— Все-таки он мог обратиться к Моралесу. И это нельзя сбрасывать со счетов.

— Нет, не мог, Ред. Мэр — настоящая крыса и лоялен только к одному человеку — самому себе. Так что я знаю, как на него воздействовать. Для начала я скажу ему, что пробуду в Медельине не более двух недель, а потом предложу пятьдесят тысяч на депозите в Майами за копии нужных мне документов. Он согласится, уверяю вас. Ибо если он предаст меня, я выдам его, и мы умрем оба. На меня ему, конечно, наплевать, но свою шкуру он, безусловно, ценит очень высоко.

Харпер с минуту хранил молчание и смотрел в окно. Казалось, его заворожило зрелище побережья Галф-Кост, открывшееся под крылом самолета. Наконец Ред принял решение.

— Подождем результатов совещания. Если твои доводы примут во внимание, вернешься в Колумбию, но перед этим необходимо удостовериться, что Ромуальдес все еще держит рот на замке.

— Ну и как мы в этом удостоверимся?

— Сделаем один телефонный звонок. Чтобы убедиться, что мэр пребывает в добром здравии.

«Лиарджет» приземлился в Вашингтонском национальном аэропорту при сильном ветре и ледяном дожде, каковые обстоятельства напомнили пассажирам, что никто из них не взял с собой зимнее пальто. Движение в этот утренний час было довольно редкое, так что не прошло и пятнадцати минут, как путешественники пересекли мост над ледяным Потомаком и оказались в центре города. Миновав Четырнадцатую улицу, они свернули направо, проехали по Конститьюшн-авеню и вошли в министерство юстиции с заднего хода. Окинув взглядом это величественное здание, Джулио подумал, что до сего момента был здесь только раз — семь лет назад после окончания курсов по подготовке агентов. Став полевым агентом, он работал в Майами, Наполи и Тампе, набираясь опыта. Потом его перевели на работу в Мексику, оттуда — на острова и, наконец, в Медельин.

Войдя в министерство, Джулио испытал чувство гордости от принадлежности к организации, на которую работал. Он гордился тем, что относился к числу избранных — нескольких мужчин и женщин, денно и нощно рисковавших жизнью, чтобы обезвредить опаснейших в мире преступников. Тех, что ради денег не жалели человеческие жизни, разрушали семьи и лишали детей будущего. Половина подростков из школы в Маленькой Гаване, где учился Джулио, ступили на стезю преступности и порока, дабы иметь возможность без помех получать наркотик. А треть из них, как ему сказали, попали в тюрьму или просто умерли. Их убивали дилеры, пристреливали копы, они погибали от передозировки или зараженной иглы. Если не считать разбитых сердец родителей, эти дети, завершив свой короткий жизненный путь, ничего после себя не оставили и словно не жили вовсе. Джулио Карденас считал торговцев наркотиками всех уровней самыми мерзкими негодяями на Земле. И был готов вернуться в Колумбию в любое время.

Его родители приехали с Кубы в составе первой волны эмиграции. Уважаемые торговцы в прошлом, они бежали от режима Кастро и были рады начать новую жизнь в бедных районах Майами. Эти хорошие честные люди помогали своим рожденным в Америке детям делать школьные домашние задания и водили их по воскресеньям к мессе. Джулио стал одним из всего лишь трех выпускников школы высшей ступени, которым удалось поступить в колледж. Он завербовался в ДЕА после его окончания. Постоянный риск, многочисленные трудности и кочевая жизнь не пугали Карденаса. Он был одержим своей работой и отдавал ей все силы и время.

Реду и Джулио предложили пройти в приемную директора. Харпер передал диск с рапортом секретарше и попросил немедленно распечатать его. В ожидании вызова они прогуливались по комнате, рассматривая висевшие там картины и фотографии. На многих были запечатлены директор и его предшественник. Они улыбались и пожимали руки Рейгану, Бушу, Форду и даже Никсону. Джулио отметил про себя, что Картер и Клинтон на изображениях отсутствовали, и задался вопросом, уж не является ли это свидетельством изменения политических пристрастий Моргана Форбса. Помимо американских лидеров, запечатленный на фотографиях и картинах директор, одетый в неизменный старомодный темный костюм, улыбался и пожимал руки иностранным президентам, послам и премьер-министрам. Некоторых из них Джулио знал, других — нет. В дальнем конце комнаты помещалось большое изображение эмблемы ДЕА и стоял флаг Соединенных Штатов. Так выглядела святая святых работодателя полевого агента Джулио Карденаса, который, чтобы попасть сюда, прошел долгий путь, начавшийся много лет назад в трущобах Майами.

