Комната была большой и безупречной. Психолог, выписанный из Кембриджа, выполнил интерьер в двух цветах – фуксии и гуммигута, ибо, как показали эксперименты на мышах и домашней птице, эти цвета вызывают состояние тихого, сдержанного ликования. Ежедневно ковер, портьеры и мебельная обивка подвергались тщательному осмотру и потому находились в прекрасном состоянии. В углу стояло специально подобранное растение, которое «дополняло» атмосферу. Мятая одежда Уильяма валялась на фуксиевом ковре. Пишущую машинку и фотоаппарат ночной провожатый спрятал неизвестно куда. Туалетный столик был оснащен лампой дневного света, чтобы женщины, ложась спать, могли загримироваться под утреннее освещение, но на нем не было ни единой щетки.

Через некоторое время появился коридорный и, откинув четырех- не то пятислойные портьеры, обнажил окно – техническое чудо, заглушавшее уличные шумы и пропускавшее в комнату терапевтически полезные элементы натурального дневного света. Коридорный поднял вещи Уильяма, отвесил изящный поклон в сторону кровати, представлявший собой чисто англиканский компромисс между кивком и коленопреклонением, и исчез из комнаты, в которой не осталось ровным счетом ничего, что связывало Уильяма с прошлой жизнью. Вскоре появился официант с меню, и Уильям заказал завтрак.

– И еще мне нужна зубная щетка.

Официант передал эту просьбу портье, и через несколько минут в комнату вошел чертенок-рассыльный, с лицом без возраста, неся зубную щетку на подносе.

– С вас пять шиллингов, – сказал он. – И еще два я дал таксисту.

– По-моему, слишком дорого.

– Да ладно, – сказал циничный карлик. – Не вам же платить.

Уильям указал на лежащую на столе мелочь, и рассыльный сгреб ее всю.

– Пижама вам тоже нужна, – сказал он. – Если хотите, принесу.

– Нет.

– Как знаете, – сказал паршивец и удалился.

Уильям съел завтрак и вызвал коридорного.

– Принесите, пожалуйста, мою одежду.

– Вот ваши туфли и запонки, сэр. Рубашку и белье я отослал в прачечную, костюм – в чистку. Галстук гладит горничная.

– Но я не просил этого делать!

– Противоположных указаний вы тоже не давали, сэр. А мы всегда приводим в порядок все вещи наших клиентов, если они не требуют обратного… Что-нибудь еще, сэр?

– Мне нужна какая-нибудь одежда. Сейчас.

– Мы наверняка сможем вам помочь.

И немного позднее тот же кошмарный ребенок внес ворох пакетов.

– Первый класс! – сказал он. – Хотя и не в моем вкусе. Лучшего не было. Двадцать фунтов ровно. Берете?

– Да.

– Журналистика – хорошая работа. Надо будет ею заняться.

– Давай, успех тебе обеспечен.

– Почему бы и нет? Бритву я вам не купил. Спуститесь на шесть этажей: там парикмахерская.

Когда Уильям подъехал к Коппер-хаус, колокола церкви Сент-Брайд били полдень. Мистера Солтера он застал в состоянии крайнего возбуждения.

– Ах, Таппок, Таппок… Ну почему так поздно? Лорд Коппер лично дважды справлялся о вас. Пойду узнаю, свободен ли он.

Уильям остался стоять в коридоре. Металлические двери открывались и захлопывались перед ним. «Вверх!», «Вниз!» – кричали девушки-гусары. Мимо Уильяма, с выражением глубокой озабоченности на лицах, проносились его коллеги, они выбегали из лифтов и скрывались в них – осунувшиеся мужчины, всю ночь проведшие за письменным столом, элегантные молодые дамы, несущие куда-то подносы со стаканами молока, фигуры в промасленных комбинезонах, с инструментами в руках. Уильям стоял как в тумане, ощупывая жесткие швы нового костюма. Вдруг он услышал голос:

– Эй, ты!

Обращались явно к нему.

– Проснись!

– Если бы я только мог! – сказал Уильям.

– Что?

– Не важно.

Говоривший выглядел точь-в-точь как газетчики из американского фильма: маленького роста, лохматый, без пиджака, в фартуке и затеняющем глаза козырьке. Из его жилетного кармана торчали карандаши, указательный палец был наставлен на Уильяма.

– Ты! Ты ведь новенький?

