесников.

Стечкин уже было собирался отдать приказ личному составу на выгрузку из машины, и вдруг замер, уставившись на выглядывающий из тумана бурый прибой. В воде показался «островок». Четырехметровая спина, увенчанная «горной грядой» наростов и покрытая полипами. Теперь на брег вышел и ее обладатель.

– Черт возьми! – выдохнул Колесников и передернул затвор автомата.

– Внимание! Краб! – крикнул Стечкин. – Всем оставаться в машине! Огонь не открывать!

Из люка на крыше кабины высунулся Скворцов и обратился к находящемуся в кузове командиру:

– Почему, Василич? Девять стволов. Мы его быстро…

– Не тупи, птица, – Павел хлопнул его по плечу трехпалой перчаткой. – Если те, кто оставил следы, еще не знают о нашем существовании, то наверняка узнают, услышав стрельбу. Не факт, что они возвращались на берег и видели утренние следы машины. Но и не факт, что ушли далеко. Мотор могли не услышать, а работу девяти стволов, как ты говоришь, слышно будет и в Балтийске. Особенно в туман. Понял?

Огромная тварь имела зеленовато-бурый окрас под «камуфляж». Лапы ее были покрыты бесчисленным количеством жестких черных волосков. Из-под панцирного «козырька» выглядывали злые красные глаза, под которыми без конца двигались массивные челюсти. Левая клешня существа по своим размерам конкурировали с самим туловищем краба.

Выйдя не берег, чудовище стояло какое-то время неподвижно. Из каменных складок на бронированной спине стекали ручьи грязной морской воды.

– Командир, а может, я его гусеницами раскатаю? – спросил Скворцов.

– Погоди. Заглуши лучше двигатель.

Скворцов так и сделал. Машина затихла, и краб резко дернул туловищем, вперив жесткий красный взгляд в ПТС. Затем, быстро перебирая своими жуткими волосатыми лапами, приблизился к машине. Снова замер, оценивая неизвестный предмет взглядом и еще черт знает, чем он там еще мог оценивать?

– Они же только по ночам выходят, – тихо проговорил Колесников. – Какого дьявола он сейчас вылез?

– Возможно, его что-то потревожило? – предположил Стечкин. – Или кто-то.

– Ты о чем, командир?

– Я о тех, кто наследил на пляже.

– Ты что, думаешь, они по морскому дну пришли?

– Нет, конечно, – хмыкнул Павел, что отдалось гулом в маске. – Но вот их транспорт… Может, подлодка?

«А не была ли это вылазка жителей Пионерского? Сомнительно. Гнать сюда, в мелкие воды огромный атомный крейсер… Чего ради? Зараженные ягоды собирать?»

Краб попробовал клешней гусеницу плавающего вездехода. Тщетно. Стал перемещаться вдоль правого борта, тыкая боевой клешней в стальные катки, такие же, как у танка Т-64. Они тоже оказались несъедобными. Тварь безмолвно негодовала, обходя неприступную машину. Затем вернулась к загадочным человеческим следам. Постояла возле них. И вдруг резко засеменила в сторону леса.

– Твою мать, только не это! – Воскликнул Стечкин. – Вернись в море, падла!

Однако у краба явно были свои планы, и они в данный момент были связаны отнюдь не с отравленной Балтикой.

Весь отряд проводил взглядами огромного гостя из морских недр, наблюдая за тем, как он, подобно танку, вломился в сухой кустарник и неумолимо продвигался дальше, идя по следу неизвестных.

– Черт! Ну и что нам теперь делать? – сокрушенно махнул рукой Борис. – Пойдем следы изучать – встретимся с этой скотиной. И еще не факт, что его сородичи не вылезут сейчас следом. – Он посмотрел на Стечкина, но тот продолжал глядеть туда, где только что скрылся краб.

– Командир, что делать-то теперь? – спросил Борис громче, видимо, решив, что старший его до этого не слышал.

– Для начала заткнуться и дать мне подумать, – невозмутимо ответил Стечкин.

В люке снова появилась голова Скворцова. Он торопливо лез наружу, отчего получалось это у него неуклюже и вызывало лишнюю суету.

– Васильич! Командир! – доносился из-под маски его приглушенный крик.

– Что такое еще?

– Командир! Взгляни! Ты должен это увидеть! Взгляни на ПУР! – Скворцов протянул майору бинокль.

Павел принял его и посмотрел в сторону видневшегося в километре с лишним здания. Туман уносило в сторону Балтийска, и ПУР стал проглядываться более отчетливо. Вот в окулярах возникли рифленые зеленые стены, потрескавшиеся от времени. Лишенные в некоторых местах стекол «евроокна», установленные незадолго до катаклизма по случаю ожидаемого на учения визита президента страны. Вот наружные лестницы между этажами. Половина ступенек давно сгнила, но подняться еще возможно. Большая смотровая площадка второго этажа. Тут обычно собиралась пресса. От натянутой над ней некогда масксети остались лишь редкие лохмотья, колышущиеся на ветру. Верхняя площадка для высшего командования выступала за пределы стен третьего этажа, находясь над ним, и делала силуэт здания похожим на кувалду. Командный пункт так же частично лишился остекления уже давно. Вот флагшток, идущий с этой площадки. И…

– Что за… – вырвалось из горла Стечкина.

Над ПУРом развевался флаг. Темно-красное, почти бордовое полотнище с большим белым кругом и черной свастикой внутри него.

– Я бы эту воду пить не стал, – задумчиво проговорил Чел, глядя вниз с каменного парапета. Железная винтовая лестница уходила в темные воды затопленного колодца. Странное дело: с парапета на лестницу не было никакого мостика, а сама лестница начиналась от потолка, метрах в восьми над головой. Этого потолка просто не должно было быть. Или там должен присутствовать люк. Однако как Диггер-Крот не шарил лучом фонаря вверху, никакого намека на люк в потолке он не обнаружил. Тогда где логика? Впрочем, он уже давно знал, что в глухой стене или полу, а значит, и в потолке, может быть такой люк, который и не заметишь, пока тот не откроется, повинуясь какой-то одному этому люку известной силе.

– А тебя никто и не заставляет, – хрюкнул в смешке Марля, закручивая в кусок газеты сушеный желтый мох, который некоторые жители форта собирали с кирпичей у выхода на поверхность.

– Ни черта я не пойму логику этих фрицев. Это ведь лестница из ниоткуда в никуда. Зачем она? – продолжал бормотать Чел. Он навалился на ржавые скрипучие перила, склонился над бездной и плюнул в воду, глядя, как легкое волнение искажает отражение его худой, со впалыми щеками физиономии, обрамленной длинными грязными волосами.

– Эта вода, может, и нормальной была. И ее стоило проверить. Но после того, как ты в нее харкнул, она точно ни на что не годится, придурок чертов! – зло проговорил Крот.

– Чего ругаешься, начальник? – обиженно проскулил Чел и посмотрел на усевшегося «по-турецки» на каменном полу Марлю. Тот уже облизал самокрутку, чтобы не горела, а лишь тлела, и прикурил. Сделал большую затяжку и, зажав пальцами нос, блаженно закатил глаза.

– Эй, чувак! Дай дерну! – Чел лениво протянул худую слабую руку.