— Мистер Харпер, мистер Карденас, шеф готов принять вас, — сказал помощник директора, приоткрывая дверь главного офиса.

Когда они вступили в просторный кабинет, Форбс вышел из-за письменного стола, назвал их по именам, пожал им руки, после чего предложил присесть на мягкие стулья, окружавшие кофейный столик. Более массивные стулья для посетителей стояли напротив письменного стола шефа, но полевые агенты ДЕА, как заметил однажды Форбс своим мягким, с новоанглийским акцентом голосом, гостями не считаются, ибо здесь они у себя дома.

— Итак, Джулио, насколько я понял из рассказа Джереми, вы накопали в Медельине что-то важное.

— Да, сэр. По крайней мере мне так кажется. И я накопаю еще больше, если мне будет позволено вернуться в Медельин.

— Вернуться в Медельин? — Директор, приподняв бровь, вопросительно посмотрел на Харпера. — Вы мне об этом ничего не говорили.

— Такая возможность обсуждалась во время полета сюда, сэр, — осторожно сказал Ред.

— Терпеть не могу ненужное геройство. — Форбс перевел взгляд на Джулио.

— Я не собираюсь рисковать, сэр. Просто мне нужно пару недель, чтобы завершить работу.

— Ладно, поживем — увидим, — неопределенно произнес Форбс, после чего обратился к Харперу: — Давайте еще раз пройдемся по всем пунктам вашего плана.

Харпер повторил свои предложения, которые сделал ранее по телефону, подтвердив каждое из них имевшимися сейчас в его распоряжении фактами. Достав из папки расшифровки записей телефонных переговоров, он процитировал несколько фрагментов, а также прочитал выжимки из доклада Джулио о его встрече с мэром Медельина, уделив особое внимание фонду Моралеса, а также денежным потокам, которые в настоящее время направлялись из Уругвая и Испании в Колумбию.

— Получается, что мы будем преследовать этого парня за перечисленные ему пятьдесят миллионов долларов? — осведомился Форбс.

— Для начала, сэр. Уверен, что расследование приведет нас к источнику этих денег. И возможно, нам удастся конфисковать или заморозить еще большие суммы. Если все пройдет как надо, Моралесу — конец. А с ним и конец Медельину.

— Надеюсь, у вас, Ред, нет ничего личного против Моралеса? — поднял брови Форбс.

— Нет, сэр. Но я считаю его наиболее опасным из всех колумбийских наркобаронов.

— С чего вдруг? Вы знаете, какова нынче его доля на рынке?

— Пять процентов. Но дело не в этом…

— А в чем?

— Моралес — единственный по-настоящему умный парень из всей этой банды. Он ведет себя вполне прилично, даже платит налоги. А сейчас собирается встать во главе всей системы социального обеспечения в Медельине. Иначе говоря, он ничем не досаждает колумбийскому правительству, и, учитывая другие проблемы, которые сейчас стоят перед страной, его, весьма возможно, скоро оставят в покое.

Директор, размышляя, некоторое время хранил молчание. Потом сказал:

— Хорошо. Я договорюсь с госдепом и лондонской полицией. Ну а вы готовьтесь лететь в Лондон, если события этого потребуют. А пока поезжайте в Нью-Йорк и обговорите аспекты этого дела с судьей Крамером. Надеюсь, он позволит вам прослушивать телефоны «Салазар и К°». Что же касается Калийского картеля, то ваши предложения на его счет меня не совсем устраивают. Я не говорю «нет», но и согласия не даю. Для начала давайте посмотрим, как будут развиваться события.

Решения начальства в общем соответствовали планам Харпера и Карденаса, а кое в чем даже превосходили то, чего они надеялись получить.