– Кажется, да.

– Тогда действуй. – И он сунул Уильяму листок бумаги, на котором было что-то напечатано. – Только поскорее! Возьми такси. Не ходи за шляпой – время идет! Ты в газете работаешь!

Уильям прочитал: «Миссис Ститч. Мужской туалет, Слоун-стрит».

– Нам только что звонил оттуда полицейский. Узнай, что она там делает. Быстро!

Рядом с ними распахнулась дверь лифта.

– Вниз! – раздался гусарский крик.

– Давай!

Дверь захлопнулась. Лифт пулей понесся вниз. Через несколько секунд Уильям мчался на такси к Слоун-стрит.

Вокруг общественного туалета сгрудилась огромная толпа. Уильям беспомощно бегал вокруг и, подпрыгивая, старался разглядеть, что происходит, однако видел только шляпы, еще шляпы, а совсем уже вдали – полицейские шлемы. Сзади напирали новые зрители. Неожиданно кто-то пихнул его в бок чувствительнее, чем другие, и голос произнес:

– Пресса! Дайте пройти! Пропустите прессу!

Толпу буравил человек с фотоаппаратом.

– Пресса! Дорогу прессе!

Уильям пристроился за ним, за его узкими, стальными плечами, и они устремились к ступеням подземного туалета. Вскоре они добрались до ведущих вниз перил, возле которых и стояли полицейские. Человек с фотоаппаратом дружески им кивнул и стал спускаться. Уильям не отставал.

– Эй! – окликнул его полицейский. – А ты кто такой?

– Пресса, – отозвался Уильям. – Я из «Свиста».

– Все свои! – сказал сержант. – Двигай! Она внизу. Как она туда съехала и ничего не сломала – убей, не пойму!

У подножия ступеней, на фоне белого кафеля стоял, лаская глаз фотографа, маленький черный автомобиль. В нем, спокойно сложив руки на коленях, сидела самая красивая женщина, которую Уильям когда-либо видел, и дружелюбно беседовала с окружавшими ее репортерами и людьми в штатском.

– Вовсе не стоило поднимать такого шума, – говорила она. – Я просто ошиблась. Мне показалось, что сюда спускается человек, с которым я давно хотела поговорить, вот я и поехала за ним. Оказалось, что это совсем другой человек, но он был очень мил, а теперь я не могу отсюда выбраться. Я здесь уже полчаса, а у меня, поверьте, чрезвычайно много дел. Отчего бы вам не помочь мне, вместо того чтобы задавать все эти вопросы?

Шестеро мужчин подняли маленький автомобиль как пушинку и поставили его себе на плечи. Толпа радостным воплем приветствовала появление из земных недр черной лакированной крыши. Уильям замыкал шествие, рукой касаясь подножки. Автомобиль поставили на тротуар. Полицейские принялись расчищать дорогу.

– Неплохо! – сказал один из коллег Уильяма. – Вполне годится для вечернего выпуска.

Толпа начала редеть. Полицейские рассовывали по карманам чаевые. Фоторепортеры разбежались по лабораториям.

– Таппок, Таппок! – кричал кто-то радостно и вместе с тем раздраженно. – Вот вы где! Скорее назад!

Это был мистер Солтер.

– Когда я вернулся, вас уже не было. Счастье, что мне удалось узнать, где вы. Это ужасная ошибка, и кое-кто за нее заплатит, дорого заплатит! Ну же, скорее, садитесь в такси.

Двадцать минут спустя Уильям и мистер Солтер прошли первую из гигантских дверей, отделявших личные покои лорда Коппера от внешнего мира. Ковры здесь были толще, свет мягче, выражение на лицах – изможденнее. Пишущие машинки тоже были особые: их клавиши стучали не громче, чем пальцы епископа, барабанящего по бархатной кромке пюпитра. Телефоны не звонили, а мурлыкали, как угревшиеся кошки. Личные секретари, неслышно ступая, вели Уильяма и мистера Солтера к заветному пределу. Наконец они достигли массивных двойных дверей из новозеландского палисандра, блеск и роскошь которых извещали: «Только Мы отделяем вас от лорда Коппера». Мистер Солтер остановился и нажал на кнопку из искусственной слоновой кости.

– Сейчас на столе у лорда Коппера зажглась лампочка, – благоговейно произнес он. – Приготовьтесь к тому, что нам придется долго ждать.